Дороги богов

— Нет, — мотнул головой отрок. — Я мимо, своим путем.

Он нагнулся, поднял мешок, забросил его на плечо, примерил палку и, бросив последний прощальный взгляд на распахнутые ворота, сделал шаг прочь. Но вожак успел заметить короткий вздох.

— Куда идешь? — бросил он в обтянутую полушубком спину.

Отрок развернулся так быстро, что это могло быть понято как желание войти в ворота, но то, как он при этом втянул голову в плечи, говорило само за себя — паренек отчаянно ждал и боялся удара в спину.

— Куда глаза глядят, — нехотя отозвался он. — Ну, пошел я… Бывайте здоровы!

Помедлив, он поклонился издалека, и Тополь вдруг понял, что не может отпустить его просто так. Несколько воинов и отроков вернулись, остановившись подле вожака и с любопытством разглядывая паренька. Он вышел из леса как невиданное диво и собирался уходить. Но в глазах его было что-то почти неразличимое, что тревожно трогало сердце.

— А я-то думал, ты проситься к нам шел. — Вожак шагнул ближе, вглядываясь в лицо отрока. — Или ты струсил?

Он протянул руку, но парнишка отпрянул с проворством дикого зверька.

— Никого я не боюсь, — хмуро отрезал он. — А только все равно ведь не примете… Хотя что вам! У вас-то псы стоялые, кормленые — что стоит спустить их на волчонка приблудного!..

Он кивнул в сторону дружинников — впереди маячила высокая массивная фигура Первуна Медведя, только что взявшего в выученики Стойко, уже прозванного Медвежонком. Вокруг него стеной стояли лесовики, и правда походившие на свору насторожившихся псов.

Тополь окинул взором свою стаю:

— Да ты, никак, драки ждешь?

— Да ладно тебе, — моляще оборвал парнишка, отступая. — Сам уйду… Палкой гнать не придется…

— А что? — живо спросил Тополь. — Гнали?

Парнишка вскинул на него страдальческие глаза — и опустил их.

— Часто, — прошептал он совсем тихо. — Я ведь изгой. С лета брожу без огня и угла… На голоса вышел людей посмотреть…

Понурившись, он стоял у ворот, и видать, совсем не хотелось ему уходить опять в никуда, в неприветливый зимний лес.

— Как звать тебя? — спросил Тополь.

— Мама Волчонком звала, — не поднимая головы, отозвался парнишка. — А те, у кого в приймаках жил, Недоноском…

— А который тебе год?

— Шестнадцатая весна пойдет…

На вид парнишке было меньше. Решив оборвать разговор, он встряхнул мешок, поправляя его на плече, и вперевалочку неспешно пошагал по тропе мимо поселка к берегу реки навстречу опять поднимающемуся ветру и короткому зимнему дню.

— Ну, вот что, парень, — решившись, рубанул ладонью воздух Тополь. — Сумеешь против моего человека выстоять — не придется тебе в сугробе эту ночь ночевать!

Волчонок развернулся на пятках как ужаленный. В его огромных глазах вспыхнул жадный недоверчивый огонь, безумная надежда, перемешанная со страхом. Роняя мешок и палку, он шагнул было обратно — но остановился как вкопанный.

— Не пойду, — вдруг с мигом вспыхнувшей злобой ответил он. — Знаю я вашу доброту! Лучше уж замерзнуть в снегу, чем с вами, викингами вонючими, под одной крышей!.. Пропадите вы все пропадом, звери!

Словно испугавшись своих слов, он зажал себе рот рукой, озирая враз подтянувшихся воинов. Разговоры потухли, люди плотнее сомкнули строй. И в наступившей тишине угрожающе-тихо прозвучал голос вожака Тополя:

— А скажи-ка, гость мимохожий, почто ты мою стаю лаешь?

— То уж мое дело, — огрызнулся отрок. — Тебя забыл спросить… С вами, как с людьми, а вы на клочки порвать готовы… Чего глядишь? Пускай псов своих, вон у них уже слюни текут!

В толпе воинов послышалось недовольное ворчанье — мало кому пришлись по душе злые слова. Но Тополь не успел рта открыть, как вперед выскочил Всемил:

— Дозволь мне, вожак!

В толпе заворчали сильнее, когда воин выступил на утоптанный снег, оправляя полушубок. Рослый осанистый Всемил был одним из самых ловких и сильных бойцов. Рядом с ним нескладный Волчонок казался вовсе заморышем. Втянув голову в плечи, он покорно ждал, когда подойдет его противник.

