Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)

— Она летит туда одна?

— Нет. С куратором того Ала, о котором ты все время твердишь, с тримагестром биологии Солонданом. Конечно, у них будет военизированное сопровождение из нескольких гвардейцев, но все это чепуха, если что-то пойдет не так…

— А чего она хочет добиться?

— Мы хотим добиться. Нам нужно сотрудничество с их эмигрантами, оно выгодно нам экономически. Но я участвовал в переговорах, и мне стало совершенно понятно, что собой представляет эта публика…

Для Фирэ по-прежнему многое осталось за гранью понимания, но он решил не усугублять печали Учителя дальнейшими расспросами. Пожалуй, лучше попробовать подняться с постели и пройтись по комнате, что юноша и сделал, действительно оторвав Тессетена от раздумий. Тот принялся следить за ухищрениями ученика, напутствуя его дурашливыми советами и веселыми комментариями. Так и не сумев окончательно подняться и добившись только темноты перед глазами, Фирэ лег обратно, сдерживая стон от боли в потревоженных ранах.

— Не судьба, — услышал он напоследок вердикт соседа, а затем окунулся в полное беспамятство.

Подхватывая с земли очередной камень, когда-то составлявший павильон Теснауто, Ал поймал себя на том, что не перестает размышлять о работе, которой они занимались с Солонданом вот уже много лет и постоянно заходили в тупик, словно кто-то нарочно заводил их в дебри с завязанными глазами раскручивал и толкал в сторону той самой дороге, которая их в эти дебри и привела.

В своих раздумьях над устройством молекулярной цепочки — основы основ любой органики на этой планете — Ал старался отталкиваться от большего к меньшему, и в помощь ему была предыдущая специализация. Оказалось, астрономическая наука таит в себе подсказки для совершенно, на первый взгляд, несопоставимой с нею дисциплины — биологии. И если Алу когда-никогда удавалось выключить разум, а вместе с ним все эти «не может быть» и «такое противоречит законам Природа», он доставал ответы из области астрофизики, словно фокусник — яйцо изо рта. Куратор-тримагестр в таких случаях не мог скрыть изумления, пораженный и покоренный.

Идеи рождались даже ночью, заставляя Ала вскакивать и корявым почерком на первой же подвернувшейся под руку поверхности вслепую записывать мысль. Чаще всего это была какая-нибудь ерунда, извлеченная из нелогичной запутанности снов, но изредка случались озарения. Его словно что-то подстегнуло после того разговора с женой, на Теснауто, когда он убеждал ее начать записывать все, что происходит в жизни ори-переселенцев, навсегда утративших родину. Он не слышал никаких голосов, однако чувствовал, что мысли ему подсказывает кто-то невидимый, обретающийся рядом.

Завалы, что остались после гибели павильона, разбирали постепенно, все по очереди, выделяя для этого определенный день.

Рядом с Алом вышагивал молодой слон, на шее которого сидел мужчина-ори, заставляя животное перетаскивать тяжести мощным хоботом. Таких слонов на этих работах было несколько, и лишь благодаря им дело спорилось. Восполнив запасы энергии «пранэио», время от времени сюда возвращались созидатели, чтобы левитировать обломки.

Комплекс решено было восстановить. Ал не поверил ушам, когда от Паскома узнал, что это идея его сумасшедшего родственничка, братца Тессетена, который едва очухался после переломов и сразу же заговорил о реконструкции павильона — дался он ему! А для этого надо было расчистить участок от огромной горы обломков. Самое удивительное заключалось в том, что построить этот павильон было проще, чем разобрать то, что от него осталось. И почему Паском согласился с Сетеном в этом вопросе?

Сбросив свою ношу в телегу, которую таскал туда-сюда слоненок, постоянно норовивший поиграть с подходившими к повозке людьми. Ал погладил животное по проворному хоботу и сунул ему кусочек сухаря из кармана. Пот так и лил у него со лба, а надо было идти за следующей глыбой. Все утирались пыльными рукавами и ходили с грязными разводами на лицах, как дикари перед своими излюбленными стычками.

Вот несколько крепких гайн волокут, упираются привязанные к ним канатами куски разрушенных колонн, за ними громко топают великаны-диппендеоре, все трое разом, которых смогли выделить для этих работ.

