Все дороги этого мира

Яростно и грубо завыл скайвик.

- Это своего рода контраст, - предвосхитил вопросы остальных композитор.

- Не плохо, - после минут раздумья согласился Мухмур Аран. - Так это привлечет внимание. Ребята отметьте это в будущих рецензиях, - Аран повернулся к Альтарену и Сесуалию, которые делали заметки на листах. - Что ты нам еще приготовил?

Опять запела скрипка нежно и печально, но ее мелодия контрастировала с ритмом ударных.

- Это для сцены встречи художника и его женщины, - сообщил Лаврентио. - Продолжаем.

Музыкальное представление длилось не меньше часа. Музыканты вымотались, но их переполняла энергия удовольствия от зрителей и от самих себя. После длительных обсуждений было решено, что Лаврентио, как всегда, гениален. Но ему следует додумать музыку к двум ключевым сценам. Мухмур Аран мягко сообщил, что предложенная музыка не заводит зрителя, а умиротворяет его. Для ключевых сцен это абсолютно не подходит.

В перерыве дебатов о музыкальном сопровождении повар Грим с Недаем разнесли всем чай со сладкими тягучими конфетками. Актеры восстановили свои силы. Наступила очередь акробатических вставок.

Мухмур Аран выдвинулся на первый план.

- Итак, мы решили, что по замыслу постановки нам надо вставить сложные трюки в две сцены. Первая сцена это панорама битвы, а вторая сцена - это прием у короля. В первой сцене придется участвовать также Илисте, Флату, Дикарю и всем девочкам. Во второй сцене к этой компании добавляется еще Саньо, Казимир и Йол. Тьямин ты изображаешь королевского шута. Не забыл? Там у тебя роль без слов, ты просто смеешься. Его научили заразительно смеяться? Ну-ка, похохочи.

Тьямин засмеялся, люди улыбнулись.

- Не плохо, но не так. Улыбка в твоем случае мало, ты смеешься, и тебе должен вернуться смех. Саньо займись мальчиком. В крайнем случае, привлеките Одольфо. Тьямин завтра с утра и каждый день по три раза в день я хочу тебя видеть и слышать твой смех. Мне надо, чтобы он отзывался в сердцах людей. Ну, все поехали. Химю, командуй. Давайте посмотрим, что вы там придумали.

Драматург Одольфо с удивлением смотрел, как его постановка становится самостоятельной и живой. Ему больше всего в своей работе нравилось время, когда постановка выходила в люди. Потом будет премьера, овации и прочее, но эти предварительные прогоны лучше всего в жизни. В такие минуты Одольфо ощущал себя равным природе, которая тоже создавала невообразимо прекрасные вещи. Приподнятость настроения, мощный заряд давали Одольфо возможность написать еще один лист в своей нетленной рукописи о славном Судзуками. Одольфо достал лист и карандаш и принялся лихорадочно писать.

Внезапно он почувствовал ноющую боль в области сердца. Он уже знал, что скоро начнется приступ. Одольфо, стараясь не привлекать внимание, поднялся и дошел до своей повозки. Как он забрался в нее, Одольфо не помнил. Он упал на колени, и ползком дополз до лежака. Там под подушкой он хранил лекарство. Открыв маленькую коробочку, Одольфо положил на язык маленький травяной шарик. Он стал рассасывать шарик, несмотря на бесконечную горечь. Сердцу стало полегче, ноющая боль отступила. Одольфо весь мокрый, тем противным холодным потом, который говорит о серьезных неприятностях, забрался на лежак. Теперь надо было попытаться заснуть. Короткий сон способствовал утиханию сердечного ритма до нормального, и восстановлению сил. Драматург почти заснул, когда приступ начался снова. Дрожащими руками Одольфо достал второй травяной шарик. Через десять минут боль стала отпускать. Одольфо смог подремать минут пятнадцать.

Проснувшись, он задумался. Сердце у него было больное почти всю жизнь, но долго это не проявлялось столь неприятно. Лет десять назад у Одольфо был тяжелый приступ, и тогда ему прописали эти лечебные травки. Но еще тогда ему объяснили, что лечение будет помогать какое-то время, а потом ничего нельзя будет сделать. Как говорится, будет близко перерождение. Единственным критерием близкого перерождения лекарь назвал учащение приступов, и снижение действия лекарства. За поездку у Одольфо было уже два приступа, хотя раньше он дней по сорок не вспоминал о больном сердце. Сегодня был третий и подряд четвертый приступ за эту поездку. Драматург Одольфо всю свою фантазию вкладывал в написание текстов, и никогда не врал самому себе. Он мужественно признался, что его конец уже близок.

