Изгнанник вечности (полная версия) (СИ)

Он сам не заметил, как задремал.

К нему неуклюже подобралось большое ушастое животное Сухого острова, которое прежде юноша считал просто гигантской прыгучей белкой. На поверку же оказалось, что на белку эта бестия походит меньше всего. У нее была маленькая по сравнению с туловищем голова, морда косули, уши осла, нелепое каплевидное тело, покрытое короткой светло-бурой шерсткой и с карманом для детеныша на животе, длинный мощный хвост, на который тварь могла при случае опереться, словно на третью ногу, и сухие, мощные, тоже чересчур длинные задние лапы. Некоторые были очень большими, крупнее человека, но чаще встречалась мелочь наподобие этой его гостьи.

Фирэ не понимал, что она делает здесь, в заснеженных горах Виэлоро после дикой жары сухоостровных пустынь, но просыпаться не спешил и следил за своей незваной визитершей из мехового спального мешка.

Обнюхивая все вокруг, животное полазило по его вещам, осторожно обогнуло погасающий костерок, но подойти к спящему человеку так и не решилось. Разочарованно вздохнув, бестия ухватила короткими беспомощными передними лапами накрытую брезентом и все еще пахнущую мясным наваром чашку.

Попускать эту наглость Фирэ уже не стал и выбросил себя из сна. Сумчатое преобразилось прямо на глазах просыпающегося путника. Вместо обитательницы Сухого острова, которую сотворило воображение дремавшего человека, к ледяному полу пещеры воровато прижалась крупная кошка с кистями на ушах и светящимися голодной злобой глазами. Молодой человек сел и замахнулся на нее рукой. Бестия приглушенно зашипела, утробно заурчала, трусливо отбежала на полусогнутых лапах и еще более разъяренно засверкала огоньками зрачков из темного угла.

Фирэ доводилось видеть кошек в трансляциях и на снимках, но он совсем не знал их повадок и догадывался, что ори брезгуют их приручением неспроста, а значит, даже с этой мелкой особью нужно быть начеку. В памяти всплыл чей-то рассказ о том, что это семейство почти не приручается и едва ли поддается дрессуре и что тратить на них время бессмысленно. В естественных местах обитания небольшие кошки ловили и уничтожали всякую мелочь вроде грызунов или змей, а поскольку на Оритане то и другое почти не водилось, хищницы эти с практической точки зрения были не нужны и их не использовали. С более крупными вредителями прекрасно справлялись прирученные волки, существа верные и понятные людям.

Что ж, времени у него теперь было навалом — почему бы и не посмотреть, как поведет себя ночная хищница.

Юноша вытащил замороженный кусок козлятины и бросил кошке. Та, словно на пружинках, вначале отпрыгнула к выходу, и на просвете оказалась страшно тощей и голенастой. Подождав, она осторожно подкралась к подачке. Фирэ наблюдал.

Тварь обнюхала мясо, прихватила его зубами, но, несмотря на голод, есть не стала, а куда-то унесла.

— Таможенник, — усмехнулся человек и улегся обратно в надежде, что получив откуп, зверь назад не вернется.

Потом ему приснилась Саэти. Она обещала исполнить клятву и говорила, что вовсе не умерла, только заблудилась и очень скоро найдет способ вернуться. Весь следующий день он шел, не зная устали, с улыбкой на устах вспоминая шепот милого голоса: «Жди меня в Кула-Ори, попутчик! Жди меня!»

Фирэ так увлекся своими фантазиями, что заметил опасность, лишь когда рядом раздался злобный вой и урчание. Он с удивлением увидел, что на пути его вдруг выросла та самая ночная гостья, а где-то неподалеку пискляво замяукали котята — наверное, ее выводок.

Вспыхнули янтарные, лишенные всякого разума глаза, что горели злобой внутри черной каймы, разрисовавшей веки песочно-рыжеватой бестии. Кошка оскалилась — губы ее тоже были черны, а тонкие шипы клыков сахарно-белы — и бросилась на него, метя в лицо. И теперь-то он понял, отчего ори пренебрегают этими животными: понять кошку еще труднее, чем кузнечика в траве или остервенелую от жары осу. Только что трусливая, тварь вдруг лишается остатков соображения и кидается на того, кто не ждал такого коварства и совсем недавно поделился пищей.

