На полпути к себе

— Выпил бы вина, а то совсем, как... ледышка.

— По-твоему, я должен веселиться или падать на колени со словами благодарности? После того, как, поддавшись на твои уговоры... — листоухий старается казаться оскорблённым. И у него неплохо получается.

— Подарил благодарным слушателям чудесный вечер, — блаженно растягиваюсь на постели.

— Чудесный... Ты вообще не слушал, ЧТО я пою и КАК играю, — язвит Мэй.

Ах вот, в чём дело! Он просто обиделся.

— Видишь ли, мой милый мальчик... — раздавшееся из кресла шипение заставило меня улыбнуться ещё довольнее. — У меня слишком много забот, чтобы наслаждаться музыкой. Я думал, правильно ли поступил, заводя знакомство с графом Галеари. И потом... В том, что касается музыки, я не могу считаться ни ценителем, ни любителем, увы. Этим талантом не наделён, каюсь. Так что, не дуйся: ты очень хорошо играешь и очень красиво поёшь. Только я — не тот человек, от которого тебе нужна похвала...

— Дурак ты... — доносится из кресла, и я удивлённо сажусь, поворачиваясь в сторону Мэя.

— Дурак? Ну зачем же так категорично... Я не семи пядей во лбу, это очевидно, но и до той крайности, о которой ты упомянул, пожалуй, ещё не дошёл.

— Учёный дурак... — фырканье стало насмешливее.

— Вот что, l’hassy! Я устал бегать по улицам и надрываться, чтобы обеспечить тебе беспрепятственный доступ в королевский дворец! Если что-то не устраивает, могу отойти в сторону и предоставить полную свободу действий!

Вдох в комнате висит тишина, потом слышу:

— Тебе совсем не понравилось?

— ЧТО?!

— Как я пою?

Наивно-детский тон вопроса вызвал к жизни витиеватое ругательство, окончание которого я проглотил, когда заметил заинтересованно высунувшиеся из-под серебристых волос уши.

— Я уже сказал: ты хорошо поёшь! Особенно о несчастной любви...

— Правда?

— Правда! Продолжай в том же духе, и вся столица будет у твоих ног!

— Ты так думаешь? — теперь он горделиво задирает нос.

— Да! Иди спать!

— Хочешь, я сыграю... для тебя?

Подушкой, что ли, в него кинуть? Нет, не поможет... Вздыхаю:

— Играй! Куда уж мне деться?...

Он обрадованно подносит к губам флейту.

...Чистый, чуть низковатый звук инструмента, поплыл по комнате. Старая мелодия. Очень старая. Ровная. Сильная. Спокойная. Невыразимо-печальная и столь же светлая. Незаметно для самого себя шепчу в такт музыке:

Счастье — песок в дрожащих руках:

Мимо мечты проплыли.

Лоно души накрыла тоска

Тенью драконьих крыльев...

Мелодия обрывается. Эльф задумчиво опускает флейту и спрашивает:

— Интересно, какие они?

— Кто?

— Драконы.

Я поперхнулся.

— Разве ты их ещё не видел? Ты же...

— Моё обучение не закончено, — горестно вздыхает Мэй. — А так хочется поскорее...

— Насмотришься ещё!

— А ты... видел? — лиловые глаза серебрятся любопытством.

— Видел, — признаюсь. А зачем лгать? Чем шире паутина лжи, тем больше шансов у тебя самого же в ней и запутаться.

— Расскажи... — робкая просьба.

— Не буду.

— Почему? — лёгкая обида в голосе.

— Чтобы не создавать ложное впечатление. Сам всё увидишь. В своё время.

— Скажи хоть... они красивые?

Задумываюсь, вспоминая. Красивые ли? Грозные. Сильные. Стремительные. Уверенные. Мудрые. Язвительные. Хитрые. Вредные. Могущественные. Ребячливые. Очаровательные...

— Да. Иди спать уже!...

Утром, позавтракав недоеденным накануне куском сыра и удостоверившись, что рецепт притираний эльфийского доктора позволяет брить голову не каждый день, я направился в южную часть города — квартал Медных Закатов, где располагалась лавка купцов иль-Руади. Мне позарез нужны были две вещи, достать которые можно было только при участии моих знакомцев из Южного Шема. Вот только, кто из них будет в лавке за хозяина? Успел ли старый Акамар поведать об оказанной мной услуге и наказать сыновьям уплатить отцовский долг?...

