Мэдисон Эйвери и сумеречный жнец

Барнабас съежился, а его начальник одобрительно фыркнул.

— Точнее и сказать нельзя, сэр. — Он обвел взглядом мою комнату — розовые стены, белую мебель, нераспакованные коробки, — и снова воззрился на меня. И что, интересно, он тут высмотрел? Моя так внезапно оборвавшаяся жизнь совсем как эта комната: все здесь, но так и лежит в коробках. А теперь их снова закроют и уберут в шкаф, и никто не узнает, что же хорошего было внутри. Я еще ничего не успела.

Я вся напряглась, когда старик, умиротворяюще подняв руку, шагнул в комнату.

— Нам нужно поговорить, девочка.

От его слов меня точно холодом обдало. О, боже! Он хочет забрать меня с собой.

Я крепче сжала амулет. Папа поймал мой испуганный взгляд и наконец сообразил, что что-то не так.

— Мэдисон, звони в полицию. — Он встал между мной и теми двумя.

Я потянулась к телефону на прикроватном столике. Уж его-то я распаковала.

— Да всего на минутку, — сказал старик.

И взмахнул рукой, как плохой актер в фантастическом фильме. Гудок прервался, а на улице затихла газонокосилка. Я в недоумении перевела взгляд с телефона на папу, который по-прежнему стоял между мной и гостями. Стоял не шелохнувшись.

Ноги сделались ватными. Я поставила телефон на место и изумленно рассматривала папу. Вроде бы с ним все было нормально. За исключением того, что он застыл как вкопанный.

Старик вздохнул, и я подняла на него глаза. Сын дохлого щенка. Мне было холодно и страшно. Но сдаваться без боя я не собиралась.

— Отпустите его. — Голос мой дрожал. — А то я… я…

Барнабас язвительно скривился, а старик поднял брови. Глаза у него стали серо-голубые. Но я готова поклясться, что раньше они были карие.

— Ну, и что ты сделаешь? — Он стоял на ковре у двери, решительно скрестив руки на груди.

Я взглянула на застывшего папу и пригрозила:

— Закричу. Или еще что-нибудь.

— Кричи. Хлоп! И все — пустота, да так быстро, никто и не услышит.

Я решила попробовать и набрала было воздуха, но старик только головой покачал и шагнул в комнату. Я шумно выдохнула и начала медленно отступать. Но ко мне он не приближался. Вместо этого отодвинул от туалетного столика белый стул и примостился на краешек. Облокотился на спинку и подпер лоб ладонью, словно совсем устал. Странное зрелище: старик, а рядом музыкальный центр и прочее девичье барахло.

— Ну почему все так сложно? — пробормотал он и потрогал пальцем моих керамических зебр. — Это шутка такая? — продолжил он громче, обращаясь к потолку. — Смеешься? Покатываешься над всем этим со смеху, да?

Я взглянула было на дверь, но Барнабас предостерегающе покачал головой. Ладно. Оставалось окно — но если прыгать в этом платье, недолго и убиться. Стоп. Я же и так мертвая.

— С папой все хорошо? — я осмелилась тронуть его за плечо.

Барнабас кивнул, и старик снова перевел взгляд на меня. Судя по выражению лица, он наконец что-то надумал и протянул мне руку.

— Приятно познакомиться, — решительно сказал он. — Мэдисон, верно? Рон, меня обычно так зовут.

Я удивленно уставилась на него, и старик медленно опустил руку. Глаза его снова стали карими.

— Барнабас рассказал мне, что ты сделала. Можно посмотреть?

Я встревожилась, пальцы соскользнули с папиного локтя. Вот гадость. Все в мире остановилось, а я разгуливаю тут мертвая. Так что замороженный папа — это еще не самое страшное.

— Посмотреть что?

— Камень.

Легкая тревога в голосе Рона обожгла меня.

Он хочет его забрать. Но только благодаря камню я остаюсь живой. Или не совсем мертвой.

— Вряд ли.

На лице старика отразилось беспокойство. Значит, камень этот точно ценный. Пальцы скользнули по его прохладной поверхности.

— Мэдисон, — начал уговаривать Рон, вставая, — я просто хочу посмотреть.

— Вы хотите его забрать! — крикнула я с колотящимся сердцем. — Только благодаря ему я не таю. Я не хочу умирать. Ваши ребята перепутали. Я не должна была умереть. Вы ошиблись!

