Дар

- Перестань!

Но Энжи хихикала не меньше Мелиссы, и каким-то образом они очутились на тихой Ловиси-стрит, прошли бензоколонку и заколоченный магазин здорового питания, нашли дом Петракисов и на цыпочках поднялись на веранду. Увидев перед собой входную дверь, Эн-жи засомневалась, но Мелисса сказала:

- Подумай ради бога, старуха в доме престарелых, а он даже не узнает.

И, сделав глубокий вдох, Энжи подсунула письмо под дверь. Всю дорогу назад до Парнелл-стрит они бежали, хохоча так, что едва не задохнулись…

…А утром Энжи проснулась, бормоча: «О боже, о боже, о боже», еще до того, как окончательно вынырнула из сна. Целый час она лежала в кровати, безмолвно и отчаянно молясь, чтобы вчерашний вечер оказался сумасшедшим, кошмарным сном и чтобы, когда она полезет в рюкзак, письмо еще лежало там. Но к ужасу своему знала: надеяться не на что, и в отчаянном броске к телефону даже не потрудилась заглянуть в рюкзак.

- Ну ведь ты его не подписала, - попыталась успокоить ее Мелисса. - Этого не отнимешь.

- Я тебе соврала, - выдавила Энжи. Подруга не ответила. - Пожалуйста, - взмолилась Энжи, - ты должна со мной пойти. Пожалуйста.

- Ладно, - наконец откликнулась Мелисса. - Собирайся. Сейчас же. Встретимся на месте.

Поскольку Энжи жила ближе, то к дому Петракисов она пришла первой, но не намеревалась звонить до появления Мелиссы. Вышагивая взад-вперед по веранде, она проклинала себя, била кулаками по бедрам и размышляла, нельзя ли переселиться к сестре отца, тете Пегги в Гранд-Рейпидс, когда соседка крикнула ей, что Петракисы уехали из города на какое-то семейное сборище.

- Еще вчера днем уехали. Просили присмотреть за домом, потому что до воскресного вечера не вернутся. Вот почему я сейчас здесь.

Она предостерегающе улыбнулась Энжи, а после вернулась к себе в дом.

Но ее очень большая собака осталась на крыльце. Пес, казалось, был размером с машину «виннебаго» и, очевидно, уже проникся неприязнью к Энжи.

- Хорошая собачка, - сказала она, и пес зарычал.

Когда она попробовала: «Эй, золотко» (так ее отец обращался ко всем животным), пес оскалился, и шерсть у него на загривке стала дыбом. Потом он лег, застыв в позе бдительного стража.

- Обычно я умею хорошо ладить с собаками, - грустно заметила Энжи.

- Ну, мы просунули его под дверь, значит, оно не может быть очень далеко, - констатировала появившаяся наконец Мелисса. - Может, подцепить его палкой или проволочной вешалкой?

Но всякий раз, когда они смотрели на соседский дом, то видели, как в окне колышется занавеска, и в конце концов ушли, раздумывая, что бы еще предпринять. Делать было нечего, и вскоре горло у Энжи настолько распухло от стараний не плакать, что стало больно говорить. Она проводила Мелиссу до автобусной остановки, и на прощание подруги обнялись так, словно никогда не увидятся.

- Знаешь, - сказала Мелисса, - мама говорит, что ничего не бывает так страшно, как собственные выдумки. Ведь с ужасами из твоего воображения ничто не сравнится. Поэтому… ну, может… знаешь…

Но она прервалась, так и не закончив. Еще раз обняв Энжи, Мелисса поехала домой.

Оставшись дома одна, Энжи тихонько сидела на кухне и продолжала не плакать. От этого болело все лицо, а веки казались невероятно тяжелыми. В голове было пусто и звонко, за что она мысленно благодарила небеса. Так продолжалось, покуда с баскетбола не вернулся Марвин. Поскольку он был мельче всех остальных, его часто толкали, и домой он приходил весь в синяках и ссадинах. Энжи даже думала, что он прибавит в росте или способности прыгать выше, но пока ни того, ни другого не наблюдалось. Сейчас он посмотрел на сестру, сделал пас невидимым мечом и тихонько спросил:

- Что стряслось?

То ли дело было в неожиданном хрипловато-мягком тоне, то ли в том, что он вообще задал этот вопрос. Какова бы ни была причина, Энжи вдруг разразилась отчаянными слезами, ярость которых обращалась исключительно на нее саму: и за то, что вообще написала Джейку Петракису, и за то, что расплакалась сейчас. Она махнула Марвину: мол, убирайся, но - к величайшему ее изумлению - брат терпеливо ждал, когда она затихнет. Наконец слезы ее иссякли, и он повторил вопрос:

- В чем дело, Энжи?

И Энжи рассказала. Она уже собралась добавить: «Если попробуешь улыбнуться, Гуталакс…», когда вдруг сообразила, что в этом нет нужды. Марвин чесал в затылке, хмурясь так, что повязка ползала по лбу, а потом внезапно сунул руки в карманы, запрокинул голову - прямо-таки образчик веселой беспечности - и почти небрежно сказал:

- Я мог бы вернуть этот конверт.

- Ну да, конечно. - Энжи даже головы не подняла. - Ага.

- Нет, мог бы! - Марвин тут же стал самим собой, и куда только подевались небрежность и беззаботность: - Я много чего могу.

Намочив бумажное полотенце, Энжи попыталась вытереть заплаканное лицо.

- Хотя бы одно назови.

- А вот и назову! Помнишь, в какой почтовый ящик ты его опустила?

- Под дверь подсунула, - пробормотала Энжи. - Я подсунула письмо под дверь.

Марвин хихикнул.

- Ух, как «валентинку»!

У Энжи не нашлось сил дать ему подзатыльник, но все равно она вскинула руку - хотя бы для порядка.

- Я могу заставить бумажку просто вылезти из-под двери. Или, готов поспорить, саму дверь смогу открыть, если никого нет дома. Для нас, ведьм, это проще простого.

- Петракисы только в воскресенье вернутся, - сказала Энжи. - Но там есть соседка, она за их домом следит, как ястреб. А когда не торчит у окошка, огромную собаку выпускает. Даже будь ты самая крутая ведьма на свете, не стоит связываться с этим волком-оборотнем.

Марвин, который, как знала Энжи, побаивался больших собак, снова почесал затылок.

- И вообще, это слишком просто. Никакого веселья, так что забудь. - Он сел рядом с сестрой, совершенно поглощенный проблемой. - А как насчет… Нет, это для малышей, с таким любой справится. Но есть одно заклинание… Могу заставить письмо самоуничтожиться, прямо в доме - как в старом телесериале. Останется только горка пепла, они соберут ее пылесосом и даже не заметят. Как тебе идея?

Не успела Энжи высказаться, как парнишка уже тряхнул головой.

- Все равно слишком просто. Детское заклинание, для начинающих. Терпеть их не могу.