Туман. Квест «Похититель Душ» 1

Голос начинает вопить, как потерпевший:

— Николас, неизвестного сословия, прозвища Баньши — Счастливая Смерть, за колдовские действия в отношении правящего дома, а также многочисленные преступления против благословленного народа нашей страны, в том числе чернокнижие, сглаз, порча, убийство колдовским способом, похищение детей, вынимание следа…

Интересно, преступления против правящего дома это какие? Меня же вроде помиловали за гражданские преступления? Все остальное они тупо списали из старого сборника инквизиции, я плевать на них хотел. Я пытаюсь плюнуть, но пересохший рот бессильно шипит горячим воздухом сквозь разбитые губы и осколки зубов.

Голос продолжает и я узнаю, что по свидетельствам я одержим демонами, что я раньше был преступником, но не был потерян для общества, и что они убивают мою демоническую сущность с тем, чтобы моя душа освободилась и отправилась искупать свою вину в чистилище. Я растягиваю рот в гримасе-улыбке и смеюсь, беззвучно и страшно, жалко этого никто не видит, а вернее не понимает, что это смех. Все думают, что это боль искажает черты моего лица.

Завершается всё очередным обвинением, что несмотря на искреннее раскаяние, дьявол ещё силён во мне, и именно я, а не потврствующие низменным прихотям толпы стражники, привели к стольким смертям на небольшом промежутке между краем площади и местом для аутодафе.

Герольд, объявляющий весь этот ужас, дочитывает до конца, скатывает свиток в тонкую трубочку и приставляет руку кренделем к боку. Горнисты выдувают сигнал и герольд уходит во внезапно возникшей тишине. Сейчас самое время нарисоваться кому-нибудь с церковным помилованием, жалко, что этого не будет. Просто я в таком состоянии, что восстановить меня фактически невозможно, силы во мне поддерживаются только благодаря артефакту, просто заставляющему легкие дышать, сердце биться и гнать кровь по венам Жалко, что я не могу перестать думать. Демоны их возьми, как же мне не хочется умирать! Я же только собирался начать жить, я завязал, почти. Я еще не совсем стар и собирался дождаться внуков Непоседы и такая мелочь обломала все мои мечты. А ладно, наплевать, лишь бы непоседа не увидала этого, девочка может получить шок на всю жизнь.

Тишина на площади становиться материальной, все чего то ждут, наверное местного палача, хотя для этих целей могли выписать и из эльфийской столицы, вот уж где говорят мастера своего дела.

Медленно и величаво на помост взгромождается палач. Сколько раз видел эту картинку — постоянно передергивало. Даже в Байонге, где приятельствовал с ним, публичная казнь вызывала странное чувство. С одной стороны погано и противно, а с другой — завораживает. Как и большинство существ, я громко осуждаю все неправильное и одновременно посматриваю одним глазком. К тому же сами палачи до безобразия добрые, нежные чувствительные — прямо таки эмо. Мой знакомый как то заметил по пьяни:.

— Человек я сентиментальный, чуть что сразу в слёзы, а знаешь как трудно сквозь слёзы топором бить, чтобы с первого удара голова слетала? А по другому нельзя, иначе с работы выгонят.

Про что я? Ах да! Я ведь хотел сказать про то, что поднявшийся на помост палач, не вызывает никаких отрицательных эмоций. У меня сейчас вообще нет эмоций, зато возвращается боль. Боль это не эмоция — это жизнь.

Подготовка почти завершена, ещё немного потерпеть и всё закончится, ну я на это очень сильно рассчитываю. Почему то мысли о рае или аде посещают перед самой смертью. вот и сейчас мне хочется хоть на что-нибудь надеяться. Всё. Началось. Странно, но я почти не чувствую, ну что ж, подождём. Вот оно! Боль от экзекуций постепенно увеличивается и я начинаю обращать внимание на производимое со мной действо.

