Обретение (СИ)

Здание Управы на центральной площади выделялось классическим бахарским фасадом. Служащие были немногословны и расторопны. Мы заполнили анкеты, в которых указали предполагаемый маршрут путешествия, отчитались о наличии средств и получили вожделенную печать в подорожную. Там же у нас осведомились о возможных претензиях к хозяину харчевни, в которой застал нас прорыв дамбы, и попросили дать характеристику действиям прибывших на место происшествия чиновникам. Мы заверили надзирающего за странствующими, что претензий ни к кому не имеем и мечтаем лишь об одном: поскорее продолжить наш путь.

Там же, в Управе, размещалась имперская курьерская служба. За дополнительную плату они обязались вручить коробку со шнуром талхов и короткое письмецо лично в руки Барлу, управляющему моего «имения». В письме я повелел со всем вниманием отнестись к сохранности тех вещей, что присылаю из странствий, ибо они оказались мне душевно дороги. Сию в энергетической форме сидел на плече и время от времени принимался утаптывать его лапами в перчатках, отчего на лист дорогой бумаги было посажено несколько клякс. Но я решил, что они придают моему посланию легкий оттенок элегантной небрежности, и переписывать не стал.

Рядом с Управой расположилась небольшая контора имперского банка. Мы наткнулись на нее почти случайно, не сразу заметив среди ярких вывесок Торговых домов разнообразных кланов Туркисов. Что же, понятное дело: порт – ворота в Канамарку, строгое соблюдение законов, порядок и безопасность… для официальной торговли восточная провинция виделась идеальной площадкой. К тому же отсюда поставлялись в разные части империи экзотические фрукты и овощи, шерсть и кашемир, сокровища недр. Богатейший край! Терасы – счастливчики, слов нет.

Обналичив дорожный чек на пятьдесят золотых, мы там же, в банке, разменяли половину на серебро, а оставшиеся монеты скрыли в тайниках одежды. И без денег путешествовать нельзя, и с деньгами страшновато. Хотя Канамарка так поразила меня четкой организацией служб, что мысли о поджидающих нас лихих бандитах и разбойниках почти выветрились из головы. Так уж получилось, что за время странствий мы с ними вообще не встречались.

Бродить, даже бесцельно, по оружейным лавкам мне всегда нравилось. Но в Атачене это развлечение вышло на совершенно новый качественный уровень. Хищная эстетика смертоносного снаряжения в местном исполнении заставляла влюбляться практически в каждый экземпляр, выкладываемый услужливым продавцом на прилавок. Всё, даже щегольские ножнички для правки бороды, было изготовлено из высококлассной стали. С тоской проводив глазами острейший боевой топорик-чампи с удобной рукоятью из полированного медового дерева, который после демонстрации его потрясающих воображение возможностей вернули на стеллаж, я ткнул пальцем в первый попавшийся кованый веер. Он состоял из восьми пластин с заточенной кромкой и в сложенном виде напоминал короткую дубинку. Тяжелый. Кисть на развороте повело чуть дальше, чем обычно… придется к нему привыкать. Как же вовремя испортилась моя учебная деревяшка! Теперь я держу в руках настоящее оружие. Чуть более тяжеловесное, конечно, чем надо, но и я пока не виртуоз. Вот тешань Учителя Доо… да. Настоящее произведение искусства, достойное его мастерства.

Несмотря на то, что в горы мы поднимались по вымощенной дороге, а не козьей тропе, вскоре запросил пощады. Дыхание перехватывало, голова кружилась. Я поразился тому, как быстро иссякли силы, но Учитель Доо с пониманием отнесся к просьбе.

– Не переживай, Аль-Тарук, – сообщил он, уютно располагаясь на валунах в стороне от тракта. – Горные походы требуют особой подготовки. Ты и так продержался достаточно долго для первого раза. Здесь более разреженный воздух, более низкое давление, поэтому утомление приходит быстрее. Ничего, привыкнешь. Мне тоже нелишним будет почаще отдыхать, пока не восстановлю форму.

С удовольствием скинул с плеч котомку и негодующего Сию, пристроился рядом, вытянув ноги. Отдыхать так отдыхать. Февральское солнце жаркими лучами гладило плечи, хрустальный от свежести ветер охлаждал разгоряченное лицо... Молодая трава драгоценным изумрудным ковром покрывала склоны гор. Разноцветные колибри деловито порхали над неброскими цветами, наслаждаясь их ароматом. Они здесь вместо бабочек? Нет, бабочек тоже хватает. А вот москиты и комары остались далеко внизу, в густых влажных лесах вокруг рек, что не может не радовать. Как они мне надоели в Танджевуре!

