Кому в раю жить хорошо...

Он всегда Симона Петра, который женат на сестре Андрея и живет с ними в одном доме, называет Ионин сын, после того, как тот сравнивает его с Иоанном Крестителем, изначально невзлюбив папашу Иосифа: «блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах»

— Или сравнивая с пророком Ионой, который его восхищал, — вставил Борзеевич. — Он тоже мечтал отправить на тот свет целый город. Но тот, лишь вразумлял Бога, который сказал, а не сделал, и не искал людям смерти сам.

— А с чего бы ему рассвирепеть на папашу Симона Петра?! И дело-то, получается, семейное! А свидетельствуют не кто иной, как близкий родственник! И о родственниках, с которыми был в сговоре! Прославляли в народе одни, привлекая публику, а чудеса творили эти четверо.

Жила-была семейка вампиров. Многодетная. Пять братьев и энное количество сестер. Про аборты матушка слухом не слыхивала. И многие тайны были известны им, ибо дядя-священник взрастил благочестивую деву при монастыре, испытывая к ней совсем не отчие чувства. Внезапно обнаруживается их связь… Во чтобы-то ни стало, любимую племянницу приходится выдавать замуж, но как? И открывает дядя племяннице тайное слово, коим можно человека уловить в сети — и прибирают к рукам Иосифа, человека простодушного и ущемленного, которого до конца дней никто за человека не считал. Обычно так и бывает с присушенными людьми, душа которых умерла, имея на себе Проклятие и не имея Зова. Душа не благословляет его.

А тут раз, объявляют перепись населения, и Иосиф, как законопослушный гражданин, отправляется в Вифлеем с беременной женою, чтобы подтвердить новую ячейку общества.

В гостинице мест нет, остановились в поле в сарае для скота, недалеко от места, где пастухи пасут в ночное стадо. Слышат крики роженицы, удивляются — любознательно интересуются, восторгаясь младенцем. Естественно, сообщают властям, чтобы роженице освободили место в гостинице. Любой на их месте сделал бы так же.

Проходит время.

Естественно, родня участвует в воспитании многих детей Марии. В том числе и дядя-священник, который знает, что Йеся его сын. И возможно, даже готовит его принять сан, хотя сынок умом не блещет, едва освоив профессию плотника, к которой душа не лежит: «Не плотник ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли, между нами, Его сестры? И соблазнялись о Нем.»

— Это что же, не Иосиф был плотником, а сам Йеся?! — изумилась Манька.

— Манька, ты святые писания как читала, одним глазом?! Вот именно! Племяннику виднее! Ясно уже, Матфея всерьез можно не воспринимать, ему столько песен напели, а он во все верил! Это ж каким наивным надо быть?! Но мытарь, что с него возьмешь! Да и тот ли это был Матфей, который видел Йесю своими глазами?!

Если тот, как же не помнит, где встретил Йесю? Двое, и Лука, и Иоанн (Марк), который был племянником и сопровождал дядю повсюду, назвали встреченного у сбора пошлин мытаря Левием, прозванного Фаддеем, высмеивая Матфея, который почему-то обозначил на том месте себя? Если он себя не помнил, откуда ему было знать, Иосиф был плотником, или сам Йеся… Звезды человека умнее не делают! Опираться мы будем на свидетельства Иоанна, который остается единственным свидетелем, ибо Лука такая же пятая вода на киселе.

И тут мученик вспоминает все, чему учил его дядя-отец. Но одному ни Проклятия, ни Зова не наложить — и он объединятся со своим братом и племянниками. И не удивительно, если откроется, что Иуда, четырнадцатый апостол (Иуду Искариота заменил еще один Матфей), который внезапно появляется и исчезает, возможно, тоже племянник Йеси, ибо брат Иакова, или брат, ибо одного из братьев Йеси зовут Иаков. И где-то мыслится один — брат Йеси, а где-то другой — племянник. Кого они еще могли поставить над паствой, которая наплодилась? Не чужого же! Истинно наставники…

Таких мудрых просветленных пруд пруди.

— А что же, Святые Отцы дураки совсем? — Манька внезапно осознала, что мысли ее текут совсем не в ту сторону, в какую направлял их Дьявол.

