Домой, во Тьму

Минуту мальчик рассеянным взглядом обводил покрытые фресками стены часовни (там, на фресках, могучий Святоборец, обнаженный, окутанный алым пламенем, с большим крестом в правой руке и мечом – в левой, гнал сонмы черной нечисти в зияющую яму, откуда вырывались острые огненные язычки). Мастерство неизвестного художника поражало. Фигура Герлемона, выписанная со всей тщательностью, нисколько не условная, проработанная в мельчайших деталях, казалась совсем живой. Странно было только то, что все остальное на фреске выглядело гораздо менее реальным. Словно весь свой талант, и время, и силы мастер употребил именно на изображение Святоборца, а все прочее дописывал будто нехотя. Янас отвел глаза от Герлемона и тут снова перебросил на него взгляд: ему почудилось, что пламя, одевавшее святого, шевельнулось, длинные языки стронулись с места, колыхнулись, переливаясь один в другой.

И снова замерли.

Мальчик моргнул. Наваждение пропало, но почти неощутимое чувство, что оно вот-вот вернется, – осталось.

Янас мотнул головой и шагнул к Батею.

Священник не пошевелился, словно не услышал стука шагов. Топорик подошел ближе и опустился на колени рядом с Затеем. Перекрестился. Отец Матей, закрыв глаза, руки сложив на груди, молился: беззвучно шептал святые слова. Лицо его, лбом упиравшееся в гранитный бок надгробия, густо побагровело от прилива крови. Сколько часов он уже стоит так, не разгибаясь?

Поднявшись на ноги, Топорик кашлянул.

Отец Матей вздрогнул. Задрал голову, увидел мальчика и, подавшись назад, неловко упал. Янас помог ему встать.

– Утро уже… – удивленно проговорил Матей.

– Давно ты здесь? – спросил его Топорик.

– Д-давно… – ответил священник, озираясь по сторонам. – Не помню, сколько…

Он сел прямо на пол, разминая обеими руками затекшие ноги. Топорик опустился на корточки.

– Что случилось? – проговорил, морщась, отец Матей.

– Что?

– Ты ранен?

– Да, – нахмурился мальчик. – Ничего серьезного. Другим повезло меньше.

– Опять, – вздохнул проповедник. – Сколько на этот раз?

– Трое.

– Трое… Оно становится сильнее.

– Да. Ты знаешь, оно… сегодня ночью оно принимало форму человека. Получилось не совсем похоже, но…

– Это плохо, – серьезно проговорил отец Матей. – Это на самом деле плохо. Если оно создает подобие окружающего его мира, значит, нет надежды, что оно рассеется в скором времени.

– Оно боится креста и слова Господня, – сказал Топорик.

– Да, потому и не смеет проникнуть в эту святыню, – согласился Матей и неожиданно усмехнулся: – Должно быть, ты думаешь, что я прячусь здесь от тумана?

– Ничего такого я не думал, святой отец.

– Ну, не ты, так остальные… Это не так, сын мой. Вовсе я не прячусь. Я… пытаюсь подготовиться.

– Как это? – помедлив, спросил Янас.

– Потемнеет небо среди ясного дня, – заговорил священник, – низвергнется из сумрака небосвода пылающая звезда, разобьется о земную твердь, зальет все огнем, разбросает семена черной смерти. Половина людей умрет в муках, а выжившие восстанут друг против друга, истребляя брат брата, сын отца; и тогда из кровавого моря выйдет Зверь – обличьем человек, – несущий Ключ от ночи и смерти…

– И наступит царство Тьмы!.. – продолжил Топорик.

Священник отрицательно покачал седой головой:

– Ты уже не раз слышал это раньше, правда? Все знамения исполнились… Кроме последнего.

– Николас… Ключник силен, – произнес мальчик. – Но часовню охраняют более полусотни воинов. Ему нужно будет очень постараться, чтобы проникнуть сюда. А он ведь тоже смертен. К тому же… – Янас осекся и не стал договаривать. – У меня есть мой топорик…

– Однажды его уже убивали, – сказал на это отец Матей, предостерегающе выставив руку ладонью вперед. – И я думаю, это было не в первый раз. Но неважно… Не о том я хочу сказать тебе. – Священник оглянулся, будто рядом был кто-то, кто мог его подслушать. – Сейчас ты поймешь меня, сын мой! Я видел святые письмена! – наклонившись к Янасу, прошептал он. – Я своими глазами видел письмена! Из епископского хранилища. Оно здесь, во дворце. Те самые письмена… Теперь каждый может повторить их слово в слово. И про темень среди ясного дня, и про пылающую звезду, и про черную смерть, и про братоубийственную войну, и про него… про того, кто несет Ключ от ночи и смерти… Только… знаешь, что, сын мой?

