Кукольный загробный мир (СИ)

— Шестьдесят четыре рубля восемьдесят копеек! Мы богаты! — Алексей взял со стола охапку денег, в которой помимо звенящей мелочи встречались мятые рублевки, и победоносно вознес ее над головами собравшихся. Медяки громко посыпались сквозь его пальцы. И пожалуй, звук падающих на деревянную поверхность стола монет являлся сейчас самым приятным для слуха. — Не думал раньше, что простые бумажки так легко могут превратиться в настоящие деньги.

Рядом сидел довольный Марианов, улыбался во всю широту своего лица, затем взял пять копеек и метким щелчком крутанул монету вокруг своей оси. Та завращалась некой призрачной сферой, потом потеряла равновесие и плашмя упала на поверхность, восторженно зазвенев при этом. Олег прижал ее пальцем и произнес:

— Мы богаты, наши клиенты счастливы, каждый получил свое. Главное — нет проигравших.

Танилин, третий член финансовой компании, изначально скептически смотрел на всю эту махинацию. Он сидел, задумчиво поглаживая подбородок, и по большей части отстраненно глядел на придуманный ветром снежный пейзаж за окном. Впрочем, в его личной жизни появилась одна проблема: он все больше нуждался в волшебном напитке, чувствуя возрастающую к нему тягу. И причина этому очевидна — волшебство, других даже искать не надо. Когда он долго не употреблял прозрачную жидкость из граненой стопки, беспокойство на душе возрастало многократно, а на ее приобретение нужны были деньги, деньги, деньги… Незаметно воровать у родителей так долго не получится, а личные сбережения, оставшиеся после летней практики, кончились еще две недели назад. Поэтому…

— Может, стоить нарисовать купюру достоинством в сто фаригейнов? Огромную такую. Я постараюсь.

Парадов, ни секунды не размышляя, отрицательно покачал головой:

— Нет, пять рублей сразу нам даже самый сумасшедший в этом городе не заплатит.

— Скинем цену…

— Удивляюсь, что это мне говорит именно математик, — Алексей недоверчиво посмотрел на компаньона. — Если мы для новой банкноты скинем цену, то все остальные автоматически обесценятся, их просто не будет стимула покупать. Все должно быть пропорционально.

— Ну да, я ошибся, — нехотя признался Кирилл.

— Это симулятор мозгов в твоей голове дал очередной сбой, не переживай — такое бывает.

Танилин вяло махнул рукой: Парадова все равно не переспоришь. А тот продолжал говорить, делая в воздухе пассы руками, как некий религиозный проповедник:

— Ты бы лучше помогал нам со сбытом бумаги. Один раз проявить художественный талант, а потом все остальное время отсиживаться дома не получится. Если претендуешь на равноценную долю, конечно.

Олег, о чем-то вспомнив, подал свой голос:

— Есть идея в седьмую школу сходить, там бестолочь на бестолочи учатся.

— Ну вот, это уже деловой разговор…

Шестьдесят четыре рубля восемьдесят копеек честно поделили на троих, набив карманы и даже пожав на прощанье друг другу руки, как это делают криминальные дилеры в зарубежных фильмах. Все трое прекрасно понимали: долго эта афера продолжаться не может, но вслух свой пессимизм никто не высказывал, надеясь хотя бы на благополучный финал. Каждый, кроме Кирилла, мечтал купить какую-нибудь ценную вещь и уже мысленно подсчитывал, сколько фаригейнов придется сбыть в неразумные массы для осуществления своей светлой мечты…

На следующий день в школе произошло событие, о котором потом даже написали в местной газете. Ранним утром, когда все шли на занятия, ученик десятого класса Максим Клетко каким-то образом забрался на самую крышу трехэтажного здания и, размахивая флагом государства Куба, выкрикивал на всю округу популярные в стране лозунги:

— Свободу острову свободы! Я требую!

Флаг гордо развевался на ветру, а внизу уже собралась приличная толпа зрителей, в том числе и учителя. В принципе, лозунг политически грамотен — здесь не подкопаешься. Культмассовой активности Клетчатый никогда раньше не проявлял — об этом тоже прекрасно знали. А вот зачем нужно было карабкаться на крышу — здесь все, кроме тайных членов Триумвирата, терялись в догадках. Директриса, минуту наблюдавшая за политическим шабашем, поежилась, потеплее укуталась в пальто и сказала:

— Может, у этого тоже Хэлловин в голове? — а потом громче добавила: — Клетко! Слезай немедленно, и тебе ничего не будет!

