Дикари Гора

— Отойдите! — предупредил я мужчин.

Покорно, они все, включая того который был передовым, отступили назад.

Я не отрывал глаз от зверя. Он поднял тёмную грязную лапу. Волосы между пальцами были спутаны и склеены. Я предположил, что это было результатом убийства совершённого приблизительно в одном пасанге отсюда.

Я принудил кайилу сделать пару шагов от монстра.

— Отойдите, — приказал я мужчинам.

Они повиновались.

Мех кюра был свалян и местами покрыт запёкшейся кровью. Я думаю, несколько раз его всё же поразили копьями. Возможно, он потерял сознание от потери крови, и пролежал в траве, принятый за мертвого. Он не был тем, кого могли бы искалечить краснокожие. Им подобный зверь был неизвестен, вот и посчитали его чем-то вроде урта или слина, а не мужчиной.

Зверь, зарычав, шагнул вперёд.

— Он собирается напасть, — предупредил Грант. — Я могу убить это, — добавил он, подняв арбалет.

— Не стреляй, — попросил я.

Грант не стрелял, но оружие держал наготове.

— Но не спускай с него глаз, — предупредил я.

Монстр посмотрел на Гранта, потом на меня, и его губы раздвинулись, обнажая двойной рад белых клыков.

— Так он показывает своё презрение к нам, — пояснил я.

— Презрение? — Грант был озадачен.

— Да. Ты видишь, что он не вооружен.

— Это — животное, — убеждённо сказал Грант. Но оружие он опустил.

— Это — Кюр.

Монстр рыкнул, и отступил от нас. Сделав несколько шагов, он повернулся и упал на все четыре лапы, и побежал сквозь траву, даже не оборачиваясь на нас.

Я двинул кайилу на несколько шагов вперед, туда, где зверь первоначально стоял в траве. Я хотел изучить следы на земле. Потом я возвратился туда, где ждали Грант, и другие.

— Ты должен был позволить мне убить его, — с укоризной сказал Грант.

— Возможно.

— Тогда, почему Ты не дал мне выстрелить?

— Это связано с кодексом, — объяснил я.

— Слушай, Ты — кто, скажи честно? — не выдержал Грант.

— Один из тех, кому кодекс когда-то был преподан, и один их тех, кто о нём полностью никогда не забывал.

Я развернул свою кайилу, и встал перед мужчиной, которому, наиболее угрожал зверь.

— Я боялся, что могло произойти насилие, — сказал он.

— Я исследовал траву на том месте, откуда появилось животное. Оно приближалось к вам, оставаясь невидимым. Оно вас преследовало, — сообщил я мужчине.

— Я — Тыква, — представился он. — Мир, свет, спокойствие, совершенство и удовлетворенность да пребудут с Вами.

— Оно преследовало вас, — повторил я, в то время как моя кайила тревожно вздрагивала подо мной.

— Сладость к Вам, — продолжал меж тем мужчина.

— Вы что, не понимали опасности, в которой Вы находились? Вас же могли убить!

— К счастью, Вы вмешались, — пожал плечами он.

— Вы что, настолько храбры, что столкнувшись с таким зверем, оставались настолько спокойными? — удивился я

— Что есть жизнь? Что есть смерть? — спросил он, и сам ответил. — Обе незначительны.

Я озадаченно смотрел на человека. Потом обвёл взглядом остальных стоящих за ним. Теперь, я разглядел, что они носили серые платья, вероятно, это были их единственные предметы одежды. Подолы этих платьев обрывались посередине между их коленями и щиколотками. Мужчины казались мне неловкими и глупыми в подобной одежде. Их плечи были опущены, а глаза безжизненны и пусты. Их стопы были обмотаны тряпками. Однако, я увидел, к моему интересу, что двое из них держали в руках украшенные перьями копьями.

Я снова посмотрел того, кому больше всего угрожал кюр.

— Сладость к Вам, — сказал он, улыбаясь.

Теперь я разглядел, что он не был храбр. Ему просто было не для чего жить. Я задался вопросом, готов ли он был к смерти. Он же даже не поднял свою лопату, чтобы защититься.

— Кто Вы?

— Мы — счастливые удобрения, — ответил один из толпы, — обогащаем и украшаем землю.

— Мы, искры на воде, делающие её потоки прекрасными, — добавил другой.

