Кузница Тьмы (ЛП)

- Она снова пробуждает силу? - спросил он тихо.

Реш только покачал головой. Простой жест отрицания, столь нехарактерный для ведуна, что Кепло вздрогнул, порядком напуганный.

Он начал озираться, напрягая зрение, потому что тень затянула даже ближайшие деревья. Увидел груды мусора в канавах, а вон там, шагах в тридцати справа, неуклюжая хижина за завесой дыма, и какая-то фигура сгорбилась у чадящего костра - или это просто валун, или пень? Холодный воздух вдоль мощеной дороги был густо пропитан запахами гнили, столь сильными, что у него щемило в горле с каждым вдохом. Звуков было мало, разве что пес лаял вдалеке, и копыта лошадей стучали по заляпанным грязью камням.

Проезжая здесь раньше, Кепло едва ли замечал неприятный запах леса. Тут было пней не меньше, чем живых деревьев, но - понял он вдруг - лишь непосредственно вдоль дороги. Дальше лес становился чащей, ее сумрак не могло пронизать ничье зрение, и путешествие туда потребовало бы факелов или фонарей. Удивительно думать, что в таком лесу кто-то может жить, скрываясь, привязанный к своему вечно съеживающемуся мирку.

- Они свободны, - сказал Реш напряженным голосом.

Кепло вздрогнул. - Друг мой, о ком ты?

- Свободны на манер, уже недоступный нам, остальным. Ты видишь их границы, кажущуюся бедность. Ты видишь в них падших, забытых невежд.

- Реш, я их вообще не вижу.

- Они именно свободны, - настаивал Реш. Руки в перчатках сжались в кулаки, крепко охватив поводья. - Ни налогов, ни даней. Возможно, они не знают, что такое монеты, и мерой богатства служит умелость рук и любящий взгляд. Кепло, когда погибнет последний лес, пропадет последний свободный народ мира.

Кепло подумал и дернул плечами: - Мы не заметим потери.

- Да, и вот почему: они - хранители нашей совести.

- Ну, не удивительно, что я их вовсе не вижу.

- Да, - сказал Реш, и тон его изгнал всякий дух веселья из слов Кепло. Тот, раздраженный и неуверенный, оскалился: - Нам ничего не стоит осчастливить обездоленных.

- Я не о тех, что сбежали от нашего образа жизни, хотя могут сказать, что они двинулись к истине, тогда как мы, остальные - дальше по пути самообмана. Ладно. Я говорю о тех, что никогда не были запятнаны. Они так и живут в лесу - возможно, осталась всего сотня. Не могу вообразить большее количество. Мы забираем их дом, дерево за деревом, тень за тенью. Знать слишком много означает потерять чудо тайны. Ответив на все вопросы, мы забываем ценность незнания.

- В незнании нет ценности. Раскатай свою толстую шкуру, Реш, и выбей всю эту чепуху. Ценность незнания? Какая ценность?

- Не имея ответа, ты решил, что ответа нет. В твоей реакции, о бледный негодяй, скрыт урок.

- Перешел к загадкам? Ты знаешь, что я их не люблю. Давай прямо. Скажи, чего мне не хватает. Что я приобрету от незнания?

- Смирение, дурак.

Т'рисс заговорила сзади, и голос ее разносился с неестественной ясностью: - В ритуале вы уничижаетесь. Я много раз видела это во дворе. Но ваши действия ущербны - даже с новообретенным страхом смысл уничижения для вас утерян.

- Прошу, - буркнул Реш, - объясните, Азатеная.

- Хорошо. Вы высекаете алтарь из камня. Рисуете изображение волн на стене, создавая символ того, чему готовы поклоняться. Даете ему тысячу имен, воображая тысячу ликов. Или одно имя и один лик. Затем встаете на колени или ложитесь наземь, изображая покорных рабов, и называете это смирением перед богом, видите в своих позах истинное уничижение.

- Вполне точно, - сказал Реш.

- Именно, - согласилась она. - И тем самым теряете смысл ритуала, пока ритуал не становится смыслом самого себя. Это не позы покорности. Не знаки подчинения воли высшей силе. Не таких отношений ищет ваш бог, но именно на таких вы настаиваете. Речной бог - не источник вашего поклонения. Точнее, не он должен им быть. Речной бог встречает ваши взоры и просит понимания - не себя как высшей силы, но понимания смысла его бытия.