Когда человек признается себе, что его конец уже близок, то он начинает думать о вещах, которые должен завершить сам и попросить завершить за него. У Одольфо на повестке дня встало два вопроса. Один из которых был, что делать со своей бесценной рукописью про Судзуками. Он понимал, что закончить ее вряд ли успеет. Но должен же найтись кто-то, кто ее допишет. Одольфо считал, что его рукопись должна выйти в широкие массы и быть оценена по достоинству, даже после его смерти. Он должен трудится над рукописью, но и найти преемника. Одольфо принялся в уме перебирать все подходящие варианты.

Хэсс нашел замечательный повод, чтобы пообщаться с учеником Линая. Он попросил спокойного отца Логорифмуса устроить ему встречу с Эльнинем на его территории. Мотивировал Хэсс необходимость тайной встречи весьма забавно на взгляд отца Логорифмуса.

- Я недавно столкнулся с Линаем. До этого все было хорошо, но здесь явно произошел срыв. Я ничего толком и не понял, но переживаю, что если Линай болен, или возможно есть другие причины для такого капитального срыва. Эльнинь, как ученик, должен больше всех знать об учителе. Я хочу его расспросить, но не на глазах у Линая. Если природа срыва была хронической, то может быть еще один. Я, конечно, не профессиональный лекарь, но, занимаясь лекарством в поездке, быстро пришел к выводу, что каждый путешественник должен быть здоров, и пребывать в нормальном настроении. Мне совсем не нравится, что только вот Альтарен сорвался, до этого Линай.

Рациональный Логорифмус согласно кивнул и обещал помочь. Эльниня он позвал помогать ему записать те места, которые они видели. Отец Логорифмус, также как и Григорий делили свои дни между записями и охранной труппы. Правда, отец Григорий все больше помогал повару в готовке, а вот отец Логорифмус постоянно разъезжал с охраной. Ему даже прилюбилось беседовать с Богартой о жизни, охране и окружающем мире.

Эльнинь спросил разрешения учителя, и отравился в повозку к отцу Логорифмусу.

- Я здесь посижу, - ухмыльнулся отец Логорифмус, устраиваясь в углу, что не входило в план Хэсса. Он рассчитывал, что сможет общаться с Эльнинем один на один.

- Хэсс? - Эльнинь не ожидал его здесь увидеть.

- Да, проходи. Тебя позвал отец Логорифмус, чтобы мы могли поговорить.

- О чем? - Эльнинь держался насторожено.

- Мне не хотелось бы задевать твои чувства, но ты же согласен, что мы должны заботится о тех, кого любим? - Хэсс вопросами обеспечивал себе положительные ответы Эльниня.

- Да, конечно.

На растерянное согласие Эльниня, отец Логорифмус слегка улыбнулся, но прогнал всякие чувства с лица, и опять уставился в пространство.

- Эта встреча тайная, - Хэсс понизил голос. - Но только потому, что я тревожусь о Линае.

- Линае? С ним все в порядке.

Поспешность утверждения Эльниня о душевном состоянии Линая показывала, что не все в порядке. Да и сам Эльнинь предпочитает не думать об этом. Хэсс укоризненно покачал головой:

- Не надо врать себе. Это не хорошо. Разве учитель не говорил тебе об этом?

Эльнинь промолчал, а вот Логорифмус одобрительно кивнул.

- Эльнинь, - Хэсс говорил с оглядкой на Логорифмуса. - Я не прошу тебя рассказывать мне все. Я хотел бы попросить тебя подумать о здоровье своего учителя. Я уже говорил отцу Логорифмусу, что эти земли странно и опасно влияют на людей. Альтарен тому яркое подтверждение.

- Так ты говоришь, что учитель сходит с ума, как Альтарен? - возмутился Эльнинь.

Хэсс обрадовался, семена раздора падают на благодатную почву. Он придал себе еще более серьезный и сострадательный вид.