Инженер магии

Рилла растирает травы.

– Вот-вот грянет буря.

– Все равно что сам демон, – бормочет целительница.

– Ты про меня или про бурю? – уточняет Доррин.

– Ну, грозы – они вроде магии Белых чародеев. Дождь хлещет, молнии блещут, гром гремит, все шумит, но рано или поздно все это заканчивается. А вот ты... – она качает головой. – Ты вроде глубокой реки со спокойной поверхностью, но неодолимым, сильным подводным течением. Таких рек побаиваются даже опытные речные шкиперы.

– Я?

– Ты самый. Что у тебя в башке, мне, старухе, невдомек, но ясно, что ты собираешься изменить мир. И изменишь, ежели только Белые не остановят тебя раньше.

– Ты веришь в это, но все-таки не гонишь меня отсюда?

– Старый мир нуждается в переменах, дитя. Ну а мне терять нечего, – говорит она, орудуя пестиком в глубокой ступке. – Не знаю уж как, но ты не дал Герхальму загубить Мергу и ее малышку. А побеги на грядках вымахали выше, чем любые, какие я высаживала в середине лета.

– Могу я чем-нибудь помочь сейчас?

– Минуточку, – целительница высыпает смесь растертых листьев в маленькую баночку и затыкает ее пробкой, после чего начисто протирает ступку. – Ты можешь намолоть немного перцу.

– Только намолоть перцу?

– Ты же спрашивал, чем можешь помочь.

Доррин берет ступку, а Рилла вручает ему миску с перцем.

– Это для супа, чтобы покрыло донышко примерно на палец. После грозы в холмах всегда стоит промозглая сырость, а мои старые кости это не греет.

– Не такая уж ты старая.

– Все целители старые. Даже ты. Давай, берись за дело.

К тому времени, когда юноша въезжает на двор кузницы, солнце уже нагревает его мокрую рубаху. Он машет Петре, и девушка машет ему в ответ.

– Утром заезжал тот недокормленный малый, торговец из города, – говорит Рейса, – и оставил для тебя вот это. – Доррин получает сложенный пергамент. – Он спешил, но, как мне показалось, услышав, что тебя нет дома, почувствовал облегчение

Доррин хмурится, трогая печать и касаясь чувствами воска. Налет хаоса указывает на то, что письмо вскрыто и запечатано вновь.

– Может, и спешил, – бормочет юноша.

– Он тебе не нравится?

– Так... Кое-что меня беспокоит, – уклончиво отвечает Доррин, стараясь не обнаружить, чего стоит ему эта недоговоренность.

– Что-то шибко важное?

Доррин краснеет.

– Э, да ты по-прежнему влюблен!

Пунцовый как вареный рак, юноша удаляется в свою каморку, где торопливо срывает печать и углубляется в чтение.

Доррин поджимает губы: он не видит в письме никаких секретов, способных заинтересовать Белого чародея. Да и какому чародею он нужен – уж не тому ли, который мимоходом пугнул их по дороге из Фэрхэвена? И не связан ли Фрейдр с Белыми? Сам-то брат Лидрал никакой не Белый, иначе Доррин распознал бы это при встрече.

Сложив письмо, Доррин со вздохом убирает его в шкатулку. Он тоже скучает по Лидрал, да и сломанная печать не дает ему покоя. Однако тосковать да гадать сейчас некогда. Юноша снимает уже изрядно выцветшую коричневую рубашку и переодевается в рваную, в которой работает в кузнице.

Сегодня, наверное, опять придется ковать гвозди.

LXXXIII

Брид отпивает большой глоток холодного сока.

– Как тебе удается сохранять его холодным?

– В колодце, – отвечает Петра. – Доррин говорит, что там вода с Закатных Отрогов.

Кадара отгоняет назойливую муху и, глядя на козий загон, интересуется:

– Это и есть та самая коза, которую удалось спасти?

– Зилда? Наша обжора? – смеется Доррин. – Она самая. Способна сжевать что угодно, поэтому теперь мы по большей части держим ее в загоне.

– Особенно когда наведываются гости, – добавляет Рейса, вынося из кухни стул и пристраиваясь в уголке.

– Спасибо, ужин был очень вкусный, – говорит Кадара.

– Особенно приправы, – добавляет Брид.

– За это надо благодарить Доррина. В прошлом году он занялся пряными травами, и мы смогли насушить всего, от перца до горчицы и шалфея. А в нынешнем, – Рейса указывает на зеленые грядки, – дела обстоят еще лучше. Правда, только Тьме ведомо, как ему удается везде поспевать.

– А как дела в вашем отряде? – спрашивает Доррин, желая сменить тему.

– Пока неплохо, – отвечает Кадара. – Но к концу года все может измениться.

– Не исключено, – кивает Брид.

– Так или иначе, нам удалось поприжать этих дерьмовых... разбойников. Нападают теперь реже.

– Допустим, вы сделаете дороги Спидлара безопасными, – говорит Доррин. – Но кто помешает тем же негодяям нападать на торговцев во владениях Галлоса или Кертиса?

Кадара старается не смотреть на Брида. Тот пожимает плечами:

– Белые всегда что-нибудь да придумают.

– Да, – ворчит Кадара. – Они вполне способны вступить в сговор с разбойниками, лишь бы подорвать спидларскую торговлю.

– Ну, это уж вряд ли, – качает головой Рейса, – но что-нибудь и верно измыслят. Как всегда. В этом Брид прав.

– Кстати, Доррин, как поживает Лидрал? – спрашивает Кадара. – Что-то ты не больно о ней распространяешься. Она, оказывается, приезжала в конце зимы, а ты даже и не заикнулся.

– Судя по последнему письму, у нее все в порядке.

Кадара качает головой.

– Она пробиралась сюда сквозь стужу и метели, а ты просто говоришь, что у нее все в порядке?

– Кадара, – остерегает ее Брид.

– То есть я беспокоюсь, но все равно не могу ничего поделать, – сознается Доррин. – Наверное, мне не следовало отпускать ее, хотя... Не знаю.

– А, теперь понятно. Но ты хотя бы признаешь, что она тебе небезразлична?

Доррин отводит взгляд в сторону, вспоминая, как когда-то ему была небезразлична сама Кадара. Может быть, и она этого не забыла.

– Ты не спрашивала бы об этом, случись тебе видеть их зимой, – говорит Петра. – Мы вместе смотрели фейерверк на Ночь Совета, так представь себе, под ними аж снег растаял.

Доррин надеется, что сумрак скроет его румянец.

– Но в Джеллико ей, надеюсь, ничто не угрожает? – говорит Брид.

– Ее брат как-то связан с Белыми. Он знает, что мы с Отшельничьего. Их склад обыскивали, и некоторые вещи пропали.

– Не думаешь же ты, что брат Лидрал...

– Нет, но... – Доррин умолкает, не зная, как рассказать о странном ощущении постороннего присутствия или о вскрытом и снова запечатанном письме. Или о непонятной тревоге, порой заставляющей его работать до изнеможения.