Нефритовый Грааль

— А где граф? — без предисловий вопросила миссис Торн, едва завидев вошедших.

— Мы думали, он с вами, — удивился Эпштейн.

— Так вот, его с нами нет. Мы думали, что он приедет с вами.

— Возможно, что-то его задержало, — пробормотал Бартелми, сомневаясь в собственном предположении.

Гувер без особого интереса обнюхал охранника, недобро воззрился на спрятанную кобуру.

— Ну и как из него сторожевой пес? — спросил мужчина.

— Почем мне знать, — отозвался Бартелми. — Я никогда его не спрашивал.

Гувер отрывисто, как бы со значением, гавкнул («Как будто все понял», — позже живописал охранник своей жене). Мужчина сел, намертво вцепившись в сейф; человек и собака глядели друг на друга с нескрываемым подозрением.

— Ладно, давайте приступать, — оживленно заявила Ровена. От Бартелми не укрылось, что под налетом деловитости царит растерянность.

— Только после того, как появится хозяин, — отрезал Эпштейн. — Кто этот человек?

— Прошу меня извинить. Эрик Риндон — Джулиан Эпштейн. Эрик работает у меня. Полагаю, он мог бы помочь нам узнать больше о чаше, поскольку довольно неплохо разбирается в подобных вещах.

Эпштейн перевел взгляд на Бартелми.

— Похоже, все, кого вы знаете, — знатоки, — пробормотал он.

— Что не очень-то удивительно, учитывая специфику моей работы, — фыркнула Ровена. — Пойдем, Джулиан. Если фон Гумбольдт опоздает, пусть сам себя винит. Не вижу смысла всех задерживать. Чаша здесь: мы могли бы пока взглянуть на нее. А потом уже начнем переговоры.

Однако Эпштейн был непреклонен.

— Я не могу открыть сейф без личного разрешения фон Гумбольдта.

— Разумеется, он его уже дал, — заметил Бартелми, наливая всем успокаивающего шерри. — Вряд ли он стал бы организовывать данную встречу и доставку чаши, если бы не собирался ее никому показывать.

Ровена открыла было рот, чтобы выразить согласие, но тут Бартелми пересек комнату и предупреждающе сдавил ей плечо. Джулиан, поначалу отказавшийся от шерри («Я за рулем»), потом все же взял рюмку: хозяин дома подсказал, что обратно их может довезти охранник. Последнему пришлось мужественно согласиться на фруктовый сок. Эрик в поиске новых ощущений перешел от шерри к виски. По всей видимости, алкогольные напитки в его мире были в таком же дефиците, как и продукты питания, хотя, к счастью, способности его вполне соответствовали нужному уровню.

К двум часам дня, когда фон Гумбольдт по-прежнему не появился, Бартелми позвал всех к столу. Эпштейн попробовал дозвониться до австрийца по мобильному телефону — безрезультатно — и без особого удовольствия принял приглашение. Собравшиеся перешли в столовую; охранник ел, поставив сейф на колени. День выдался влажный и жаркий, низко нависли тучи, и казалось, что воздух стиснут между землей и небом, — так что старый дом явился для всех желанным прохладным пристанищем. Восхитительная еда и охлажденное вино немало способствовали тому, что разношерстная компания немного расслабилась: охранник, умиротворенный если не вином, то общей атмосферой, принялся отпускать смелые замечания в отношении прежних клиентов, Эпштейн был почти готов признать неприязнь к графу и возобновить прежнюю дружбу с Ровеной, а Эрик обрел нового друга в лице Бирнбаума. Бартелми собрал обеденный набор для охранника, что сидел снаружи, и даже задержался поболтать с ним, вежливо согласившись взглянуть на фотографии сердечного друга, облаченного в кожу и с тремя гончими. Лишь когда воцарилось молчание, собравшиеся ощутили напряжение — уже не в отношениях друг с другом, а как бы извне: оно выползало из леса, карабкалось по стенам дома. Во внезапной тишине Гувер прошлепал к окну и, водрузив на раму передние лапы, настороженно выглянул.

— Что случилось, мальчик? — спросил у него Бартелми.

Пес повернулся к хозяину со столь разумным выражением на морде, что даже Эпштейн был поражен.

— Предлагаю перейти в гостиную на чашку кофе, — пригласил всех Бартелми. Хотя фраза его прозвучала как любезное предложение, собравшиеся хорошо понимали, что это вовсе не так. Без всяких комментариев и возражений люди встали и перебрались в другую комнату.

