Урбанизатор (СИ)

— Тю! Нашла об чём грустить! Дам я тебе службу. И ходить ненадобно, и снега не видать, и сама в тепле.

— Ой ты спаситель! Кормилец-поилец-милостивец! Эта… а что за служба така?

— А вона. Доски тереть.

— Дык… я ж…

— Бег-гом.

Эту фазу отмирания традиционного гуманизма я проходил ещё в Пердуновке. Чёткое осознание того, что все больные, калечные, ущербные, старые, взрослые… только удобрение. Для их «цветов жизни».

Эти люди, за немногими исключениями, не смогут принять моих порядков. Неважно — хотят или не хотят — не смогут. Просто — поздно. Лучшее, что они могут сделать — умереть. Принеся мне максимально возможную пользу. «Мне», потому что я организую здесь изготовление всяких «польз». И дальнейшее вложение в их детей и внуков. Или — не в их, но тоже — в будущих людей.

«Для биологического прогресса нужна смерть индивидуума. Для социального — смерть поколений».

Нынешнее поколение — умрёт. Без вариантов — все предшествующие и последующие тоже вымерли. Эти — чуть быстрее. И с большей пользой.

Оптимизация: минимизация потребления при максимизации отдачи. Путём интенсификации труда.

По сути: чем человек дальше от того идеала «мой человек», который сформировался у меня в мозгу, чем он мне менее интересен, тем сильнее, интенсивнее я выжимаю из него его физические силы, тем скорее он умрёт. На общих работах или «на кирпичах» — не существенно.

О-ох… Где ж там мой гуманизм? Жив ли ещё? А либерастия с дерьмократией… Не завонялись?

Чётче, Ваня, скольких истощённых детей ты готов похоронить по критерию — сквозняки в помещениях? Тогда — делай доски.

Несколько бабушек заменяют собой команду пильщиков в нашем «нижнем складе».

Здесь у каждой пары — «лицевой счёт». Не выполнил «урок» — получи… репрессии. Из 12 человек через два месяца остаётся одна. Достаточно крепкая, чтобы всё это пережить, достаточно умная, чтобы видеть работу товарок, достаточно злобная, чтобы организовать техпроцесс. Хоть и неграмотная, но я ставлю её бригадиршей.

— Как поживаешь, бабушка? Спина не болит? Ноженьки? Глазыньки?

— Спаси тя бог, воевода. Разошлась-то спина. Ходить-то мне некуда, в тепле сижу, под лампионом твоим. Ты лучше вели дурню, который пилы точит, плетей дать. А то мои новенькие-то трудницы — мозоли набивают, тупые-то пилки таская.

Не проблема: чудак, не способный наточить и выправить пилы в срок — отправляется к строителям в «Лосиный городок». Не в тепле у станка — инструментом водить, а в лесу топором — дерева ронять. Где вскоре и погибает — поленился от падающего дерева отскочить.

Прежние пильщики пошли в разные места. Одного из них…

— Ну и имячко у тебя. Колотило. Откуда такое?

— Дык… ну… помолоду бывалоча…

— Понятно. Грамотный?

— Это… ну… прежде-то… а ныне…

— Понятно. На, чти.

— У… уло… же… ни… жение…

— Понятно. Уложение об устроении поселения. А вот это — Уложение об устроении жилого подворья. Иди-читай, разбирайся. Завтра к вечеру придёшь. Проверю — понял ли. Будут вопросы — спросишь.

— Эта… ну… а на что оно мне?

— У тебя не гнётся правая нога. Талантами какими особыми — не обладаешь. Остаётся только заслать тебя на лесоповал. Там ты умрёшь. Я этого не хочу. Поэтому даю возможность жить и благоденствовать. По возможностям твоим. Будешь тиуном в Балахне.

— Хто?! Я?! Где?! Гдей-то такое?! Да ни в жисть, да я ж…

— Точно. Ни в жисть. Выбор у тебя — проще не бывает. Или ты — живой тиун. Сытый и весёлый. С молодой женой в добром тереме. Или — мёртвый лесоруб в ледяной могиле. Иди. Колотило. Чтоб к завтрашнему вечеру всё… в мозги вколотил.

Я уже рассказывал, что у меня есть привычка перед сном надиктовать что-нибудь из «умных мыслей». Потом такие монологи по теме собираю и правлю. Один из результатов такой «постельной деятельности» — вот эти «Уложения…». Есть ещё несколько… нормативно-методических материалов.

