Нарушители равновесия

незаметно для себя разговорился. Вышло как-то так, что он рассказал странной девчушке буквально обо всем, что знал — о далеком Ольмине, о Хальге Лодыжке, о славном Кей-городе и, конечно, о своих родичах — суровом Рацимире, горячем, вспыльчивом Валадаре, о мальчишке-Уладе и милой сетренке Кледе. И, конечно, о братане Сварге, с которым сошелся особо и даже ездил к нему в далекий Коростень, что находится где-то у Косматого на куличках. Тут Бойче вспомнилось, что братан Рацимир говорил, будто у волотичей неспокойно, но он поспешил успокоить себя, а заодно и Страшилку, заверив, что Сварг живо со всем разберется, и не такой он человек, чтоб у него кто-то там бунтовал.

Трудно сказать, что из всего этого поняла Ула, но слушала она жадно, то и дело переспрашивая и не забывая восхищаться Войчемиром, то есть, конечно, «дяденькой», который «такой сильный, такой смелый», что даже «опыра угрохал». Почему именно «угрохал», а не «прикончил» или хотя бы «прибил», Войча так и не понял. Слушать такое было приятно, это тебе не Ужик, который разве что «Зайчей» обзовет! И Войчино сердце начало потихоньку таять. Всем хороша девчушка — шустрая, с пониманием, вот только страшна. Эх, Страшилочка…

А поздно вечером, когда костер уже догорал, а зануда-Ужик улегся спать, накрывшись с головой своим дурацким плащом, Ула стала рассказывать сама. Она говорила о лесе, в котором прожила всю жизнь, о глухих чащах, где по вечерам слышен тихий звук таинственной свирели, об утреннем тумане, в котором исчезают навы, о глубоких омутах, куда лучше вообще не приближаться, о лесных источниках, чья вода может подарить вечную молодость… Войча слушал как зачарованный, и ему начинало казаться, что голос у Страшилки становится каким-то иным, и вообще с ним говорит не шепелявая девчушка из мертвой деревни, а кто-то совсем другой — но тоже знакомый. Но затем Ула умолкла, и странное очарование прошло. Рядом с Бойчей по-прежнему была Страшилка, и когда ночью сквозь сон он вновь почувствовал под боком ее горячее тело, то только погладил бедняжку по голове и отодвинулся подальше.

А следующий день начался неожиданно. Тропа стала заметно шире, деревья расступились, и глазам открылась огромная поляна, скорее — целое поле, покрытое высокой травой. За полем был снова лес, но другой — пониже, да и пореже. К тому же дорога расходилась, и не надвое, а натрое.

Пришлось сделать привал. Войчемир с надеждой поглядел на Улу, но девчушка только развела руками — не хуже самого Ужика. За свою короткую жизнь она почти не покидала родное село и этих мест совсем не знала. Итак, приходилось думать самому.

Войчемир выбрал бугор повыше и принялся изучать окрестности. Нужная дорога должна вести Прямиком на полдень, но где этот самый полдень находится, ясности не было. Еще в Ольмине Войчу учили этому хитрому искусству, и теперь самое время было вспомнить. Но, увы, ни мха, который должен расти с полуночной стороны, ни веток, что длиннее как раз со стороны полуденной, обнаружить не удалось. Точнее, и мох, и ветки