Фирэ не успел выхватить нож, не успел собраться и сбить ее на лету. Ничего не успел, растерялся. Бестия вцепилась в его руки зубами, потянулась когтями размашистых передних лап к лицу, а задними между тем рвала кожу на груди и животе. Боль была неописуемой, даже пули, когда-либо ранившие Фирэ на войне, были не столь жестоки.

Где-то в логове пронзительно верещали котята.

Он не нашел иного выхода, кроме как взорвать мозг кошки энергией собственной боли. Тварь, подыхая, забилась на талом снегу, красном от его и от собственной крови, когда взрыв вышиб изнутри ее глаза, а каша из мозгов хлынула через глазницы. Сил кулаптра обычно хватает даже на то, чтобы вот таким же способом устранить врага-человека, но промедление было смерти подобно, и Фирэ едва справился даже с небольшой хищницей.

Голова закружилась. Стоя на коленях в снегу, юноша осознал, что не чувствует в себе сил доползти до оброненных вещей, где была и аптечка, а значит, шансов остановить кровь у него нет.

Ну и пусть…

Мир погас в его глазах.

Очнувшись в первый раз, Фирэ увидел над собой лицо Паскома. Они ехали на какой-то машине, и кулаптр, бинтуя его ничего не чувствующее тело, говорил что-то о везении, о какой-то экспедиции, о группе ори, которые услышали кошачьи вопли и звуки борьбы.

— Почему мне не больно? — с удивлением спросил Фирэ.

— По незнанию они вкачали в тебя чуть ли не все обезболивающее, которое у них было. Я больше боялся последствий его действия, чем твоих царапин.

— А, — сказал юный кулаптр и снова заснул.

Во второй раз боль была. От нее-то и проснулся Фирэ, а открыв глаза, обнаружил себя в большой комнате, пропахшей лечебницей.

— Ну что, живой? — бодро спросил молодой и высокий мужской голос.

Юноша повернул голову и, увидев соседа, изумился, настолько не сочетался этот певучий, приятный для слуха тембр с обликом сорокалетнего широкоплечего северянина, который лежал на кровати неподалеку и забавлял себя тем, что покачивал привешенной к растяжке забинтованной ногой.

— Ал?! — изумился Фирэ, безошибочно узнавая «куарт» своего Учителя. — Зимы и вьюги! Вы здесь!

— Оу, ха-ха-ха! Нет. Я Тессетен. Ал, вполне возможно, когда-нибудь зайдет нас проведать, но когда то будет… А ты, значит, Фирэ? Наслышан… Мы вместе учились с твоим дядей… Но, прости, чего-то в тебе не хватает. Не скажи мне о тебе Паском — не узнал бы нипочем! — тут мужчина присмотрелся, слегка щуря голубые жутковатые глаза: — А-а-а! Так вот оно что — ты Падший! А я уж подумал, что совсем на старости лет нюх потерял…

— Падший?

Что-то смутно знакомое промелькнуло в памяти, но придать этому понятию хоть какой-то смысл юноша не сумел.

— Да-да-да, вот они — все симптомы Падшего! — сосед взмахнул плотной кряжистой рукой с набухавшими переплетениями вен — казалось, он обрадовался, поставив новому знакомому этот странный диагноз, и глаза его заиграли весельем. — Да не унывай, ты вспомнишь потом, много чего еще вспомнишь! Рана зарубцуется, на это нужен не один год. Слушай, когда это с тобой случилось?

Фирэ пожал плечами. Он вообще не понимал, о чем твердит Учитель, который упорно открещивается как от ученика, так и от собственного имени.

— Вот так… Она тебя девятнадцать лет вымаливала, а ты приехал и — Падший! Какая насмешка судьбы…

— Кто вымаливала?

Мужчина его не слушал. Он был как-то неуместно, радостно возбужден, словно нашел ответ на каверзный вопрос и окончательно решил задачу.

— Посмотрим, сможешь ли ты почуять, когда увидишь его… Много ли в тебе осталось? Всё, не стану больше говорить, я хочу чистой проверки.

— А что случилось с вами? — кивнув на его ногу, спросил Фирэ, благоразумно решивший воспользоваться советом и не продолжать расспросы насчет всех этих терминов и того, что же это значит — «Падший».