Нелегко. Изложить просто, однозначно, коротко… Больше 4 страниц, разворота согнутого большого листа — не поймут. Без картинок — об обратной перспективе я рассказывал. Только планы и разрезы. Крупным шрифтом — кегли шестёрки здесь просто нету, считается грязью. «Чегой-то тут понизу испачкали?». А потом подсунуть Трифене: текст идёт как диктант или упражнение по чистописанию для учеников. Не прогрессивно? А мне — плевать. Но десяток-два-три гожих экземпляров — диктант даст. Больше пока — не надо.

А типографию?! — Ну вы спросили! Вот я тут сразу! Свинца накопаю, литер наплавлю…

У меня нет сил делать типографию. У меня забиты все бараки, все пригодные для проживания строения. О моём личном тереме… «Сапожник — без сапог».

…

Через пару недель после моего возвращения с Ветлуги, тот же обоз, только больше, привёз вторую партию мари. Эти — из «дезертиров». С ними пришла и часть «горных». Поселенцев — в обработку, с гостями — расплатились. Отдал им последний короб Пердуновских прясленей. Они в таком восторге были! Это у нас они по полтыщи на гривну — уже хорошо. А у них — втрое, в цену векшицы.

Довольны мужики:

— В каждый дом по колечку попадёт! Весь народ тебе спасибо скажет!

Почему — в каждый дом? Как они среди своих добычу делить будут — раздавать, продавать, дарить…?

— Господа оны. А не хотите ли ещё?

— Хотим! Хотим! Но не как давеча…

— Не забота. Не хотите как давеча — давайте иначе. Славы вы поднабрали: унжамерен — били, «луговым» — мозги вправляли. Не хотите ли русской крови попробовать? Ну и хабаром кое-каким…

Илья, который с обозом пришёл, аж присел. «Вот она, сущность изменническая, где вылезла! На своих, на родных, православных — набродь поганскую наводит!».

Продолжаю:

— Тут недалече, день ходу, в моих землях, явилось кубло воровское. Не хотите ли позабавиться? А то у меня руки не доходят.

Старший из онов интересуется:

— А что там за места да сколько супротивников да…

— Драгун! Карту! Рисовано со слов местных. Вот Волга, здесь пристань — лодка их лежит, тут холм — дозорный сидит, тут ватажковый обретается, тут они забор строят, тут брёвна кучей лежали… Расскажи гостям подробнее.

На другой день в ночь тот же обоз повёз «горных» и моих, во главе с Чарджи, вверх по Волге.

Засиделся ханыч, надо и степному беркуту полетать, крылья поразмять. А в пару к нему Салмана. Этому тоже полезно «на крыло становиться». Хоть и страхолюден, а не дурак. Ещё ребятишки из нашей молодёжи.

«А кто это у нас вражьей кровушки не пробовал?».

Илью в «за кампанию» — ему ж надо чего-то муромскому Живчику… стучать.

А, ещё этого… твердило, хлебало, покатило, щекотало… Вспомнил — Колотило! С тем, чтобы он принял на себя обязанности тамошнего тиуна, управителя всего, что там после боя останется. И предоставил мне свои предложения по построению доброго поселения. С солеварнями.

— Господи! Да я ж…! Да никогда ж…! Да ведь же ж…

— Не жужжи. Я знаю. Но деваться нам с тобой некуда. Других, более гожих, нежели ты — не видать. Поэтому пойдёшь, посмотришь, подумаешь, сделаешь. А ежели нет… Тогда я тебя, Колотило, так заколочу! Или — защекочу? Мда… Не надо нам этого. Сделай хорошо. Пожалуйста.

Честно говоря — надо бы самому сходить. Надо посмотреть место, прикинуть точки для каптажа, для варниц… Но под снегом — много ли я увижу? Пусть сначала — общая подготовка. Жильё, пристань, склады…

Проще: меня задолбала эта средневековая романтика! С этими идиотскими племенными да разбойными набегами! Почему всё время я?! Нашли крайнего!

Конечно, я понимаю, что это-то и есть суть существования всякого русского князя. Да и не русского — тоже. Сбегал, побил нехороших — честь тебе и слава.

Ура товарищу князю!

Скучно. Правильно спрятался за сугроб или нет? Попал стрелой в сердце или рядом? Обходил избушку слева или справа? Надоело. Я этого поделал, увидел, что получается — хватит. У меня тут куда интереснее, у меня «котёл булькает», «щи варятся». Новый супчик. Из людей, ешей, кудов, родов, племён. А я поварёшкой помешиваю, приправы по вкусу добавляю…