Вернулась мысль о том, что вот-вот вместе с Ормоной в Тепманору уедет Солондан, и работать над проектом Алу придется в одиночку. Вернутся ли они вообще из колонии северян? Кто знает. Это был риск…

И тут Ал увидел под высокой секвойей на пригорке сидевшую верхом на своем жеребчике Ормону. Он помахал ей рукой, и жена приятеля подъехала ближе.

— Хочу попрощаться, — сказала она, спешиваясь. — Нам пора…

— Как?! Вы уже летите? А где тримагестр?

— Он ждет меня в орэмашине.

Ал отряхнулся, но вовремя сообразил, что пахнет от него сейчас не жасмином, и обнимать ее на прощание не стал. Да и она не горела желанием сближаться с ним — и это тоже определила та волшебная ночь Теснауто, когда все встало на свои места. Или, наоборот, запуталось окончательно…

— Когда я сказал Танрэй о вашей поездке, она собралась ехать с вами, — смеясь, сказал он.

Ормона словно держала шип в рукаве, только и ожидая случая уколоть:

— Конечно! — с сарказмом отозвалась она, — для этой поездки нам как раз не хватало брюхатых наседок с очевидными признаками энцефалопатии!

После Теснауто Ормона возненавидела его жену до содрогания поджилок.

— Она была уверена, что может оказаться вам полезной. За что ты так ее ненавидишь?

Та отвернулась. Тут крылась какая-то ее тайна, и делиться ею она не спешила ни с кем.

— Зейтори и Солондан ждут, Ал. Желаю тебе и оставшимся с тобой коллегам постигнуть главный секрет жизни.

Он улыбнулся:

— Наверное, ее главный секрет в том, что постигнуть его нельзя…

— Можно, — серьезно сказала она. — Но вы постигаете не с той стороны.

— Как же, по-твоему, мы это делаем? — удивился Ал, не ожидавший не то, что она станет откровенничать, а даже того, что вообще заговорит на эту тему.

— С черного хода. Вы хотите победить смерть.

— Ну да. А иначе зачем…

Ормона нетерпеливо перебила его на полуслове, взмахнув рукой:

— А надо, — она близко-близко подошла к нему, не спуская глаз с его лица, — просто не бороться с жизнью. Это и есть ее главный смысл, Ал. А секретов у нее нет. Поверь. И прощай!

— Пусть о тебе думают только хорошее!

— А это мы скоро и так узнаем!

Она подмигнула, пружинисто и легко отступила, пятясь, а потом стремительно взлетела на попону.

— Прощай!

Третье кула-орийское пробуждение Фирэ было еще более странным, чем два предыдущих. В какую-то секунду юноша вдруг начал вспоминать то, что после несбывшегося падения год назад в Самьенский разлом стало ему недоступно. Тяжесть перенесенных потерь сдавила сердце. Он вынырнул из спасительной пучины сна и, прерывисто дыша, будто за ним гналась стая бешеных волков, начал озираться по сторонам.

— Я его разбудила! — с огорчением прошептала молодая рыжеволосая женщина и шлепнула себя по губам.

И это была… Танрэй.

Фирэ смотрел в ее зеленовато-янтарные глаза и понимал, что недалек от помешательства. Только что это была южанка… Она умеет менять внешность? Это морок?

А еще источник тревоги, изгнавшей его сон, таился в ней, только в ней. Весь мир съежился сейчас до размеров этой комнаты, сжался еще, заключая под купол Фирэ, эту женщину и его тревогу.

Юноша отвел глаза, скользнул взглядом по ее плечу, за которым что-то серебрилось и переливалось, если не смотреть прямо, а наблюдать боковым зрением. Вот в чем дело!..

Она поднялась со стула у кровати соседа, и юный кулаптр убедился в своей догадке: рыжеволосая находилась в священном состоянии и уже так сильно располнела в талии, что это заметил бы даже слабовидящий. Неужели его сон в пещере Виэлоро был пророческим, и ее будущий ребенок воплотит в себе «куарт» Саэти?! Фирэ потянулся к этому серебристому мотыльку, порхавшему вокруг нее и не заметному никому другому, кроме видящих.