Странники Гора

Глава 4. ИТОГ ИГРЫ С КОПЬЕМ

Воин-тачак скользнул рукой по древку, победоносно вскинул копье и вонзил шпоры в бока своего скакуна. Каийла рванулась ко мне, и в тот же момент, пригнувшись в седле, почти сливаясь с животным так, словно они сейчас составляли единое целое, всадник направил на меня копье. Я не хотел его убивать.

Скользнув по семислойному горианскому щиту, нацеленное мне в голову длинное, тонкое острие лишь высекло сноп искр из прочного медного обода.

Я не метнул своего копья. Каийла кочевника развернулась почти моментально – большое и мощное животное, несмотря на вес и комплекцию, проскочило всего четыре шага после столкновения со мной, а всадник уже приспустил поводья – теперь мне могло здорово достаться от клыков каийлы. Я взял копье наперевес, стараясь зайти со спины ворчащему, щелкающему зубами животному. Каийла вцепилась зубами в копье, отпрянула и атаковала вновь – все это время всадник пытался достать меня своим копьем, четырежды царапнув меня до крови, но это, конечно, были совсем не те удары, которые может нанести всадник, несущийся во весь опор, – он бил, не имея возможности размахнуться, и едва задевал меня наконечником. Затем произошло непредвиденное – его каийла ухватила мой щит зубами, и не успел я опомниться, как оказался в воздухе, подброшенный вздыбившимся животным. Я продолжал автоматически сжимать щит, пока не догадался разжать продетую в ремни руку. Падая на землю с высоты нескольких футов, я успел разглядеть, как коварная каийла, рыча, несколько раз встряхнула мой щит, после чего, мотнув головой, запустила его куда подальше.

Я проверил вооружение.

Конечно же, шлем из-за плеча куда-то пропал, но меч был по-прежнему на месте – в ножнах.

И у меня в руках оставалось копье.

Так я и стоял, окровавленный и запыхавшийся, посреди горианского поля, и положение мое было невеселым.

Тачак хохотал во все горло.

Я изготовился, чтобы бросить копье.

Теперь хитрая тварь под седлом тачака принялась обходить меня осторожными, мелкими шажками; она двигалась по кругу рассчитанными, продуманными движениями, не отводя взгляда от копья в моей руке и явно стараясь не проворонить момент броска.

Я с опозданием вспомнил, что каийл специально обучают уклоняться от пущенного копья – сначала метая в них тупые деревянные палки, а затем постепенно переходя к настоящим копьям с тяжелыми металлическими наконечниками. Их тренируют до тех пор, пока животные не обретают навыков, достаточных, чтобы выйти из любой ситуации, где пускается в ход копье, даже не оцарапавшись, – каийлы, которые этого не умеют, попросту погибают во время тренировок. В конце обучения каийла получает своеобразное вознаграждение – ей позволяется иметь потомство.

Я не сомневался, впрочем, что с близкого расстояния смогу убить и каийлу. С таким оружием воин Гора без боязни выходит не то что на человека, а на ларла.

Я не хотел убивать ни всадника, ни каийлу.

Наверное, я удивил и его, и остальных – я отбросил копье в сторону.

Тачак замер в седле. Не сомневаюсь – остолбенели и остальные. Затем тачак принялся стучать копьем по своему небольшому сияющему щиту, выражая восхищение моим поступком. Вслед за ним подобным образом поступили и остальные, в том числе воин-паравачи в белой накидке.

Тачак воткнул в седельную петлю свое копье, повесил на луку щит и снял висевшее справа от седла бола с тремя шарами.

Затем, затянув гортанную монотонную песню тачакского воина, он принялся медленно раскручивать бола над головой. Бола представляло собой три пятифутовых кожаных ремня с зашитыми тяжелыми шарами на концах. По всей вероятности, бола изобрели для охоты на тамитов – огромных плотоядных птиц, часто встречающихся в южных равнинах Гора; впрочем, кочевники не без успеха пользовались бола в бою. Если запустить бола низко, то летящие кожаные ленты разовьют такую скорость, что уклониться будет невозможно, и, достигнув жертвы, перевьют ей руки и ноги, затягиваясь и переплетаясь меж собой.

