Практика по Магловедению (СИ)

Так роскошно Большой зал не украшали, пожалуй, со времен Основателей. Пространство трапезной пришлось магически расширить, чтобы вместить всех предполагаемых гостей. Под сводами зала всеми цветами радуги сияли свечи, они пребывали в плавном движении, составляя новые и новые узоры. Казалось, потолок превратился в фантастический радужный калейдоскоп. В центре зала, сотканная из света крохотных красных огоньков, горела цифра сто двенадцать: возраст расцвета сил волшебника Аберфорта.

— Почему это мы должны убрать знамена факультетов? — сердито спросил Альбус Дамблдор. — Мало того, что на праздник приглашен Риддл со своей сворой, так еще и это!

— Гэндальф не разделяет волшебников ни по убеждениям, ни по полу, ни по возрасту, а уж тем более по такой чепухе, как принадлежность к факультету, — сказал Аберфорт, наполняя серебристым свечением маленькие букеты одуванчиков.

— Хочешь сказать, студенты будут обедать рядом с преподавателями? — почесал бороду Альбус. — И гнусные Упивающиеся усядутся рядом с членами Ордена Феникса, как волки с ягнятами?

— Именно так, — спокойно сказал Аберфорт, любовно расставляя одуванчики в стеклянные вазы в виде медуз.

— Тогда я сяду с Томом, — сказал Альбус. — Слава Мерлину, я ему вроде бы ничего уже не должен.

— Да на здоровье. Жаль, что Великое Перемирие прекратится, как только Гэндальф вернется в Валинор.

— Надеюсь, он тут не задержится. Перемирие — не что иное, как самообман.

— Ты не прав, Альбус. Перемирие дает волшебному миру ощутить свое единство. Борьба Тьма и Света была, есть, и будет, но, так или иначе, мы живем на одной земле. Гэндальф приходит, чтобы напомнить нам об этом.

— Куда всунуть эти розы? — спросил Гриндевальд, прижимая к животу ворох крупных роз и оглядываясь в поисках вазы.

— Себе в зад, — буркнул Альбус.

Геллерт задумчиво потрогал пальцем трехдюймовый шип.

*****

Никто еще не видел знаменитого волшебника, но его магия уже заполнила Хогвартс. Казалось, сам замок ожил: лестницы издавали звуки, похожие на игру гармоней, портреты невесть каким образом покинули свои рамы и собрались на стенах Большого зала, скользя по украшенным цветами и лентами стенам, свечи перемигивались и даже хихикали, чего за ними раньше не водилось. На самым необычным было то, что никому не хотелось ссориться.

— Гэндальфа еще нет, но по замку уже гуляют Чары Дурносмеха, — сказала Макгонагалл, поправляя скатерть.

— Это еще что? — удивилась Сибилла Трелони.

— Попробуйте сказать какую-нибудь гадость, Сибилла, — мурлыкнула Макгонагалл.

Трелони наморщила лоб и задумалась.

— Не знаю, ничего в голову не приходит, разве что пророчество на понедельник… Вон профессор Снейп, он специалист по гадостям.

— Северус, как я выгляжу? — с невинным видом спросила Макгонагалл, припудривая свесившиеся кошачьи усы.

— Гэндальф не из пугливых, — сказал Снейп и вдруг захохотал, распугав стайку первокурсников. Профессор пытался что-то сказать, но его душил смех. Он повалился на стул и минут пять трясся от беспричинного хохота.

— Смотрите, профессор Снейп смеется, — с благоговейным ужасом перешептывались ученики. — Что-то сдохло в Запретном лесу.

Профессор Трелони, собравшаяся было изречь тягостное пророчество на понедельник, передумала. Только сейчас она заметила, что Гриндевальд, Альбус, Филч и еще несколько человек буквально корчатся от смеха.

Зал понемногу заполнялся учениками, преподавателями и гостями. Все рассаживались как заблагорассудится, — возможно, это тоже было влиянием магии Гэндальфа. Филиус Флитвик попытался было собрать свой хор, но дети куда-то разбежались, и на ступеньки для хора запрыгнул невесть откуда взявшийся светящийся козел с ромашкой за ухом. Козел гнусаво проблеял какую-то мелодию, подозрительно смахивающую на гимн Хогвартса, и, оставив на ступеньках совершенно немагическую кучку, взвился под потолок, сделал несколько кругов, и, наконец, присмирел, мирно жуя радужные свечи.