Из-за крутого поворота дороги показалось стадо длинношеих плюшевых... овечек? Собачек? Маленькие, не больше метра в высоту, они деловито цокали копытами, стараясь поспеть за двумя крупными особями, навьюченными тюками. Вот те-то конкретно напоминали лошадей и размерами, и короткой шерстью, и торчащими ушами. Замыкали передвижение стада четыре пастуха, тоже несущих поклажу.

– Кто это?

– Альпаки и ламы, – Учитель Доо тоже с любопытством разглядывал процессию. – Перебираются на высотное пастбище. Недавно стрижены, но уже обросли, так что не замерзнут в горах. Это самые популярные животные Канамарки: прекрасная шерсть, вкусное мясо, покладистый нрав. Лам используют для перевозки грузов, – добродушная улыбка затаилась в уголках губ. – А еще они прекрасно пасут альпак. Пастухи удобно устроились: две ламы успешно справятся с таким небольшим стадом. Хотя, возможно, на пастбище их ждет больше работы.

– А овцы? Козы? Их разводят здесь? – я вспомнил Умина, коварно предлагающего мне напиток из молока.

– Крайне редко. Да и зачем? – резонный вопрос, да. – Шерсть альпак чудесна: мягкая, теплая, легкая. Выше ценится только викунья, ее дикий сородич. Но ту – поди поймай! Мясо лишено специфического привкуса сходной по характеристикам баранины, который не каждому по нраву. Да и сообразительнее овец они будут, пасти их легче. Крупные ламы-гуанако прекрасно заменяют буйволов и лошадей в перевозке грузов, хотя их нрав более капризен. Плюются, – пояснил в ответ на мой недоумевающий взгляд. – Так что главное достояние канамаркских скотоводов составляют именно эти милые созданья.

Да, зверюшки были весьма симпатичными. Я смотрел вслед деловито перебирающим ножками плюшевым игрушкам с забавно загнутыми хвостиками – белым, рыжим, пестрым – и вывеска таверны в Атачене уже не казалась такой смешной и нелепой.

С каждым днем мы поднимались все выше. На ночь останавливались в странноприимных домах, которые по местным законам в обязательном порядке должны были содержать жители деревень и маленьких, будто игрушечных, городков рудокопов. Труд крестьян здесь был непрост: селения окружали вырубленные на склонах гор широкие террасы, гигантскими ступенями поднимающиеся к вершинам. Принесенный из долин плодородный слой почвы смешивался с гуано, в изобилии поставляемом колониями птиц и несметными стаями летучих мышей, гнездящимися в пещерах. К нижним уровням подходила сложная система отводных каналов, уходящих в пористые горные пласты. Благодаря этому поля никогда не заливало водой даже во время обильных дождей, и жители регулярно снимали богатый урожай маиса, картофеля, томатов. Каждый этап работы даже в самой захудалой деревушке тщательно фиксировали на учетных табличках сельские чиновники. Отчеты о доходах и расходах, прибыли и убытках каждый месяц отправлялись с гонцами в столицу, где множество клерков сводили их в единые донесения, отражающие рост или падение благосостояния провинции и, вместе с ней, всей империи. Должен признать, что бюрократия была здесь поставлена на высочайший уровень: с одной стороны, крестьянин никогда не был предоставлен самому себе, не мог утаить от всевидящего ока контролеров и пригоршню зерен маиса, но с другой – в случае неурожая или стихийного бедствия помощь ему оказывалась незамедлительно, чтобы не нарушать функционирования отлаженного хозяйственного механизма. Сочетание рациональности правителей-Терасов, педантичности чиновников-Иса и спокойного трудолюбия коренных жителей Канамарки здесь воистину творило чудеса. Единственное, что удивляло, – нарастающая, по мере продвижения вглубь провинции, пассивность населения. Даже в более трудной повседневности танждевурских крестьян, казалось, было больше случайности, неожиданности и, следовательно, активной импровизации. Здесь же настолько привыкли жить, исполняя распоряжения чиновников или повеление традиций, что любое отклонение от заведенного порядка надолго выбивало из колеи. Я не видел в селах и городках ни чрезмерно богатых, ни удручающе нищих – казалось, все были абсолютно равны пред строгим оком Саксаюмана и величием Тянь-Мыня, где солнце висело так близко, что его можно коснуться рукой.