Мне отрубают кисти рук и стопы я кричу. Прижигают, чтобы я не сдох от потери крови, а то слишком легкая смерть получается. На балконе присутствует король и королева, внезапно полог откидывается и появляется маленькая фигурка, скользнувшая к краю, она кидается на поручни и что-то кричит. Хорошо, что королевская ложа закутана в покрывало тишины. Хотя мне кажется отголоском слышно:

— Сволочи! Вы же мне обещали…

Огонь разгорается. Я знаю, что быстро умереть мне не удастся, королевские маги будут поддерживать во мне жизнь, не считаясь с потерями. Я буду жить и чувствовать все, пока мой череп не выгорит изнутри. Наверно я кричу или пытаюсь кричать, язык мне не вырвали, чтобы народ не только видел а еще и слышал, как это больно. Ничего не видно, дым выедает легкие, трещат обугливаемые ноги, мне больно. Очень больно. Сквозь огонь, дым и боль, через кольцо стражников, через балахонистые фигуры святых инквизиторов, прорывается визжащее и царапающееся существо, которое тщетно стараются поймать и остановить все окружающие. Сумятицу вносит и примчавшаяся охрана в цветах правящего дома, наконец все застывает в неподвижности. Вплотную к огню, так, что мне кажется, что я вижу как опаливаются ресницы и челка, от жара, становиться моя девочка и старается разглядеть что-то там в огне. Властным движением руки, она приказывает пламени остановиться и все застывает в шатком равновесии. Отличное платье, которого нам бы двоим хватило на пару лет скромной жизни и легкий опаловый обруч царствующего дома. Вот оно что! Да за такое просто необходимо сжечь, причём не меня одного, а всех, кто более менее в курсе дела. Так что в далёком байонге прокатится вал необъяснимых смертей или всплывёт очередной серийник. А значит все мои надежды на спасение были тщетны. Есть два варианта: либо сдохнуть мне одному, либо сейчас меня спасают, а потом убивают и меня и её. Королевский дом должен быть вне сплетен и подозрений, так что пусть лучше уж она живет, чем помирать вдвоем. Кривящийся рот пугает меня, обещая скорую истерику и я пытаюсь улыбнуться, чтобы успокоить её. Видимо выходит плохо, поскольку она начинает вздрагивать.

— Нет, Непоседа, не надо. Не стоит оно того.

Сквозь шок прорывается мыслекрик.

— Папа! Папочка! Что сделать! Скажи мне! Пожалуйста!!!

Странно, сколько мы не пробовали, у нас не получалось столь отчетливо услышать мысли друг друга, пока не настроились на болевую волну. Беда в том, девочка моя, что сказать что-либо я не смогу. У меня нет ничего, чем говорить, я могу только промычать. Говорят, что глаза — зеркало души, так прочитай сама в моих глазах все, что мне нужно. Покой, абсолютный. Даже если случится чудо и меня спасут, то доживать век такимкалекой не хочется. Это только кажется, что человек отдаст все за жизнь. Согласен, но не за всякую. Жить полуобрубком, мысляшим растением, я уже не хочу. Так что сделай что-нибудь, я верю, ты не ошибешься.

Легкий толчок мне навстречу и наступает темнота.

Знаете, когда ты отделяешься от тела, которое долгое время считал своим, это… забавно. Боль стекает как вода, а её остатки подсыхают, превращаясь в слегка мешающую стянутость на коже. Голова ясная и приходит понимание, но не глобальное, а всего прожитого и очень отстраненно, как будто всё это происходило не со мной, а с тем, кто только что мучился внизу, на костре. Всё чёрное выжег огонь и мне не хочется оставаться и мстить. Меня ославят проклятым колдуном и чернокнижником, а её сила будет признана даром небес, за все испытания, которые ей довелось пережить. Я доволен, пусть умираю, вернее умер, но всё равно, я доволен. Озираясь вокруг и мне все видится с небольшой высоты. Погашенный костер, истерзанную обугленную тушку привязанную за обрубки рук и ног к дотлевающему столбу, беснующуюся толпу. Вопли: «Слава Милосердной принцессе!!!» и моя девочка. Выпрямившаяся, с холодным пламенем глаз, готовая моментально погрузить всех этих крикунов в небытие. Странно, но только сейчас я вижу всю её мощь, читаю её настроение и мне искренне жаль всех местных жителей, да и королевский дом. Они пока не понимают, что с моей смертью они выпустили чудовище и солнышко мое обязательно будет мстить за меня, за себя. Слегка касаюсь невидимой рукой волос и слегка дую в глаза, чтобы она как в детстве зажмурилась и отвернулась. Волна холода уходит, вернее прячется в глубине, как прежде, смертельно опасная. Губы что-то шепчут, я еще могу угадать слово: Папочка, но дальше все. Белый туман постепенно накрывает площадь, засасывая меня в свои мягкие объятия и успокаивая.