В тени монастыря (СИ)

- А потом и тролли начали снова выходить из лесов. После их поражения в войне прошло несколько десятилетий, и за это время они растеряли все остатки своего былого могущества. Исчезли ручные волки, никто не видел больше морских змеев, и даже они сами стали будто бы меньше и слабее. Конечно, они по-прежнему превосходили ростом и силой все другие народы, но этого не хватало, чтобы выживать в лесах дичком, завернувшись в шкуру, ночуя в пещерах и питаясь сырым мясом, грибами и кореньями. Слабость сделала их дружелюбнее, и они, робкие, голодные и оборванные, приходили в наши деревни, знаками прося о еде и ночлеге. Картина была настолько жалкой, что поселенцы, несмотря на столетия вражды и войн, приняли их. И тут оказалось, что тролли гораздо больше похожи на людей, чем на зверей: они легко учили наш язык, осваивали ремесла, особенно те, в которых требовалась большая сила, вроде пахоты, строительства или кузнечного дела, а некоторые, самые способные, преуспевали даже в чародействе! Так что поселенцы не пожалели о своем выборе, и тролли стали полноправными жителями Северных Земель, и не только их - со временем, они расселились по Сегаю вплоть до Диволесья, куда эльфы вывозили их в качестве строителей и чернорабочих. Сейчас в любой части Мира кого угодно можно найти, и гоблина, и эльфа.

- А как все-таки вы оказались в лесу? - нетерпеливо спросил Ярин, опасаясь, что рассказ так и будет вращаться вокруг событий трехсотлетней давности. На мгновение Орейлия неодобрительно поджала губы, но сразу же продолжила:

- Так вот, два века процветало и государство, и Сталка, и моя семья. Там, где была деревня, со временем возник небольшой городок: мой прапрапрадед основал здесь медную шахту, прадед проложил железную дорогу, отец построил вокзал, а я - вот эту самую мельницу, что на картине нарисована. Я тогда совсем молодая была, только что вернулась в Сталку из Академии Чародейства, и у меня руки так и чесались обустроить городок, сделать его еще лучше, чтобы люди жили богаче, и чтоб моя семья могла мною гордится. Оглянулась я по сторонам, и вспомнила, что муку в Сталку всегда из других городов привозили. Прикинула, посчитала - так и так своя мука дешевле выходит, удивительно даже, что за это раньше никто не взялся. И построила.

- Но мельница сыграла со мной в итоге злую шутку. Время тогда уже было неспокойное, на Сегае то и дело вспыхивали мятежи и восстания, но царю до поры до времени удавалось поддерживать мир, действуя убеждением, уговорами, а, когда необходимо, и оружием. Кончилось это тем, что какие-то одержимые убили Владыку Эалайю...

- Кто такой Владыка? - спросил Ярин, услышав незнакомое слово.

- Первый жрец, духовный символ, святой человек. Он помазывал царей на трон, наставлял людей на путь истинный, был символом, скрепляющим государства Сегая воедино. Собственно, с его-то убийством все и началось. Заговорщиков, конечно, нашли и повесили, но Эалайя оставил наследником двенадцатилетнего сына, слабого и умом, и телом. Началась смута, а потом - войны: сначала заполыхало Загорье, а затем столкновения перекинулись на запад, положив конец Унии. Нам, северянам, долгое время казалось, что все эти волнения далеко и нас не касаются: места здесь были глухие, мы не особенно зависели от других, предпочитая жить самостоятельно. Но со временем, накрыло и Север. Рекрутеры забирали все больше людей на войну, оскудела торговля, люди становились все беднее, зато стали появляться беженцы, среди которых встречались и мошенники, и блаженные, и фанатики.

- И вот как-то после Белтэйна... Первого дня лета, - объяснила Орейлия, поймав недоуменный взгляд слушателя, - к нам в дом вломились пьяные рожи, несколько десятков, и заплетающимися языками заявили, что хватит нас терпеть. Вы, говорят, чернокнижники, с демонами знаетесь, черной магией промышляете, весь город в своих лапищах зажали, а теперь еще и за хлеб вам платить? Чтоб вы жировали, пока мы с голоду пухнем? Как будто было лучше платить кому-то из соседней деревни, да еще и втридорога! Пьяницы заявили, что теперь городом управляют они, а мельница, вокзал, железная дорога, и наш дом отныне принадлежат народу, который их и построил.

