Знамение пути

И ещё третьи – кто до сих пор их читает и людям рассказывает? Скажи-ка мне, много ли сохранилось памяти о ком-нибудь, кто не упомянут в трудах летописцев?

Сурмал не сумел тотчас придумать достойный ответ и вынужден был промолчать. А Волкодав повернулся к Бергаю:

– Теперь ты. Умеешь читать?

– Умею, Наставник, – как бы даже смущённо ответил халисунец. “О-о-о!” – насмешливо-восторженно послышалось с той стороны, где расселись прочие уноты, и Бергай, потупившись, пояснил: – В стражниках служил, порезали малость… С приятелем вместе отлёживались. Он и научил, пока делать нечего было. Сказал, вдруг пригодится…

– Так, – в третий раз сказал Волкодав, и оба провинившихся невольно подобрались, понимая, что не вполне понятный разговор о книгах и грамоте закончен и сейчас им будет определено наказание. А Наставник продолжал: – Благородное кан-киро не может быть вручено бессмысленным олухам, ведущим себя точно дети, поссорившиеся из-за кучки песка. Поэтому вы сейчас покинете этот двор. А если захотите вернуться, то сперва сделаете вот что. – Он смотрел сверху вниз на двоих учеников, застывших в напряжённом ожидании приговора, и ему было их жаль. Когда-то он и сам был точно таким же. Только злобную нелюбовь к враждебному племени жизнь из него выкорчёвывала иначе, куда более жестоко… Да и наказание, которое он намеревался им положить, кому другому показалось бы не карой, а скорее наградой. – Храмовую библиотеку, – сказал он, – как-нибудь разыщете сами. И если сумеете убедить хранителя, что не от дела лытаете, а дело пытаете, он покажет вам одну книгу… Её написал учёный из твоего Саккарема, Сурмал. Его называют Зелхатом… Раньше ещё величали Зелхатом Мельсинским, потому что он трудился при дворе шада. Он написал много книг. Та, которая вам нужна, называется “Созерцание истории Саккаремской державы, равно как и сопредельных народов, великих и малых”. Вы её прочитаете…

– Книгу какого-то саккаремца! – почти простонал Бергай, уже сообразивший, что разбирать написанное, и притом на чужом языке, в основном придётся ему. – Наставник, да этот хранитель меня сразу убьёт, и правильно сделает, потому что я первую же страницу ну как есть заблюю! Что я, халисунец, смогу там найти, кроме охаивания?

– А вот что, – сказал венн.
Пересохшие русла засыпал песок.Опалённые травы утратили сок.Слышишь, брат, как они на ветру шелестят?Слышишь, брат, как от голода плачет дитя?В родниках вместо влаги – колючая пыль.Где плескались озёра – полынь да ковыль.Наливается кровью на небе Луна.На лугах ни цветка, а ведь это весна!Доживёт ли до осени маленький сын?..Брат мой! Или мы не из породы мужчин?Или наши мечи разучились рубить?Или кони внезапно утратили прыть?Или, может, во сне примерещились мнеХлебородные земли на той стороне?..

– Это же из нашей песни, – отчего-то сдавленным голосом пробормотал халисунец. – Её поют у нас на пирах, когда наступает пора вспомнить былую славу и подвиги. Это “Песнь о походе за Реку”…

– Вот видишь, – сказал Волкодав. – Не удивлюсь, если ты