Топорик недоумевающе смотрел на старика. Молчал.

– В письменах ни слова нет о конце света! – совсем неслышно прохрипел Матей, жарко дыша мальчику в ухо. – Ни слова о грядущем царстве Тьмы. Пророчество обрывается обещанием пришествия Ключника. Неожиданно, правда?

– Я… Не понимаю…

– Сейчас нельзя сказать – народ ли домыслил пророчество до логического завершения или братья-церковники решили, что так будет понятнее и внушительнее. Главное, что исказился смысл святого пророчества! Знамения предвещают лишь приход Ключника – и ничего больше! Пророчество не говорит ничего о том, что будет, когда Ключник откроет Врата. Из кровавого моря выйдет Зверь – обличьем человек, – несущий Ключ от ночи и смерти… И все. Дальше – пустота. Вот почему мне страшно.

– Святой отец!

– Погоди, не перебивай! Письмена не могут лгать! Не могут что-то недоговаривать! Они точны и совершенны, ибо переданы нам, людям, для того, чтобы упредить нас! Для того, чтобы помочь! Но это… То, что я нашел в хранилище епископа… Эти истинные письмена – будто страница, вырванная из огромной книги.

– Последняя часть пророчества утеряна?

– Нет, нет. Не так. Предыдущие пророчества предвещают не конец света, а пришествие Ключника. Что он для нас и для нашего мира – это покрыто тайной. Я… долго размышлял… здесь… один… И пришел к мысли, что, вероятно, нашему миру явили лишь крохотный кусочек громадного знания. Почему? Потому что этот кусочек напрямую касается нас. Нашего мира. А все остальное… Сын мой, ты никогда не думал о том, что кроме четырех миров – нашего мира. Поднебесья, Преисподней и Потемья – есть еще другие миры? Иные. Неведомые нам. Еретические мысли, но… я не могу от них избавиться…

– Николас когда-то говорил мне о том же, – задумчиво произнес мальчик.

– Правда? – Старик будто обрадовался. – Что ж, тем вернее.

– Он говорил еще о каких-то силах, которые выше Поднебесья и Преисподней. О силах, которые управляют всем этим множеством миров.

Глаза Матея заблестели.

– Да! – выкрикнул он. – Да! Именно! Это похоже на большую игру, в которой нам – и Поднебесью, и Преисподней, и Потемью – уготована лишь малая роль. Возможно, Ключник, сыграв свою роль, получит другую… Возможно, игру продолжит кто-то другой…

Старик вдруг прервался, обмяк. Глаза его потухли. И Янас замолчал. Но молчал недолго.

– А нам-то как быть? – спросил он. – Нам, в нашем маленьком мирке? Как бы то ни было, Ключник открывает Врата в Потемье. Что будет со всеми нами, если вдруг?.. Постой, святой отец! Теперь я понимаю, чего ты боишься! Если игру ведут силы, которые выше Поднебесья, то, значит, ничто не может переломить ход событий. Никто не сможет помешать Ключнику сыграть свою роль! Господи, вот почему ты проводишь дни и ночи без сна и еды в часовне! Ты один понимаешь – по-настоящему понимаешь, – что мы обречены! И ты отчаялся…

Матей заглянул в лицо мальчика и вдруг всплеснул руками:

– Нет, я не отчаиваюсь. Не думай, я не отчаиваюсь. Тоска и печаль – страшный грех. Я верю в чудесное спасение. Я просто не имею право отчаиваться. Я делаю что могу. Я молю Господа о чуде и надеюсь, что он услышит мои молитвы. В конце концов, все может обернуться не так уж и… безнадежно. Гроза пройдет через наш мир – в другие. А мы – выживем. Повелитель Преисподней не сможет сломить нас. Помнишь, о чем я говорил тебе? Пока вера в Господа нашего теплится в душе хотя бы одного человека – дьявол не всевластен. А создания Потемья – существа из плоти и крови. Меч и пламя остановят их. Тремьер – сильный человек. И прирожденный правитель. И талантливый воин. И я думаю, что… Слышишь?