- А они и вправду строили? - спросил Ярин. Орейлия сверкнула на него глазами:

- Я строила. Я и мои предки. А они просто складывали одни камни на другие. В округе достаточно и камней, и людей, кто ж им мешал построить ту же самую мельницу самостоятельно? Если они хотели строить, а не грабить? Некоторые, впрочем, так делали - и становились почтенными и уважаемыми людьми, которых выгнали точно так же, как и нас.

- Так вот, мы оказались на улице и, скорее всего, были бы убиты через несколько недель или месяцев. Нас спасло чудо. Моя мать рассказывала, что в день убийства Владыки Эалайи ей во сне явилась покойная бабушка и приказала матери построить дом в глухом лесу, подальше от Сталки. Казалось бы, сон и сон, но бабушка возвращалась каждую ночь, требуя своего дома, и полностью лишила мать отдыха и покоя. Отец, видя ее страдания, решил выстроить здесь особняк в надежде, что это успокоит призрака. И действительно, едва был заложен фундамент, как кошмары оставили маму. Мы выезжали сюда на лето, и все гадали - ну что в этом доме такого важного, чтобы пробудить призраков от вечного сна? Вот и выяснили... Мы перебрались сюда с нашими соседями, которым тоже удалось унести ноги. Так и жили двумя семьями, я вышла замуж за их сына, родила своего...

- И где они все?

- Алехей подался в столицу, а все остальные умерли, - вздохнув, ответила женщина.

Повисло молчание. Ярин, чувствуя, что он должен сказать что-нибудь сочувственное, нерешительно начал:

- Мне очень жаль, я...

- Брось, что тут жалеть? Другим повезло еще меньше: некоторых убили на месте, других заточили в тюрьму, а третьим пришлось покинуть родные земли и бежать в неизвестность и нищету. Мы же ушли не так далеко, жили в покое и достатке, и радовались, что о нас забыли. Позднее оказалось, что через пару лет после нашего изгнания началась Великая Война, и "новым правителям" пришлось заняться делами поважнее, чем поиск чернокнижников. На войне многие селяне погибли, или просто не вернулись в Сталку, городские сказания превратили бывшего лорда в чудовище, у которого разве что рога на голове не росли. Так что мы, даже приходя в деревню за покупками, оставались неузнанными - в нас видели только чокнутых отшельников. Даже звали обратно, но с чего бы нам возвращаться? Чтобы работать на тех, кто однажды нас выгнал? Здесь я прожила жизнь для себя, у меня был любимый муж, я воспитала сына, да и скучать мне не приходилось: видишь все эти штуки? Все их сделала я сама, а половину - еще и придумала... Муж-то у меня по огороду все больше был. Так что я ни о чем не жалею. Да и в конце жизни уже поздно о чем-либо жалеть.

***

Она лежала в ленивой дреме, той самой, что приходит в моменты мучительного безделия, когда сон становится единственным способом провести время. Подвал был обыскан уже, наверное, сотню раз, и теперь она знала его наизусть, помнила каждый уголок и каждую ступеньку. Так другие люди помнят родной дом, но ей эти воспоминания заменила холодная, беспросветная мгла этого чертового каменного мешка. Отсюда не было никакого другого выхода, кроме треклятого люка, не поддающегося ни инструментам, ни ударам, ни мольбам. И стоящих вещей она тоже больше не находила - ни еды, ни питья, и, что было не менее обидно - никаких развлечений. Только стучащие бусинки четок, пять тысяч, семь тысяч... Какая разница, сколько тысяч щелков осталось до того момента, как она умрет с голода?

Вдруг над головой раздался какой-то звук. Новый звук. Звук извне. Да, все верно, это были шаги. Шаги над ее головой. Дрема улетучилась в мгновение ока, и девушка вскочила, потом присела, сжавшись, будто готовясь к прыжку. Ее сердце заколотилось от опасности, и волосы на затылке зашевелились - она испугалась, но это не был тот леденящий, сковывающий ужас. Наоборот - она чувствовала себя донельзя живой, и мысли мелькали у нее в голове. Привлечь внимание? Позвать на помочь? Но все эти ножи, корсеты, лопаты и цепи... Нет, лучше подождать. Шаги остановились, стали удаляться, умолкли - и она тут же едва не передумала. Она боялась, что незнакомец откроет люк - но все же не так сильно, как того, что он уйдет, и больше не вернутся. Выдержка. Шаги возобновились.