— Да, но ты же все-таки умерла, — Рон протянул руку. Дыхание с шумом вырывалось из моей груди. — Просто дай мне посмотреть.

— Не дам! — завопила я.

— Нет, Мэдисон! — В глазах старика загорелся страх. — Не говори этого! — И он бросился ко мне.

Я стиснула камень и отступила, выйдя из-под сомнительной папиной защиты.

— Он мой! — пронзительно крикнула я и в тот же миг уперлась спиной в стену.

Рон резко остановился и уронил руки, на его старом лице ясно проступил испуг. Казалось, весь мир закачался.

— Ох, Мэдисон, — вздохнул старик, — правда, не стоило.

Я всматривалась в него, не понимая, почему он остановился. Потом ледяная дрожь поднялась от ладони, сжимавшей амулет, и прокатилась по всему телу. Как будто меня током ударило. Биение сердца отдавалось во мне, отражаясь от кожи изнутри, потом заполнило меня целиком, словно я снова была… живая. Мгновение спустя лед сменился огнем, будто для равновесия, а потом… Потом все закончилось.

Дыхание перехватило, и я так и застыла, прижавшись к стене. С бешено бьющимся сердцем я посмотрела на Рона. Бедный старик в диковинном одеянии стоял тихо-тихо и казался совсем несчастным. Я боялась шевельнуться. Но амулет у меня в руке изменился. Он до сих пор чуть искрился той странной силой, и, не удержавшись, я разжала пальцы, чтобы взглянуть на него. От удивления я оторопела.

— Смотрите, — оглушенно сказала я, — он стал другим.

Рон, согнувшись, плюхнулся на стул, еле слышно что-то бормоча. Я потрясенно выпустила камень из рук и держала его теперь за ремешок. Когда я сорвала его с черного жнеца, это был самый обычный серый камень, обкатанный речными волнами. Теперь он стал абсолютно черным, словно с ремешка свисала капелька пустоты. Да и сам черный ремешок отливал теперь серебром, бросая отсветы на всю комнату. Черт. Сломала я его, что ли? Но как он может быть сломан, если стал такой красивый?

— Когда я его забрала, он был другой, — сказала я, но тут же осеклась, увидев, с каким сожалением смотрит на меня Рон. Позади стоял Барнабас, в лице ни кровинки, в глазах едва ли не ужас.

— Это ты верно подметила, — с горечью сказал Рон. — У нас была надежда покончить с этим, как положено. Но не-е-ет, теперь он твой. — Лицо старика исказилось неудовольствием. — Поздравляю.

Я медленно опустила руку. Он мой. Рон сказал, камень мой.

— Но этот камень… Тот парень был не жнец, но камень у него, как у черного жнеца, — к моему удивлению, в голосе Барнабаса звучал страх. — Она — черный жнец!

— Эй, погодите! — я открыла было рот.

— Черный жнец! — завопил Барнабас. Я остолбенела, когда он достал откуда-то из складок рубашки маленький клинок, точь-в-точь такой, как у Сета, и одним прыжком оказался между мной и Роном.

— Барнабас! — взревел тот и отвесил ему затрещину. Барнабас отлетел назад к двери. — Она не черный жнец, идиот! И даже не белый. И быть им не может. Она человек, даже после смерти. Убери это, пока я не состарил его до ржавчины!

— Но это камень черного жнеца, — заикаясь, проговорил Барнабас и ссутулил узкие плечи. — Я сам видел, как она его взяла.

— И откуда же она узнала, что это такое, а, Барни? — поддразнил его Рон, и парень отступил, смущенно пригнув голову.

Я с бьющимся сердцем стояла у стены, до боли в пальцах сжимая амулет. Рон презрительно смотрел мимо нас обоих.

— Это не камень черного жнеца. Черный жнец не настолько силен, чтобы оставить после себя материальное свидетельство своего существования, или… — продолжил он, подняв руку, чтобы Барнабас не перебивал, — или вернуться за срезанной душой. Она обладает чем-то помогущественнее камня, и они за этим еще придут. Будьте уверены.

Отлично. Просто превосходно.

Барнабас, казалось, пришел в себя, и выглядел теперь обеспокоенным и испуганным.

— Он сказал, что не жнец, но я подумал, он просто хочет нас запугать. А вдруг это правда?

— Я пока не знаю. Но кое-какие соображения у меня есть.

То, что Рон признался в своем неведении, было хуже всего, и мне снова стало страшно. Я вздрогнула, старик заметил это и вздохнул.