— Ну, Манька, — развел руками Дьявол, — чем бы дитя не тешить, лишь бы слушалось… И получаются у них такие истории:

«Иоанн был и сродник Господа. А как? Слушай. Иосиф, обручник пречистой Богородицы, имел от первой жены семерых детей, четырех мужского пола и трех женского пола, Марфу, Есфирь и Саломию; сей-то Саломии Иоанн был сын. Таким образом, оказывается, что Господь был ему дядя. Так как Иосиф отец Господу, а Саломия дочь этого Иосифа, то Саломия приходится сестрою Господу, а посему и сын ее Иоанн племянником Господу.»

Или: «Отец у него был рыболов; сам Иоанн занимался тем же промыслом, каким и отец; он не только не получил греческого и иудейского образования, но и вовсе не был учен, как замечает о нем божественный Лука в Деяниях (4, 13). Да и отечество его самое бедное и незнатное, как местечко, в котором занимались рыбною ловлею, а не науками. Его произвела на свет Вифсаида… Однако же смотри, какого Духа получил этот неученый, незнатный, ни в каком отношении незамечательный…»

Это после того, как трижды прозвучало, что мать Иоанна (Марка) и Иакова, звали Марией!!! А ведь он это пишет об одном и том же лице!

— Это откуда они взяли? Они что же, сами священные писания не читают?

— Откуда взяли историю про Йесю, оттуда и объяснение. Но сама подумай, как бы выглядела история, будь ты не слушателем, а свидетелем, если посмотреть глазами интеллектуала:

Иосиф, который имеет жену с семью детьми, вдруг ни с того ни с сего становится обручником Марии. При этом, как следует из Писания, обручен он был с нею прежде, чем узнал о беременности. В то время она живет в монастыре при дяде священнике. И вдруг, о, ужас!, тайное становится явным… Иосиф в смятении. Как объяснить людям (или жене с семью детьми?!) беременность невесты?! И понимает, Бог во чреве пречистой девы! И тут, внезапно начинает пылать к чужому ребенку такой любовью, которая явно смахивает на безумие.

Бог в это время настолько обуян жаждой родить сына, что не пожалел ни жену Иосифа с семью детьми, ни самого Иосифа, ни девственницу, ни священника, которому в любом случае пришлось бы объяснить возросший интерес к пузу Богородицы.

И Иосиф бросает родных детей и бежит в Египет, где живет ни много, ни мало, до совершеннолетия Спасителя воплоти (по словам Матфея, который родственником не был, но много побасенок наслушался: и про Ирода, который искал его убить, и про Египет, и про волхвов, и про сны папаши, рогоносца, осмеянного не человеком, а Богом!!!, и про пустыню, с ангелами и зверями.)

Возвращается.

И тут же все его семеро детей, брошенные папочкой, вдруг начинают пылать отчей привязанностью и к папе, и к мачехе, следуя за нею повсюду, пытаясь урезонить сводного братца, причем, ни один, ни два, как было бы по просьбе престарелого родителя, а все семеро:

«Когда же Он еще говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне, желая говорить с Ним. И некто сказал Ему: вот Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто Матерь Моя? и кто братья Мои? И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои;»

В преддверии «Евангелие от Иоанна» толкователь не так многословен:

«Иоанн был любим Господом более всех учеников за его простоту, кротость, добродушие и чистоту сердца, или девство. Вследствие такого дарования ему вверено и богословие, наслаждение таинствами, для многих незримыми.»

Таинства, для многих незримые, он как- то объяснил себе?

Впрочем, и сам Иоанн этого не скрывает, называя себя учеником, любимым более всех остальных, и внезапно признается, что часто прижимался к груди Йеси, пока был мальцом… И, внезапно заканчивает повесть, выдавая болезнь воспаленного мозга, что жил дядя долго и счастливо, и столько чудес сотворил, что ни в одну книгу не уложить, тогда как писание напрочь опровергает утверждение, ибо привидение было взято…

Славный пострел — везде поспел! Надо полагать, не так далек Благодетель от истины, когда упоминает о таинствах с Богочеловечищем, для многих незримыми. Йеся любил объявлять себя Господом именно в детских душах. «Блаженны чистые сердцем — ибо их Царствие Небесное» Теперь ты знаешь, чем Царство Небесное отличается от Царствия Божьего. Оно действительно приближается к ребенку быстрее, чем к взрослому, который уже сумел оценить свои возможности и выработать хоть какой-то иммунитет к гонениям толпы, обзавестись помощниками, научится грамоте и ремеслу.