— Где фон Гумбольдт, черт его подери? — воскликнул Эпштейн после очередной бесплодной попытки дозвониться австрийцу по мобильнику. — А вдруг он попал в аварию?

— Что бы там ни произошло, — заметил Бартелми, — совершенно ясно, что он уже не появится. Теперь вам решать, что делать дальше.

Все взгляды обратились к представителю «Сотбис».

— Мне бы хотелось увидеть чашу, — заявил Алекс. — Моя мать говорила, что она проклята, и теперь я почти готов с ней согласиться: в воздухе как будто что-то нависло.

— Она была нашей тяжкой ношей, — сказала Ровена, — и нашей удачей. И приносила несчастье всем остальным, кто осмеливался завладеть ею.

— Великое сокровище, священная вещь, — добавил Эрик. — Если она находится здесь, то здесь она в безопасности.

Эпштейн кивнул охраннику.

— Мы откроем сейф, — решил он.

По мере того как Натан и Хейзл приближались к тропинке, ведущей к Торнхиллу, тучи мрачнели; почему-то они не громоздились ввысь, как обычно, а свисали вниз — громадные завесы кучевых облаков, едва не задевающие брюхом верхушки леса. По-прежнему стояла жара, и воздух вокруг дома словно был наполнен невидимыми булавками и иголочками. Издалека доносились приглушенные раскаты грома. «Они здесь», — сказал Натан, когда уже знакомый трепет пробежал по земле, преграждая друзьям путь в Торнхилл. Мальчик проследил взглядом за волной, всколыхнувшей травы. Ему показалось, что сейчас гномонам не до них с Хейзл: твари окружили дом, сохраняя некоторое расстояние, по-видимому, сдерживаемые какой-то силой — близостью железа или сильфиума. Ребята достали и вытянули перед собой дверные номерки — «Наши счастливые номера», как называла их Хейзл, — и прорвались сквозь кольцо призраков, без труда пробравшись к дому незамеченными; потом, пригибаясь под окнами, пробежали к черному ходу и укрылись в палисаднике. Натан проверил кухонную дверь.

— Мы сможем попасть внутрь? — прошептала Хейзл, когда он вернулся.

— Пока нет. Дядя Барти все время ходит туда-сюда — берет блюда или еще что-нибудь. Так что придется подождать.

— Вот-вот пойдет дождь…

Договорить Хейзл не успела. Несколько крупных капель упали детям на макушки, а потом облака вдруг раскисли, обрушившись на землю ослепляющей силой муссона. Натан что-то говорил — но гром глушил его слова. Так что он схватил Хейзл за руку и потянул под защиту стены, где широкий карниз хоть как-то укрывал от ливня. Небо расщепила молния, на миг ярко озарив сад и лес; друзья увидели, как под бешеным натиском дождя гнутся книзу ветви, ломаются стебли, вминаются в землю опавшие листья. Новые раскаты грома ударили по барабанным перепонкам; и опять сверкнула молния. Хейзл видела, как в считанных ярдах от нее вспышка вонзилась в самую землю, с шипением, слышимым даже сквозь рев ливня, опалив траву вокруг. Девочка гадала про себя, смогут ли гномоны выдержать подобный шум и свет или все же разлетятся: в такую непогоду было не отыскать глазами едва заметных признаков их присутствия. Дети промокли насквозь. Слипшиеся в крысиные хвосты волосы Хейзл распластались по лицу и лезли в глаза.

— Нечего нам тут делать! — прокричала она на ухо Натану. — Нужно идти.

Но пока дождь не приутих, им не удалось покинуть укрытия. Очередная вспышка молнии, похоже, угодила в провода: в соседнем окне на кухне погас свет. Несмотря на ранний послеобеденный час, вдруг сделалось темно. За грядкой фасоли что-то мелькнуло — нечто крупнее и плотнее, чем гномоны. Дети остановились как вкопанные; в тот же миг мимо них в дом проскользнула маленькая фигурка.

Внутри четверо склонились над чашей. Они были так поглощены созерцанием сосуда, что едва ли заметили, как сгустилась тьма и раздались первые раскаты грома. На миг в тусклом свете все лица обрели одинаково голодное выражение, один и тот же фанатичный блеск заплясал во взглядах. Потом Алекс отодвинулся — быть может, разочарованный тем, что предмет его изысканий не столь роскошен и витиеват, как он ожидал. К Эпштейну вернулась профессиональная отрешенность, и чары развеялись. Лишь Ровена и Эрик по-прежнему не могли отвести глаз от чаши.