Иногда при этом ноги жертвы ломаются, чаще же ленты опутывают жертву так, что расплести их уже невозможно. Можно запустить бола и высоко – тогда руки бегущей жертвы оказываются прочно примотаны к телу, ну а если окажется, что бола выпущено на уровне шеи, то, вероятнее всего, жертва будет удушена. Бросок на уровне головы – наиболее сложный и эффективный. Зашитые в кожу металлические шарики, как правило, пробивают череп, и воин может, не особенно торопясь, соскочить с каийлы и довершить начатое дело ножом, перерезав противнику горло.

Мне никогда не приходилось иметь дело с таким оружием: должен сознаться – я не знал, как себя вести.

Тачак же, похоже, достиг неплохих успехов во владении этим видом оружия: три ленты с грузами на концах уже слились в одно расплывчатое пятно.

Внезапно он оборвал свою песню и ринулся в бой, издав боевой клич, сжимая одной рукой поводья, другой – вращающееся бола, а зубами – кинжал. «Он жаждет моей смерти, – невесело подумал я, – ещё бы, ведь на него смотрят… Вернее посылать бола низко, но в голову или в шею – эффекта больше. Насколько он тщеславен, насколько искусен?» Он должен был быть и тщеславным, и искусным одновременно, ведь это же тачак…

Когда наконец выпущенное бола со страшным свистом понеслось к моей голове, я неожиданно для себя, вместо того чтобы пригнуться, подставил под удар остро отточенный меч города Ко-Ро-Ба, иные из которых способны на лету разрезать шелковую нить.

Не успел никто и глазом моргнуть, как три смертоносные ленты, напоровшись на лезвие моего короткого меча, были рассечены и разлетелись, теряя скорость и унося в разные стороны зашитый в них груз.

В тот же миг, едва ли успев осознать, что же все-таки произошло, тачакский воин соскочил с седла и с ножом-кайвой бросился ко мне, но вместо опутанного по рукам и ногам противника он нос к носу столкнулся с готовым к бою воином Ко-Ро-Ба. Ничуть не растерявшись, тачак тут же перебросил свой метательный нож рукоятью вперед, сделав это столь неуловимым движением, что я понял его маневр лишь когда он занес руку для броска и пущенное оружие понеслось ко мне, со свистом рассекая воздух, покрыв расстояние между нами за считанные доли секунды. Уклониться было невозможно, и я подставил меч. Нож со звоном ударился о сталь и отскочил. Я был спасен.

На миг все замерло. Ошеломленный тачак и я стояли друг против друга, и лишь простиравшиеся вокруг нас равнины великой степи дрожали в потоках поднимавшегося с земли пыльного воздуха…

Затем послышался громкий стук: трое воинов остальных кочевых племен – катайи, паравачи, кассар – забили копьями в щиты.

– Здорово! – восхищенно воскликнул кассар.

Тачакский воин сбросил на траву свой шлем, затем расстегнул кожаную куртку, обнажая грудь, и ослабил шнуровку плаща.

Он долгим взглядом оглядел окрестности, где лениво паслись тучные стада босков, поднял голову, ещё раз взглянул на небо. Его каийла, беспокойно перебирая ногами, гарцевала в нескольких ярдах от нас.

Вид у обоих был озабоченный.

Тачак опустил голову и, быстро ухмыльнувшись, исподлобья взглянул на меня. Я смотрел в его смуглое, покрытое ужасающими шрамами лицо, не отводя взгляда от проницательных, черных как угли глаз.

Он улыбнулся мне.

– Да, – повторил он, – здорово.

Я приблизился к нему и приставил острие короткого горианского меча к его груди.

Он не шелохнулся.

– Меня зовут Тэрл Кэбот, – произнес я, – и я пришел с миром.

Я вложил клинок в ножны.

На какое-то мгновение он, кажется, растерялся, но уже через секунду, запрокинув голову, оглушительно хохотал. Он смеялся до слез, согнувшись и колотя кулаками по коленям, но затем выпрямился, утирая лицо тыльной стороной руки.

Я пожал плечами. А что мне оставалось делать?

Внезапно тачак наклонился, набрал полную горсть земли вместе с травой – землю тачаков, траву, которой питаются боски, и эту землю и траву протянул в ладонях мне.