Силь

Армия орков стремилась убраться как можно дальше от эльфийского леса. Орки и раньше побаивались эльфов, но теперь, после столь впечатляющего разгрома, после обрушенного эльфами им на головы огненного купола, после ливня стрел, убивших многих их товарищей, эльфы внушили оркам самый настоящий страх, а когда в них полетели Огненные Шары — орков обуял смертельный ужас.

— Убежать, поскорее убежать! — была их единственная цель и желание.

Орки уже не могли бежать быстро, но, хотя непосредственная опасность уже миновала, они всё равно спешили. Они уже не столько бежали, сколько шли, но не останавливались — ибо стоило им оглянуться на чернеющий вдалеке лес, как их уставшие ноги сами ускоряли шаг.

Главнокомандующий шёл лёгкой, скользящей походкой в последнем ряду. Он не пытался останавливать армию и восстанавливать порядок и дисциплину, хорошо понимая, что солдаты очень взвинчены и обозлены последними неудачами, гибелью товарищей. Им достаточно было дать малейший повод, чтобы эта злость пролилась на того, кто этот повод создал. Главнокомандующий командовал не первый день и не строил иллюзий — в таком состоянии солдаты способны не только на открытый бунт, но и убийство главнокомандующего — его убийство! Такого исхода допустить главнокомандующий никак не мог, да и не хотел — особенно после нынешнего боя. Командовал захватом Города Людей и попыткой атаки на Лес эльфов не он, а Старший Шаман — и оба раза самым постыдным образом потерпел поражение. Главнокомандующий довольно усмехнулся и тотчас же испуганно придавил эту усмешку, вновь вернув своему лицу более приличествующее случаю скорбное выражение. Орк понимал, что если бы эта усмешка была замечена солдатами, она бы оказалась тем камушком, который порождает лавину. Лавину солдатского гнева, которая могла бы смести его с лица земли…

Нет, впредь нужно быть осторожнее, - подумал главнокомандующий. — Хорошо ещё, что гоблины погибли — иначе кто-то из них обязательно углядел бы эту улыбку, донёс бы кому следует, и меня бы обвинили… да в чём угодно, например, в домогательствах по отношению к солдатам — очень страшном преступлении, или в гоблинофобии — преступлении ещё более страшном.

Главнокомандующий в силу своей должности хорошо знал, как это бывает. Ему часто доводилось видеть, как под одну из этих статей подводят неугодных, вызвавших неудовольствие командования, но которых обвинить было больше не в чем. Главнокомандующий очень живо себе это представил, почти наяву услышал шипящий голос гоблина-магвоката:

— Зачитайте ему его права! Мы живём в свободной и магократической стране, права любого разумного для нас священны, хе-хе-хе… Итак, батенька, вы улыбались после того, как на ваших глазах погиб гоблин. Значит, вы радовались его смерти. Вы гоблинофоб! А поскольку вы гоблинофоб, то вы это убийство и подстроили… О Моргот, так вы не только гоблинофоб, вы таки ещё и убийца! Арестовать его!

Главнокомандующего даже передёрнуло от такой перспективы. Ибо он хорошо представлял себе, как жестоко наказывает обвинённых в этих преступлениях их свободный магократический суд. Судьи в его стране также были свободны, и не несли никакой ответственности за справедливость выносимых решений — поэтому обычно они наказывали таких преступников максимально жестоко, чтобы не портить хороших отношений с обвинителями. Право же, лучше погибнуть от эльфийской стрелы… или угодить в одну из этих страшных трещин, куда едва не упал несчастный Старший Шаман. Главнокомандующий, не без удовольствия, вспомнил, как Старший Шаман, издав леденящий душу крик, рванулся к рухнувшему в трещину кристаллу, и сам чуть было не свалился в зияющий провал, наполненный подземным мраком. Он опасно накренился, тщетно пытаясь удержать равновесие, балансируя на остром краешке провала — но потом начал крениться в сторону провала всё сильнее и сильнее. Тогда главнокомандующий успел, в безумном прыжке перелетев через трещину, все-таки ухватить Старшего Шамана за шиворот. Несколько ударов сердца он с трудом удерживал Шамана одной рукой, а другой, ещё не до конца зажившей, впился в край трещины, с ужасом ощущая, как земля осыпается под тяжестью их немаленьких тел. Впившись в край трещины всем, чем только было возможно, — ногтями, локтями, ногами, зубами, — он всё же не бросил Шамана, висевшего в его в руке безвольным кулем.

Главнокомандующему захотелось крепко выразиться. Солдаты… Олухи, а не солдаты! Ни один не пришёл на помощь, ни один! Стояли, смотрели, и — главнокомандующий даже зубами заскрипел от ярости — делали ставки! Ставки делались на то, свалится он или нет, а если ему суждено свалиться, то долго ли он ещё продержится. Но нет худа без добра — именно эта вспышка ярости на солдат и помогла главнокомандующему найти в себе силы сделать рывок, который помог им с Шаманом выбраться с края трещины на ровное место и откатиться в сторону. Вовремя — мгновением позже купол над головой погас, а из трещины ударил поток раскалённого пара. Если бы главнокомандующий ещё бы чуть-чуть помедлил — всё было бы кончено. А солдаты никак не выразили своих чувств по поводу спасения командира — радость и печаль они выражали лишь по поводу выигранных или проигранных ставок. Причём главнокомандующий заметил, что проигравшие бросали на него взгляды, весьма далёкие от доброжелательных…

Небось эльфы, — вдруг подумал главнокомандующий, — мигом бы бросились на помощь, будь я их сородичем…

Мысль была очень странная, необычная, противоречащая всему, что орк учил на протяжении своей жизни, но что-то в ней было, что-то такое… Главнокомандующий не хотел с этой мыслью соглашаться, никак не хотел признавать за проклятыми эльфами, которых он страстно ненавидел, права быть в чём-то лучше орков.

Хотя на то они эльфы — неполноценная раса… Рабы. Рабы глупых, отживших, встречающихся лишь в выдуманных книгах понятий Долга и Чести. А вот орки — молодцы; они свободны. Они по-настоящему свободные существа… - убеждал сам себя главнокомандующий, но получалось плохо.