Парадов, теневой режиссер спектакля, просто ликовал от счастья, наблюдая эту сцену. Зайдя уже внутрь теплого здания, он стал свидетелем еще одного отрадного события: двое первоклашек стояли рядом с раздевалкой и торговались жвачкой.

— Пять пластинок за один фаригейн, нормальная цена, чего ты? Вчера за столько же взял! — реплика первого.

— Не гони, десять пластинок и фаригейн твой, я знаю цену, — реплика второго.

Алексей озадаченно покачал головой: надо же, копейками уже не расплачиваются! Сегодня явно удачное утро, вот если бы еще не нудная литература…

После звонка на урок класс в течение пяти минут был предоставлен в собственное распоряжение, Инесса Павловна чего-то опаздывала, и этот факт вызвал пару язвительных фраз, одна из которых принадлежала Парадову:

— Кажется, она на всех нас обиделась. Боцман, все из-за твоей двойки!

Бомцаев печально пожал плечами, как будто и впрямь считал себя виноватым.

— Наш Боцман за всю жизнь кроме Букваря так, наверное, ничего больше не прочитал, — ляпнул мысль Ватрушев, зевая между словами.

— А больше ничего и не надо, — сказал Алексей, — во всех остальных книгах те же самые буквы написаны. Ты не знал, что ли?

Неволин сидел молча, тарабаня пальцами по крышке парты, точно сочиняя не осязаемую ухом мелодию. Анвольская накручивала на карандаш кончик своих волос, потом раскручивала их, чтобы снова накрутить. И это бессмысленное действо она повторила раз пятнадцать. Хрумичева, сидевшая у окна, семафорила руками что-то кому-то на улице, но тот, бестолковый, совсем не понимал ее посланий. В конце она покрутила пальцем у виска и разочарованно отвернулась.

Наконец зашла Инесса Павловна, держа стопку тетрадей.

— Так, класс, извините за опоздание, вчера допоздна изучала ваши нетленные творения, — стопка грохнулась на учительский стол. — Крайне недовольна результатами, должна сказать.

Литераторша уже больше недели ходила в новом розовом костюме из какой-то плотной узорчатой ткани. Хитроумно повязанный вокруг шеи платок гордо выпирал вперед, создавая иллюзию элегантного дамского галстука. Уши, как всегда, украшали дорогие свисающие кулоны. Она строго оглядела аудиторию и продолжила разнос:

— Вы по какому произведению вообще сочинения писали? — ее пронзительный взгляд скользнул по последним партам. — Нет, класс, вы объясните мне, как можно смотреть в одну книгу и видеть совершенно разные фиги? Половина из вас вообще не поняла замыслов Достоевского! Неволин!

— А.

— Чего ты понаписал? — она открыла его тетрадь и громко процитировала: — «а хобби у чиновников были самые разные, они играли в рулетку при свете электрических ламп…» Мало того, что ты не знаешь, когда в Россию пришло электричество, так еще и неологизм «хобби» использован не к месту.

Неволин пожал плечами: в его глазах огрехи показались столь незначительны, что он внутренне возмутился — в остальном ведь все гениально изложено! Литераторша пролистала несколько тетрадей и выбрала самую замызганную из них, брезгливо открыв ее посередине:

— Ватрушев! Что за фраза такая: «Раскольников обломился»? Объясни!

— Инесса Павловна, ну я честно пытался подобрать синоним, ни один не подходит!

Литераторша на миг замолчала, призадумавшись: а и правда, какой синоним? Разочаровался? — слишком мягко звучит. Отчаялся? — не совсем вписывается в контекст.

— Надо было как-нибудь по-другому предложение построить. За девять лет учебы ума пора уже набраться… кстати, а где Танилин?

Все обернулись и только сейчас заметили его отсутствие. Его сосед по парте Хворостов лишь недоумевающе развел руками, потом высказал самое очевидное: