Источник судьбы

– Попробуй бросить еще раз! – изменившись в лице, попросил Гудлейв. Рерик молчал: он уже понял, что это значит.

Королева Рагнхильд, с несколько растерянным видом, снова собрала ставы в чашу и снова призвала норн. Бросок – и все ахнули уже в голос от потрясения: все шестнадцать ставов вылетели за пределы полей, ни один из них не попал на ткань.

– Еще раз попробуй, ну же! – побуждал побледневший Гудлейв.

– Не стану я больше пробовать! – сварливо воскликнула королева Рагнхильд, дрожащими руками собирая костяные палочки. – Ты, верно, хочешь, чтобы в третий раз мои ставы все сломались пополам? Или воткнулись мне в глаза? Боги не желают нам открыть судьбу Рери! Она, видать, еще не выросла. А слишком любопытным боги отрывают нос! Иной раз вместе с головой! Если ты такой умный, конунг, пробуй сам!

На том и завершилось гадание под священным ясенем. Дрожащим от негодования голосом поблагодарив норн, бабка Рагнхильд собрала ткань, фру Торгерд унесла сидение тула. В душе старуха винила Гудлейва в неудавшемся гадании не смотрела на внука весь остаток дня. Гудлейв, напротив, всем давал понять, что очень доволен благоприятными предсказаниями для Анунда и устроил вечером пир для всех, кто только смог поместиться в гридницу.

Рерик тоже сидел на пиру и держался невозмутимо. Больше всего на свете ему хотелось оказаться рядом с Сванхейд, но ни в коем случае он не мог допустить, чтобы хоть кто-то, кроме Сигвары, заподозрил о тайном сговоре между ними. Это погубило бы все. А между тем Сванхейд сейчас казалась ему его единственной опорой в мире. Ни одна руна – ни одна! – не упала в поле хотя бы одного из девяти миров, и от этого у него было чувство, будто он ничего не весит, прозрачен, как туман, и что для него вообще нет места ни в одном их миров. И в то же время он присутствует во всех.

А никто не замечал, что с ним делается: к нему то и дело обращались по поводу предстощего похода, Хродар Ветер произносил громкие речи, призывая смалёндцев к битвам за славу и добычу – у него это очень хорошо получалось. Сигвара все заигрывала с Рериком и полвечера просидела у него на коленях. Она и не догадывалась, что он в это время бродит где-то вдоль таинственных нитей, соединяющих миры, и ищет место для себя. Она даже несколько раз поцеловалась с ним, не смущаясь присутствием Гудлейва конунга. Конунг, впрочем, посматривал на них не без удовлетворения. Он понимал, что его намерения насчет Сванхейд для Сигвары тайны не составляют, и опасался со стороны любовницы плача, ревности и уговоров. К его облегчению, она была спокойна и весела. Его даже задевало ее веселость: можно подумать, что утрата конунговой благосклонности для нее пустяк! Но и он был слишком горд, чтобы показать, будто неверность какой-то рабыни для него что-то значит.

Следующий день ознаменовался заметным в домашнем быту событием. Рерик конунг подарил рабыне Сигваре франкскую женскую накидку: круглого кроя, с капюшоном, из хорошей мягкой шерсти брусничного цвета, отделанную цветной тесьмой. Нарядившись в нее, несмотря на теплый день, Сигвара красовалась посреди двора, а вокруг нее толпились женщины, работники, даже хирдманы, свои и приезжие. Это был целый праздник для всего хирда: все рассматривали подарок, щупали ткань, расспрашивали.

– Что у вас там за чудо? Штаны с капюшоном? – вопрошал Хродар, проталкиваясь сквозь толпу.

– Это называется… эта… изюбря! – отвечала Сигвара. – Мне Эгиль сказал!

Эгиль Кривой Тролль, как знаток франкских обычаев и франкских одежд, сказал ей, что это шазюбль, но такое сложное слово она не смогла сразу запомнить.

– Сама ты изюбря! Это не шазюбль, а шап! – поправлял Даго, франк, прибившийся к дружине Рерика еще в Гавани. – Шазюбль шьется без капюшона и без разреза спереди. Но ткань и правда хорошая, а вот эта тесьма немалых денег стоит! Это очень щедрый подарок!

– Признайся, за что Рерик конунг тебе такую роскошь подарил? – наперебой допытывались мужчины и женщины, теребя обновку. – Уж верно, не за то, что ты ему пива подливала! Верно, за что-нибудь другое! Признайся!

Но Сигвара только хохотала в притворном смущении, мотала головой, краснела от волнения, что зрители принимали за краску стыдливости. А ее заботило, не слишком ли она перегнула палку с этой «изюбрей» и не вызовет ли гнев конунга такой явный знак близости между нею и Рериком. Она ведь собиралась вернуть себе благосклонность Гудлейва, когда знатная соперница исчезнет, а для этого было важно не зайти слишком далеко в стремлении вызвать ревность.

Но главная цель была достигнута – франкскую обновку Сигвары увидел весь дом.

Этой же ночью, едва Рерик успел лечь и даже заснуть, как кто-то притронулся к его плечу. Приобретя в походах привычку к чуткому сну, он тут же открыл глаза и сел. Летом огонь в очагах по ночам не поддерживали, и в спальном покое было совершенно темно.

– Тише! – шепнул ему в ухо женский голос, и он узнал Сигвару. – Вставай потихоньку, чтобы никто не слышал, и иди за мной.

Рерик вылез из-под одеяла и стал наощупь одеваться. Он было подумал, что Сигвара явилась, чтобы довести до конца свое мнимое увлечение им, но раз нужно куда-то иди, значит, дело в другом.

Вслед за женщиной он вышел наружу. Было около полуночи, ярко светила полная луна, с ясного неба смотрела россыпь звезд.

– Это йомфру тебя позвала, – шепнула Сигвара. – Она пока ждет в девичьей. Ей что-то нужно от тебя.

Рерик даже вздрогнул от радости: это было гораздо лучше, чем если бы он понадобился самой Сигваре. Ни о чем он так не мечтал, как о скорейшей встрече с Сванхейд, и о ней он думал, засыпая.

– Она хочет выйти из усадьбы. – Сигвара поймала его за руку и удержала. – Я сейчас пойду разбужу Гаука, чтобы он открыл ворота, и скажу, что это мы с тобой уходим. А уйдете ты и она. Поди пока к ней, но не разговаривай, чтобы никто не проснулся.

Рерик подошел к двери девичьей и за приоткрытой створкой увидел Сванхейд, освещенную лунным светом. Она молча улыбнулась ему. Сигвара тем временем спустилась в землянку для работников и через какое-то время вышла вместе со старым Гауком, в чьи обязанности входило запирать ворота на ночь, отпирать их утром, а также выходить, если кто-то застучится в неурочный час.

– Куда вас тролли понесли в самую полночь, здесь, что ли, места мало? – ворчал он.

– Ой, забыла кое-что! – охнула Сигвара и унеслась обратно к девичьей. – Отпирай пока, я сейчас вернусь!

Пока Гаук возился с тяжелым засовом, она живо скинула свою новую «изюбрю» и набросила ее на плечи Сванхейд. Та подняла капюшон и прикрыла лицо. Сигвара скользнула назад в девичью, а там даже улеглась в постель Сванхейд – чтобы если кто-то из женщин проснется, отсутствие «больной» на месте не бросилось в глаза.

А Рерик и женщина в новой накидке Сигвары прошли мимо ворчащего Гаука, которому и в голову не пришло заглядывать под капюшон.

– Что случилось? – шепнул Рерик, когда ворота закрылись за ними. Этой ночной прогулки их замысел не предусматривал. – Куда мы идем?

– Руны позвали меня, – шепнула в ответ Сванхейд. – Они разбудили меня и сказали, что время пришло. Сейчас я смогу вынуть твой жребий, который норны не открыли королеве Рагнхильд.

– Судьба уже созрела?

– Возможно. А может, сегодня ночью я увижу и то, что еще не созрело, чему только предстоит зреть. Сегодня особенная ночь, я чувствую нити норн, словно они проходят через меня.

Рерик взял ее за руку, словно бы для того, чтобы не дать споткнуться в темноте. И почувствовал, что она дрожит, как от страха или сильного волнения. И ему стало казаться, что какие-то сверкающие белые нити, тянущиеся из ее руки, пронзили его руки и растеклись по телу. Его тоже охватила дрожь: нити норн, струны вселенной, трепетали, колеблемые ветрами бытия, и теперь он чувствовал эти колебания, как будто сам стал какой-то божественной арфой.

– Куда мы идем?

– На холм.

– Куда ты всегда ходила?

– Да. Нужно быть как можно выше, как можно ближе к небу.