Жалобная книга

– Хороший у тебя рай получается, – улыбаюсь. – Приятный и какой-то… несолидный. Именно то, что надо.

– Рад, что тебе нравится… И да, кстати, само сознание тоже должно быть переменчиво. Какой же это рай, если воспринимать все всегда одним и тем же способом? Дисбат это, а не рай.

– Слушай, – говорю, – но ведь получается, ты уже практически в раю?

– Ну да, в каком-то смысле, – соглашается рассеяно. – По крайней мере, базовый принцип: переменчивость, – вполне соблюден. Дело за деталями… Хотя, вот сейчас, сегодня, когда мы с тобой катаемся по городу, бродим по кафе, воруем чужие судьбы, болтаем о всякой ерунде в промежутках – да, очень похоже.

Ого. Выходит, я у нас подходящий спутник для райских посиделок? Что ж, запомним. Что и запоминать, если не такие вот мелочи? Приятное, черт побери, признание, хоть и сделано почти случайно, почти в шутку.

Расхрабрившись, я решила совершить еще одну вылазку, на сей раз, положившись на собственный, самостоятельный выбор. И, как ни удивительно, облизала пальчики в третий раз.

Можно было подумать, что бритый налысо, небрежно, но шикарно одетый мужчина, похожий одновременно на полководца и подростка, последовательно, до тошноты напивавшийся за соседним столиком в ознаменование очередного краха своей очередной карьеры, подслушал наш разговор и сознательно выстроил свою судьбу в полном согласии с мечтами моего наставника.

По крайней мере, разнообразия и легкости в его жизни хватало. Нескончаемые путешествия, добрая дюжина профессий и на порядок больше увлечений, бесчисленное множество бурных, но коротких романов с мальчиками и девочками, преимущественно студентами – и те, и другие интересовали его в равной мере, пока не начинали выглядеть и рассуждать, как взрослые. Он был напрочь лишен моральных принципов, повиновался лишь зову собственной природы и шел напролом, куда глаза глядят, не задумываясь о последствиях. Но в силу все той же своей природы, оставлял за спиной не пустыню, а цветущие сады, да ярмарочные балаганы; последние – много чаще.

Я провела в его атласной шкурке лет десять и покинула ее не в трудный час, а, напротив, на пике очередного взлета. Впервые мне удалось не только худо-бедно контролировать процесс, держать как-то дистанцию между собственным и чужим сознанием, но и самостоятельно прервать путешествие. Мною, как ни странно, руководило великодушие. “Несправедливо, если такой славный человек не получит никакого удовольствия от собственной замечательной жизни”, – примерно так я решила. Хотя сформулировала уже потом, задним числом; на самом-то деле, это был импульс, порыв, вдохновенный, почти не поддающийся объяснению поступок.

Рыжий убедился, что я в порядке, посоветовал заказать кофе по-ирландски, который якобы способствует окончательному возвращению в реальность, и надолго умолк. Призадумался. Кажется, моя самостоятельность здорово его удивила.

– Делаешь успехи, – говорит, наконец. – Не думал, что так быстро освоишься. С таким репетитором, как я, могла бы всю жизнь в двоечницах проходить…

Смеется. Кажется, правда, очень доволен.

– Теперь у меня есть для тебя подарок, – объявляю. – Или даже два. Или больше. Запаслась. Научишь меня, как дарить свои воспоминания?

– Научу, конечно. Но попозже. Спешить нам особо некуда; к тому же, это умение по традиции передают в самом конце. После того, как научишься самостоятельно путешествовать. Совсем без моей помощи, даже в мое отсутствие. Тогда и подарки дарить можно.

– Теперь я, наверное, быстро всему научусь, – обещаю. – Сегодня мне по-настоящему понравилось. Теперь я понимаю, что можно этим заниматься не только ради того, чтобы ты со мной продолжал возиться, но и ради собственного удовольствия.

– Удивительно хорошо, если так. Я-то думал, что все испортил…

– Ты ничего не испортил. Без тебя вообще ничего не было бы. Без тебя я бы сейчас сидела в своей комнате, или еще где-нибудь, играла бы в “сапера”, подумывала бы, что, в общем, пора спать, а перед сном почитать что-нибудь хорошо бы… Ерунда, а не жизнь.

– Но ведь тебе нравилось?

– Ну, как сказать… Как пауза между двумя жизнями, прошлой и будущей – да, вполне нравилось. Уютная, покойная, безопасная яма, заполненная сладкой ватой, отличное место для отдыха. Но если бы пришлось признать, что это и есть моя жизнь – ужас! А ведь да, это была самая настоящая жизнь, но без вкуса и запаха, как манная каша, сваренная на дистиллированной воде.

Кивает, очень серьезно.

– Хорошо, что ты это понимаешь. И ты, пожалуйста, имей в виду: как бы все не обернулось, дистиллированной манной кашей твоя жизнь больше никогда не будет. Только это и важно, по большому счету.

– Наверное, – говорю, уставившись на ободранные носки собственных зимних ботинок. – Наверное, так.