Революционная сага

— А я думал, вы ее на колбасу пустите, кровяную…

Но, пропустив мимо ушей реплику Геллера, Лехто продолжал:

— …Чтоб можно было отправить одну экспедицию на поиски Грааля. Другую — изловить Кракена или Левиафана.

— То есть видите себя в роли абсолютного, эпического самодура? Этакий современный Царь Горох, требующий на обед заячье сало? Дурацкое зрелище.

— Самое дурацкое зрелище, которое я доселе видел — это одноногий на катке. Все остальное — более или менее терпимо.

— Вас низвергнут.

— Кто? Ваши друзья-массоны? Но они безумно далеки от народа. А народ меня будет любить. Вы знали Костылева?..

— Это кто?

— Человек, от которого мне в наследство достался этот отряд. Я его убил пару недель назад. Совершенно никчемная личность, но многое он понял интуитивно. Наша земля — это не Европа, и тем паче — не Азия. Не Евразия, как говорят некоторые, и путь наш не особенный, ибо подобное в истории уже было. Мы — Византия. И народ здесь стерпит казни, глупости правителя. Только глупости должны быть как раз эпическими — длинной в несколько лет, в сотни верст, казни — пышными, чтоб кровь рекой…

— Многовато философии…

— Согласен. На неокрепшие умы истина действует не всегда адекватно… Я дам вам время обдумать мои слова. Тем паче, что меня ждут дела государственной важности.

— В сортир припекло, что ли? — ухмыльнулся Геллер.

— Впрочем, какой ваш будет ответ?

Геллер скривил кислую мину и покачал головой:

— Я уже высказал свое предложение: вы меня отпускаете, и я вас не убиваю…

— А может, поторгуемся еще?

— А что толку с вами торговаться. Это как они мой приятель говорил: "я скажу «рубль» — вы «пятьдесят». А сойдемся на рубль пятьдесят.

— Что же. Это во многом правильный ответ. Если бы вы сейчас же стали на мою сторону, я бы вас убил, посчитав неискренним. Ну а пока у вас остается шанс. Посидите в цепях, подумаете. Может, из вас не выйдет главнокомандующего, но при самодуре обязательно должен быть шут.

Оба улыбнулись. У Геллера улыбка вышла кривоватой и печальной.

— Только прошу помнить — когда самодуру надоедает шут, от него избавляются быстро и тихо. — напомнил Арво. — Впрочем, нет, вы умрете иначе. Я распоряжусь, чтоб вырубили прорубь. И вас туда сбросят прямо в цепях.

— То бишь, смерти мне можно опасаться только зимой?

— Для меня — это не вопрос. Специально для вас заморожу реку на версту.

— А что, просто с моста — не то?..

— Мостов здесь нету. А просто с помоста — не то. Недостаточно зрелищно. А красочные казни повышают популярность. Византия, мой друг, Византия…

— Ладно, давайте ваши наручники. — кивнул Геллер.

— Кто тебе сказал про наручники? Наручники хороши для гуманной Европы. Даже если бы я захотел — я для вас их здесь бы не нашел. А я не хочу. Здесь вам не Европа — Азия. Если угодно — Византия. Зато под рукой есть традиционные кандалы.

Побег

Ничего, из ларька можно сбежать даже в кандалах. — думал Геллер. — хотя и холодно там будет ночью…

Но нет — на ночь Геллера бросили в маленькую баню. Сруб с единственным маленьким окошком, сложенный из толстых бревен и с дверью из досок не менее двух дюймов. Потолок выглядел послабей, но не на столько, чтоб разбить его руками в кандалах.

Еще имелась сложенная из камней печечка, две полки. Печка, разумеется, была уже года два как нетопленая и холодная как шепот смерти. К тому же из нее изрядно сквозило.

Хозяин бани, похоже, строил ее на века. Так, чтоб тепло она держала крепко, долго. Но, вероятно, баней пользовались давно, посему сырость в ней сохранилась, да еще натекло холода.

Сначала Рихард пытался ходить по помещению, чтоб согреться — выходило не очень. Помещение было маленьким, потолки низкие.