Заиграла музыка: из развешанных по стенам цветочных гирлянд вылетели маленькие феи и заиграли на тонких флейтах-травинках и крохотных банджо из рябинных ягод.

Внезапно двери Большого зала с грохотом распахнулись, и в зал широким шагом вошел Том Риддл в совершенно невероятном наряде: на нем была белоснежная мантия с красным крестом, напоминающая тунику крестоносца. Упивающиеся также были в белом.

— Сукин сын, Том, ну ты и вырядился! — возмутился Альбус Дамблдор и вдруг согнулся пополам, трясясь от смеха и хватая ртом воздух.

— На себя посмотри, старый пердун, — ответил Риддл и вдруг зашелся от хохота, вытирая слезы и по-женски взвизгивая.

Шатаясь от собственного регота, Риддл дошел до Дамблдора и шутливо ткнул его кулаком в плечо. Подвывая от смеха и едва дыша, оба повалились на соседние стулья. Альбус попытался отпить глоток тыквенного сока, но не сдержался и прыснул, от чего тыквенный сок выстрелил из директорского носа прямо в гордо выпяченную грудь Петтигрю. Возмущенные слова Хвоста потонули в его собственном хохоте. Вскоре половина зала корчилась над тарелками, вытирая слезы смеха.

Внезапный удар невидимого колокола привел всех в чувство. Двери зала медленно отворились, и в зал вошли двое — именинник Аберфорт и почетный гость всего магического мира — волшебник Гэндальф.

Поначалу все взгляды устремились на Аберфорта. Некоторые даже приняли его за самого Гэндальфа — Аберфорт был совершенно неузнаваем в струящейся серебристой мантии и шапочке, расшитой золотыми якорями. И только потом присутствующие заметили обычного с виду белобородого старика в простой черной мантии, шедшего следом за именинником и улыбающегося всем, с кем встречался взглядом.

Все вскочили на ноги. Раздались крики, свист и шумные хлопки.

Дойдя до середины зала, Гэндальф поклонился и поднял вверх ладонь.

Наступила тишина. Все взгляды были прикованы к самому обыкновенному с виду старику в скромной мантии. Но стоило ему заговорить, как обволакивающие чары неведомого обаяния коснулись каждого — так проникновенно звучал его голос, так приятно светилось улыбкой лицо, и каждому казалось, будто взгляды и слова удивительного гостя обращены именно к нему.

— Сегодня счастливый день, — тихо сказал Гэндальф, и все отчего-то заулыбались: день был и вправду необыкновенный. — Я рад всем вам, мои дорогие. Я рад тому, что у нас есть прекрасный повод для праздника и веселья — день рождения моего друга и ученика, Аберфорта Дамблдора.

Все опять зааплодировали, но смолкли, как только волшебник вновь заговорил.

— Я не мастер красивых слов и цветистых речей. Скажу одно: пусть всегда нас объединяет Любовь и собирает вместе под своим крылом. Пусть каждый из нас хоть однажды изгонит из сердца печаль и впустит туда маленький огонек любви и благодарности. Посмотрите друг на друга — мы суть одно. Не в моей власти продлить драгоценные мгновения дружбы и любви, но это — в вашей власти. Пусть в ваших сердцах навсегда останется этот день, как память о том, что в наших и только в наших руках магия мира и любви. Волшебный день, один раз в тысячу лет, когда не прольется ни единой слезы, ни единой капли крови, — это мой подарок всем вам. За здоровье именинника! За здоровье всех и каждого! — выкрикнул Гэндальф.

Грянула музыка, заглушая радостные крики и смех.

Внезапно каждый обнаружил в своей руке бокал. Шипящее искристое зелье переливалось через край, играло искрами и чудными огоньками.

— Надо же, куда лучше хереса, — сказала Трелони и засмеялась: волшебный напиток оказался на редкость веселящим.

Задорная мелодия была под стать шампанскому — это был такой зажигательный танец, что никого не удивило, когда на середину зала вылетел Аберфорт в обнимку с Гэндальфом, и оба волшебника понеслись в вихре танца, выделывая дурацкие коленца и хохоча до слез.

— Они что, тоже э-э… м-м… вместе? — прошептал аврор Айзекс на ухо Скримджеру.

— Вас это удивляет, Айзекс? — спросил Скримджер, потягивая магическое шампанское Гэндальфа. — А не вас ли я вчера видел в Лондоне на Чаринг-кросс? — хитро прищурился министр.