Открывая дверь, я услышал знакомый перезвон колокольчиков. Ай-вэй, как давно это было! Вон они, малыши, прямо над порогом... Не удержавшись, щёлкаю по голосистым кусочкам металла, добавляя к хозяйской мелодии своё излюбленное окончание, и, не успевает затихнуть испорченная песня, слышу:

— Ах ты, рыжий негодник! Опять дорвался!... Вот погоди, поймаю и...

Из задней комнаты, шаркая остроносыми туфлями без задника, с удивительным для своего возраста и веса проворством выскакивает грузный старик. Чёрные, как угли, глаза подслеповато щурятся, но я более, чем уверен: Мерави всё так же зорок, как и в последнюю нашу встречу.

— О, простите, господин, я...

— Приняли меня за кого-то другого, почтенный?

— Да, служил в лавке один... негодник, вот я и...

— Бывает, — сочувственно пожимаю плечами. — Я не в обиде.

— Вот и славно, господин... — старик запахивает узорчатый мекиль поплотнее. — Чем могу быть полезен?

— Вы — не знаю, почтенный, а вот Ваш хозяин... Я хотел бы с ним переговорить. Это возможно?

— Разумеется, господин! Подождите минутку... — он, кряхтя и прихрамывая, исчезает за занавеской, а я улыбаюсь.

Эх ты, старый лис! Вон, как бежал, когда по привычке хотел обругать своего незадачливого помощника...

Правая рука Заффани — моего тогдашнего нанимателя — толстяк Мерави считал меня совершенно неподходящим для работы, несерьёзным и безответственным юнцом. Я довольно скоро устал доказывать обратное и начал вести себя в полном соответствии с его фантазиями. Только в общении с ним, разумеется... В частности, моё вольное обращение с колокольчиками — предметом гордости всей семьи, поскольку их отливали по заказу ещё прадеда Акамара — раздражало Мерави необыкновенно. Уж не знаю, почему...

— Что Вам угодно, благородный лэрр? — голос, вырвавший меня из забавных воспоминаний, принадлежал именно тому человеку, которого я мечтал, но не надеялся застать в Виллериме.

Со времени достопамятной встречи в трактире Акамар даже слегка помолодел, если таковое возможно: глаза блестят, уголки рта довольно подняты, и образующиеся при этом морщинки ясно говорят об одном: старик счастлив. Интересно, по какой причине? Белоснежный мекиль слегка помят... Забавлялся с наложницей? А что, дедушка ещё ого-го!

— У меня к Вам дело, h’assary. Важное и личное.

Он понимающе кивает и отсылает Мерави прочь, а сам подходит ближе.

— Я Вас слушаю.

— В конце лета Вы путешествовали по Ольмскому тракту, — начинаю издалека. — Останавливались в одном месте для встречи с... покупателем, который желал сохранить свою покупку в тайне. Ваш телохранитель занемог, и Вы упросили некоего молодого человека занять его место... Он был не в восторге, но помог Вам. Помните?

Тёмные щёлочки глаз совсем сжимаются. Левая рука старика медленно тонет в складках мекиля.

— Вы обещали оплатить свой долг, верно? Настало время.

— Кто Вас послал? — Акамар выговаривает слова тщательнее, чем пережёвывают пищу.

— Вообще-то, никто, кроме моей дурной головы.

Рука купца начинает прокладывать путь из вороха ткани наружу, а я, догадываясь, с каким «гостинцем» она предстанет передо мной, нарочито небрежно откидываю полу плаща и демонстрирую старику рукоять висящей за спиной кайры. Движение замирает, но, уверен: сухие пальцы только крепче сжимаются на кривом кинжале.

— Ай-вэй, дедушка! В Вашем возрасте — и в драку лезть... Нехорошо! Никого помоложе не нашлось? А как же прекрасные внучки, которых Вы так охотно прочили мне в жёны? Или они не могут защитить честь семьи лучше, чем её глава? Вот расскажу Юдже, чем Вы забавляетесь: она Вас не похвалит!

Проходит очень долгая минута прежде, чем морщинистые губы шепчут:

— Не может быть... Это... Вы? Но...

— Хотите сказать: мой внешний вид претерпел значительные изменения? Увы, увы... Время не стоит на месте, значит, и нам негоже от него отставать!