Камень второй. Горящий обсидиан

Когда звуки дня сменились звуками ночи, Макс еще некоторое время ждал, не вернется ли хозяин. Но, решив больше не испытывать судьбу (что-то подсказывало, что по ночам здесь бродят весьма и весьма опасные твари), запер дверь и лег спать, справедливо решив, что за человека, который живет тут уже невесть сколько лет, ему беспокоиться не следует.

Проснулся Макс Милиан поздно и, прислушавшись, уловил звуки, не свойственные донгоровому лесу: кто-то пел во дворе. Вернее, просто монотонно напевал за работой. Стало быть, хозяин вернулся…

Раскачав непослушные ноги, Макс подобрал с пола посох и, опираясь на него, направился к двери. Деревянный засов за ночь распух от влаги; пришлось выталкивать его посохом, налегая на него всем телом.

Наконец запыхавшийся, красный от натуги Макс распахнул дверь и шагнул за порог.

Палюс, расположившийся поодаль от дома, лишь коротко кивнул мальчишке в знак приветствия и вернулся к прежнему занятию… Весьма странному, надо сказать: напевая какую-то бестолковую мирумирскую песенку, отшельник вынимал из мешка потертые глиняные обломки различной величины и разбрасывал их по поляне. Наблюдая все эти действия, впору покрутить пальцем у виска… но Макс просто пожал плечами: не очень-то ему верилось в безумство старого отшельника; и что-то подсказывало, что надо быть начеку.

— Быстро поправился, Максимилиан! — заметил Палюс, высыпая на землю остатки глиняных черепков и шариков из мешка.

В данной ситуации эта фраза звучала насмешкой. Макс проглотил ее молча и, опираясь на посох, подошел ближе и посмотрел на отшельника исподлобья.

— Ты спас мне жизнь, — словно по принуждению произнес он. — Наверное, я должен сказать тебе спасибо. Откуда ты знаешь мое имя? Я говорил во сне?

— Нет, только кричал. Кричал, стонал, не говорил ничего, — быстро произнес Палюс и криво ухмыльнулся. — Я просто тебя знаю. Причем гораздо лучше, чем кто-либо другой. Даже ты сам!..

Макс задумчиво повел левой бровью и подозрительно прищурился.

— Присядем, побеседуем! — пригласил Палюс и очень ловко (для калеки) плюхнулся на траву и подобрал под себя ноги.

Что до Макса Милиана, то он сел на расстоянии, равном длине посоха, ибо не доверял…

— Так, значит, ты добыл-таки Хору Лунарис, — одобрительно посмеялся отшельник. — Не переживай так, я все про тебя знаю. И про Горящего. И про Орден. Я в нем сам состоял большую часть жизни… но это печальная история… как-нибудь в другой раз.

— Кто ты? — невольно понизив голос, произнес Макс Милиан.

— Когда-то меня звали Гердон Лориан… Ага, тот самый, сводный брат Сайнарнемершгхана, геройски погибший за Орден… Не корю, что мы меня не узнал: я малость изменился с той поры… — старик довольно ухмыльнулся, наблюдая за гаммой эмоций, проявившейся на лице мальчишки. — Думаю, у тебя ко мне много вопросов, не так ли? Или, может быть, добренький Сайнар рассказал тебе, кто ты есть и зачем ты есть? — это было сказано с едким сарказмом.

— Нет… — хмуро ответил Макс.

— Я так и знал, — с притворной тоской вздохнул Палюс-Гердон. — Тогда начнем издалека… Вот скажи мне, что ты почувствовал, когда взял в руки Хору?

— Ничего…

— Верно, — кивнул отшельник. — А как ты пробрался в Башню?

— На трансволо…

— Ну и что мы видим? — Гердон явно оттягивал оглашение чего-то важного, наслаждаясь моментом. И это здорово злило Макса. — Серая Башня, как и Южная Цитадель, имеет запретный радиус в сорок километров, за которым выход из трансволо запрещен всем, даже детям звезд. Всем, кроме миродержцев. Это раз. Далее… Обе Хоры защищены испепеляющим заклятьем, которое должно сработать, если их коснется кто-либо, кроме миродержцев. Это два. И еще… Если ты брал в руки Серебряную Скрижаль, то знай, для простого смертного она невидима. Тоже особо хитрое заклятье. Ее могут видеть только дети звезд и миродержцы. А теперь, Максимилиан, догадайся, кто ты такой… — Гердон скрестил на груди руки и встретился с собеседником взглядом. Добавил он уже без шутливых ужимок, на полном серьезе: — Ты миродержец.