— Мы — цветы, растущие на полях, — сказал третий.

— Мы добро, мы добро, — заговорили они разом.

Я ещё раз внимательно посмотрел на того, кто казался старшим среди них, и кто назвал себя Тыквой.

— Вы — здесь старший? — спросил я у Тыквы.

— Нет, нет! — ответил он, поспешно. — Мы все одинаковые. Мы — то же самое! Мы все не неодинаковые! — В этот момент он всё же показал одну эмоцию — страх. Он попятился, вливаясь в толпу других.

Я пристально посмотрел на них.

— Мы все равны. Мы все одинаковые, — заладил он снова.

— Откуда Вы это знаете? — поинтересовался я.

— Мы должны быть равными, — объяснил он. — Это — Учение.

— А верно ли ваше Учение?

— Да, — уверенно сказал Тыква.

— Откуда Вы это знаете?

— Это — проверка истины, — заявил он.

— Откуда Вы это знаете? — повторил я свой вопрос.

— Мы в Учении.

— Значит ваше Учение, это круг, висящий в воздухе, и ничем не поддерживаемый.

— Учение не нуждается в поддержке, — уверенно сказал Тыква. — Оно находится внутри нас: Это — золотой круг, самоподдерживающийся и вечный.

— Откуда Вы это знаете?

— Мы в Учении.

— В чём ваши мотивы? Какая вам польза от него?

— Наш мотив драгоценен, — проговорил человек торжественно. — Должным образом понятый и используемый он полностью совместим с Учением, и, в его наивысшем смысле, существует, чтобы служить Учению.

— Тогда в чём же, подтверждение ваших чувств?

— Чувства ненадежны, это общеизвестно, — ответил один из толпы.

— Чувства, которые кажутся, подтверждающими Учение могут быть сохранены, — заговорил ещё один из них. — Те чувства, что кажутся противоречащими Учению, должно игнорировать.

— А какие аргументы, или свидетельства, если они могли бы иметь место, Вы могли бы принять в качестве указания на ошибочность Учения?

— Ничему нельзя разрешать указывать на ошибочность Учения, — заявил Тыква.

— Это в Учении, — объяснил ещё один.

— Но ведь Учение, которое не может быть опровергнуто, также, не может быть, и подтверждено, — сказал я. — Учение, которое не может, даже в теории, быть опровергнуто, не только не верно, но и пусто. Если мир не может говорить с ним, то и оно не говорит о мире. Оно ни о чем не говорит. Это — лепет, пустая болтовня столь же бесполезная, сколь и тщетная и глупая.

— Это — глубокие вопросы, — сказал мужчина, которого я принял, за старшего среди них. — Но поскольку они не находятся в Учении, мы не должны интересоваться ими.

— Насколько Вы счастливы? — спросил я. Я знал, что словесные формулы, даже пустые, такие как музыка или магия, могли бы иметь эмпирические эффекты.

— О, да, — поспешно ответил Тыква. — Мы поразительно счастливы.

— Да, — отозвались несколько других.

— Сладость к Вам, — сказал другой.

— А мне Вы не кажетесь счастливыми, — брезгливо заявил я. — Я редко видел более нудный, потрепанный и бесхребетный набор организмов.

— Мы счастливы, — настаивал один из них.

— Истинное счастье, — сказал другой, — держаться Учения.

Я внезапно вытащил свой меч и сделал им движение, как если бы хотел ударить Тыкву. Он поднял свою голову и повернув шею ко мне.

— Мир, свет, спокойствие, удовлетворенность и совершенство да пребудут с Вами, — продекламировал он.

— Интересно, — пробормотал я, вталкивая клинок обратно в ножны.

— Смерть представляет немного ужаса для тех, кто никогда не умел жизнь, — объяснил Грант.

— Что есть жизнь? Что есть смерть? — спросил Тыква, и сам же ответил. — И то, и другое незначительно.

— Если Вы не знаете, каковы они, возможно, Вы не должны осуждать проблему важности воровства.

Я просмотрел на двух мужчин, державших копья.

— Где Вы нашли эти копья?

— В траве, — ответил один из них. — Их потеряли во время сражения.

— Было ли у вас намерение использовать их, чтобы защититься от зверя? — задал я вопрос мужчинам.

— Нет, конечно, нет.

— Вы что, предпочли бы быть съеденными? — моему возмущению не было предела.