Геллер присел на полок, и попытался под ногами руки из-за спины вывести вперед. Когда-то давненько такой номер у него получался легко. Но то ли сказывались уже года, отсутствие гимнастических тренировок. То ли мышцы на этом холоде задубели, и долгое время ничего не получалось. Пришлось стянуть один сапог. Задача оказалась не из легких — ведь руки были заведены за спину. Затем удалось пропихнуть в кольцо скованных рук ногу…

Уже легче снялся второй сапог.

Вот руки впереди.

А что толку?

Как и обещал колдун, на руки Рихарада одели не наручники, а их отечественный аналог — кандалы. С цепью недлинной, но толстой, способной удержать не то что собаку — медведя. И с браслетами шириной в полдюйма.

Геллеру говорили, дескать, замки на наручниках полная дрянь. Открыть их может любой без подготовки, вооружившись терпением, булавкой и временем.

Времени у Геллера было предостаточно, терпения ему было тоже не занимать. Чуть хуже дело обстояло с булавкой. Ее просто не было.

Те же знающие люди говорили, что, в принципе подойдет и щепка. Щепку в бане найти можно было.

Не было другой более важной вещи. Тех самых простеньких замков на кандалах не имелось. Полубраслеты соединялись с одной стороны петлями, с другой были закрыты на две заклепки. В случае чего их просто срубывали. Такой случай мог откладываться на десятилетия. Если оный не наступал — умершего каторжника можно было запросто похоронить вместе с кандалами. Они практически ничего не стоили. Еще меньше стоили заклепки.

Как собственно, и жизнь каторжника…

Рихарду только оставалось натянуть сапоги — так было немного теплей. Затем еще раз обошел комнату, проверил, что он может сделать с руками перед собой.

Оказалось, что ничего особенного. Все что ему удалось — это пощупать. Понять, что дверь ему не сломать, что стены и пол еще толще, что в окно не пролезть…

Оставалось лишь смириться и как-то коротать ночь.

Получалось это с трудом.

Где-то часа в четыре ночи загрохотал засов на двери бани. Геллер так и не узнал — отчего за ним пришли в такой ранний час. Может, колдуна мучила бессонница, может просто проверяли, жив ли пленный.

Как бы то ни было, когда за Рихардом зашел солдат, Геллер сидел в дальнем углу комнаты, сжавшись в комок. И на вошедшего бандита он совершенно не прореагировал.

— Вставай! — потребовал солдат.

Геллер не пошевелился. С порога не было даже видно — дышит ли пленный.

Потому солдат подошел к нему, сказал:

— Давай, вставай…

Нет ответа.

— Вставай, кому говорю. — повторил конвоир, и легко стукнул пленного прикладом в плечо.

Геллер стал медленно подыматься. Цепи на его руках гремели.

— Давай за мной.

Развернувшись, конвоир пошел к выходу.

Рихард вскочил, в два шага настиг его и набросил на шею цепь кандалов, натянутую между руками.

То, чего боялся Геллер, не произошло — солдат не стал стрелять, а, отбросив винтовку, потянулся к удушающей цепи. Попытался позвать на помощь, но сдавленное горло уже не пропускало звуки.

Коленом Рихард стал давить в спину солдату, выгибая его все сильней.

Наконец конвойный затих. Геллер поднял руки, и мертвый конвоир, словно мешок рухнул на землю. Солдат больше не дышал, зато Геллер пытался отдышаться за двоих. В холоде карцера пар изо рта шел хлопьями.

— Никогда… — прошептал солдату Геллер так, словно тому совет еще мог пригодиться. — Слышишь, никогда не поворачивайся к конвоируемому спиной.

Тот уже не слышал, лежал на земле и глядел вверх отчего-то удивленно.

Рихард поднял винтовку, передернул затвор, проверил магазин. Затем стал раздевать конвоира, стянул с него все до кальсон. Обмотал тряпьем винтовку, свои кандалы.

Выстрелом попытался перебить цепь на ручных кандалах. Получалось это не сразу — рука не доставала до спускового крючка. Наконец Геллер разулся и нажал на спуск пальцем ноги. Пороховые газы запутались в ткани, звук получился совсем негромкий. Пуля разорвала цепь, тряпки, пробила худенькую крышу и улетела в ночное небо. Тремя секундами позже она упала на черепицу словно особо крупная градина и скатилась в желоб водостока.