- И смысл в... чем? - спросил Реш.

- Вспомни позу покорности, ведун. Вы принимаете ее в знак самоуничижения. Власть бога безмерна, вы перед ним никто. Вы готовы восхвалять бога и отдавать свою жизнь в его руки. Однако он не желает вашей жизни и не знает, что делать с вашими назойливыми беспомощными душами. В ритуалах и символах вы потеряли себя. Сумей бог объяснить, объяснил бы простую истину: единственное, что достойно поклонения - само смирение.

Кепло фыркнул и начал было говорить, забалтывая презрительными словами ее заявление - но Решу не нужно было делать жестов, чтобы заставить его прикусить язык. Верно, воображения у него нет; но даже он может различить узор предсказуемого поведения, путаницы между обрядом и смыслом, символом и истиной.

- Тогда, - прохрипел Реш, - чего бог хочет от нас?

- Дорогое дитя, - сказала Т'рисс, - он хочет, чтобы вы были свободными.

Кепло не любил откровений. Его выбило из колеи, и сильнее всего встревожила абсолютная ясность, неотразимость аргументов Азатенаи. Недавно она заявила, что они убили древнего бога реки. Связывая воду, расходуя на обыденные нужды, отнимая свободу, они убили самую суть поклонения. Только логично, что бог желает именно свободы и возрождения через свободу.

Он не знал, как ей удалось воскресить речного бога, но не мог отрицать ее слов: перемены придут ко всем.

Далее они скакали в горячечной тишине. Кепло глянул на ведуна и заметил, что друг безмолвно рыдает, но блеск слез на щеках, такой резкий, казался в сумраке настоящим даром.

"В слезах вода течет свободно". Это одно из старейших стихотворений в их писании, след неведомой руки. Поколения спорили о смысле стихов, называя их годными лишь для профанов и невежд; но несколько слов Т'рисс внезапно прояснили смысл. Кепло почти слышал мучительный скрип пера по пергаменту, ощущал сожаление, водившее рукой неведомого поэта с разбитым сердцем.

Истина, погребенная в загадочных словах. Вот почему воображение способно стать и даром и проклятием. Лично он предпочел бы оставаться незнающим, но уже слишком поздно.

После скачки длиной в ночь, окутанные молчанием и печалью, они достигли края леса, и город Харкенас встал перед ними - выросший на берегах Дорсан Рил, подобный кулаку из черного камня.

Старый храм в сердце Цитадели всегда заставлял верховную жрицу Эмрал Ланир думать о закрытом оке и глубокой глазнице. Словно кости торчали угловатыми рядами из разрушенного центра - нагромождения черных камней десятка архитектурных стилей, походящие на череп, раздавленный и расплющенный собственным весом и грузом неисчислимых веков. В Цитадели вообще не было красот; вид жизненной суеты в коридорах и палатах, на выбитых ступенях лестниц и в затхлых кладовых навевал образ запертого в черепе, отчаянно пытающегося выбраться жука.

Камни бесчувственны, потому око остается закрытым. Можно сколь угодно долго смотреть в безжизненное лицо - оно поистине лишено жизни и не меняется. Не трепещут веки; не слышно дыхания, ничто не может потрясти зрителя разоблачением истины и отменой течения времен.

Она двигалась рядом с сестрой Синтарой в церемониальном ритме, приближаясь к Великому Залу, когда-то бывшему храмовым нефом. Следом двигалась дюжина жриц: беспокойное их возбуждение угасало с каждым шагом, ибо путь впереди становился всё темнее, отвергая свечи и пожирая свет факелов на стенах.

Никто не мог в присутствии Матери Тьмы не замедлить шагов; пусть среди приближенных к богине жриц успел распространиться дар сверхъестественного зрения, оставалось еще необоримое давление воздуха, пронизывающий кости холод.

Пятнадцать торжественных шагов от входа. Эмрал ощутила, как нечто ударяется о лоб и стекает каплями по бровям. Еще миг, и она прерывисто вздохнула: холодная влага замерзла на лице. Еще одна капля упала на держащую Ножны руку. Посмотрев, она увидела бусину воды, мгновенно ставшей льдом и заставившей онеметь кожу.