Всемил шел словно на потеху, но едва он протянул руку, как Волчонок отпрянул с завидным проворством, припадая на колено. Растопыренные руки воина схватили пустоту. Но Всемил не был бы одним из лучших бойцов, если бы дал какому-то заморышу обмануть себя. Он выровнялся и замахнулся снова…

И опять Волчонок увернулся от него легко, словно у него не было костей.

Это разозлило Всемила.

— Ну, держись, Недоносок! — рявкнул он, сжимая кулаки. Потеха кончилась, начинался настоящий бой.

Парнишка сообразил это быстро. Махнув рукой, он опрометью бросился бежать, но запнулся обо что-то в глубоком снегу и растянулся во весь рост.

Стая грянула дружным хохотом. Всемил приостановился и, наклонившись, поймал его за шею, прижимая к снегу.

— Попался, Волчонок, — прошипел он, занося другую руку, чтобы примерно отлупить мальчишку.

Но Волчонок не желал покорно лежать животом на сугробе. Не пытаясь подняться, он перевернулся на спину с быстротой змеи, сжимаясь в комок, неуловимым движением сунул руку в сапог, и не успел Всемил размахнуться для удара, выбросил вперед и вверх правую руку…

Стая ахнула в голос. Всемил застыл с поднятой рукой, разинув рот и выпучив глаза, потом медленно поднес вторую ладонь к животу, качнулся и, как подкошенный, рухнул на колени, заваливаясь на бок.

Вскочив на ноги, Волчонок стоял над поверженным, судорожно сжимая в кулаке нож. На лезвии еще были заметны следы крови.

— Я не хотел, — пролепетал он, не отводя глаз от корчащегося на снегу Всемила. — Он сам! Сам!..

Всякий, кто заглянул бы в этот миг в лицо Тополя, почувствовал бы страх. С окаменевшими скулами, белое, с остановившимися глазами, оно было перекошено от бешенства и ужаса. Всемил был его человеком, воином его стаи, за которую он, вожак, был готов перегрызть глотку любому. Более того — Всемил был мужем его дочери. Перед глазами сквозь туман ярости проступило бледное личико Ланы, прижимавшей к себе недавно родившегося сына. Как он встанет перед нею, как скажет?..

— Взять его, — тихо, одними губами, выдохнул Тополь.

Стая, сомкнув ряды, молча двинулась на Волчонка. Тот отступил, не выпуская ножа из руки и только переводя испуганно мечущиеся глаза с одного сурового холодного лица на другое. Одному против всех ему не выстоять — расправа будет короткой и жестокой.

— Да нате! — вдруг тоненько вскрикнул он, срывая с головы шапку и с маху бросив ее на снег. — Нате, убивайте!.. Все одно не жить…

Кмети остановились, словно напоровшись на стену. Они первыми разглядели то, что так долго высматривал в глазах Волчонка вожак Тополь, — непроходящий страх и отчаянную решимость. Такие глаза бывают только у того, кто видел, как убивают его родных, и самого чудом избежавшего гибели, чтобы потом медленно сгорать заживо от горького осознания невозможности мести. Парнишка действительно хотел умереть.

— Стойте-ка, парни, — нарушил короткое тягостное молчание глухой голос вожака, и лесовики готовно отпрянули в стороны. Тополь шагнул к приросшему к сугробу Волчонку, который смотрел на него с робостью и осторожностью замученного зверька, не ведающего еще, что несет судьба — спасение или новую муку, но уже уставшего верить и разочаровываться.

Тополь сверху вниз глядел на парнишку. Всемила уже подняли и унесли в крепость — еще до заката вожак будет знать, опасна ли рана. А до заката оставалось не так уж много времени — солнце касалось макушек сосен на соседнем холме.

— Охолонь малость, — бросил Тополь парнишке. — Мои псы, ты верно сказал, стоялые, кормленые, да только они волчат не грызут… Поздно уж. Чем тут стоять, пошли с нами.

Он махнул приглашающе, повернулся спиной и ушел в ворота. Ждавшие его у порога свернули за ним. Потом двинулись те, кто только что наступал на Волчонка. Один из них оглянулся и поманил его:

— Чего встал?.. Пошли, тебе говорят!

Парнишка вздрогнул, как от удара. Очнувшись, он осторожно поднял со снега шапку, отряхнул ее о колено и, подхватив свой мешок, крадучись, переступил порог.