— Что? — переспросил ошеломленный Макс.

— Что слышал, — передразнил его Гердон. — Выходец из мира-первоисточника. По другому, миродержец. С одной разницей… но об этом позже.

— Но как… как такое может быть? — допытывался Макс Милиан, не собираясь больше мириться с какими-либо недомолвками.

— О, это отдельная тема, — остудил его пыл Гердон. — Мне вот с детства было интересно, как Серег и Хельга пришли в этот мир. Ибо они выбиваются из большинства его законов. Почитать Малконемершгхана, так тут все просто: было, мол, время творения, все было можно. А я как специалист по вызову существ из иных миров… вот как витряники из Биномиума, слышал, небось?.. заинтересовался практической стороной вопроса. А Сайнар возьми и загорись: давай, брат мой Гердон, вызовем себе миродержца, и будет он за нас!.. А я, дурак, возьми и поверь.

Чуть в Ученики к Владе не загремел…

— В Ученики? — не понял Макс.

— Да… — Гердон смущенно почесал двупалой рукой затылок. — Я втерся в доверие к ее Ученице, чтобы разузнать кое-что, чего простым смертным знать не полагается. А девчонка возьми и влюбись… Ну Влада мне и предложила тоже Учеником к ней пойти. Я отказался. Зачем мне?.. И так получил все, что надо.

А тебя, дорогой Максимилиан, я пытался вызывать дважды. Первый раз — это легендарный витряник Руумара. С невыясненной природой. Побушевал и исчез сам собой: грубо говоря, носителя просто разнесло на куски от недюжинного количества амбассы, свойственной миродержцу. Потому я поступил куда умнее…

Понимаешь ли, законы устоявшегося мира, прошедшего период творения, подобны ситу: такую «большую» душу, как у миродержца, через это сито не протащишь. Прямо хоть за малконовские стишки садись и Омнис расшатывай!.. Ох и поломал же я голову… А потом думаю: а почему бы не собрать тебя по частям?

Ну, как всегда, только появилась свежая идея, подоспел мой братец. Здорово придумал, Гердон, давай вперед! Я тогда рассчитал: оказалось, что все очень даже выполнимо. Одна проблема: нужно десять амбасиатов уровня Сайнара, не меньше. Сайнар сказал, что нет ничего проще и поехал по Омнису плодить детишек и попутно сеять еретические мысли. Он тогда красавец был… — с завистью произнес Гердон. — А красота — это тоже талант, и амбасса заставляет его сиять… Всех детей он велел называть Кангассками. А потом проехал прежним маршрутом и забрал их всех.

…Я уже говорил, что дурацкие планы Сайнара всегда проваливаются? Нет? Так вот, говорю… Из десяти Кангассков магическую чашу нужного размера унаследовал от отца только Оллардиан. Ладно, я исправил, что мог: Кангассков воспитали в соответствии с традициями Ордена как учителей для тебя и девяти твоих товарищей, ныне покойных…

— Орион жив, — мрачным тоном заметил Макс.

— Это неважно, — отмахнулся Гердон. — И вообще, если бы ты не перебивал, у тебя не возникало бы лишних вопросов.

Так о чем я… Ах да. Твои товарищи. Их выбирал лично я! — он подчеркнул это особо. — Десять сильнейших амбасиатов Омниса. Десять гигантских чаш. Все как надо. Без всяких Сайнаровских игр в быка-производителя… — Гердон презрительно скривился. Ясно, что ни одного доброго слова о своем сводном брате он сегодня не скажет.

— Ты хоть знаешь, как они умерли? — вдруг завелся Макс Милиан. — Знаешь, каким человеком был каждый из них?!

— Остынь, — холодно бросил Гердон. — Они умерли еще когда приняли ученичество.

— Что?..

— Я провел обряд изгнания над каждым. Я изгонял душу из тела, а взамен поселял часть того, кто в первоисточнике зовется Максимилианом. В итоге должно было получиться десять частей, из которых потом можно собрать целого миродержца. В идеале он должен был быть бессмертен и помнить свою жизнь в мире-первоисточнике. К слову сказать, ты — смертен. Даже в самом распрекрасном случае ты, Максимилиан, умрешь от старости, как самый обычный человек.