Чёрная Мальва

— А что ты хочешь, Мальва?

— Ничего.

— Вот. Когда что-то захочешь, тогда и буду спрашивать, а пока я вижу перед собой живой труп, спрашивать его, куда везти и что с ним делать не буду.

Обойдя по дуге цветущий Эрд, мы вошли в лес, который с каждым пройденным километром был все темнее и роднее мне. Время от времени мелькала черная тень справа, и раздавались недовольные крики птиц. Роша.

Я уже несколько минут ерзала. Сначала вяло, теперь уже недовольно.

— Стой! — крикнул всадник за моей спиной.

Все остановились. Урэш спрыгнув на сыроватую, черную землю, хрустнув сухой веткой, снял меня с коня.

— В ту сторону. Далеко не уходи. И бежать не смей. Найду.

Монолог похитителя. Я, посмотрев на тихих мужчин, что не проявляли недовольства из-за остановки, так как Императрице приспичило, пошла в сторону, которую показал мне Урэш, и заработала теперь взгляды всех в спину. Конечно. Хотя прошли годы, мягкой походки я не утратила, а только стала еще искуснее. Ветер в поле летал громче звучания моих шагов.

Возвращаясь к мужчинам, неожиданно поняла, что слышу посторонний звук. Копошение грызунов, стоны старых, сухих деревьев, щебет птиц и шум раскидистых крон дополняло странное сопение, болезненное.

Остановившись, я прислушалась, глуша в сознании не нужные мне звучания. Не ошиблась, посторонний звук точно был, вот только какое мне дело? Нужно уходить отсюда. Любопытство меня не мучило.

— Иии, — коротко запищало под свалившимся, большим деревом. Я остановилась. Пищало дитя.

Мир стал чужим, так мне казалось, но видимо не настолько я отдалилась, чтобы уйти, зная, что в лесу лежит умирающий ребенок, которому, как и моему сыну, никто не поможет, когда хищники его найдут.

Снова ребенок жалостливо запищал, и я приблизилась. Аккуратно. Медленно. Ничему нельзя доверять, порой и своим ушам. Мягко оперлась ладонями на дерево и склонилась над находкой, придя в недоумение. В сырой, неглубокой норе, вырытой в спешке, лежал бледный малыш с бирюзовыми глазами, взирающими на меня с таким же недоумением, как и я на него, только в глазах бледного ребенка была еще и обида. Такая сильная обида могла заглотать весь мир, сожрав его и растаяв.

— Когда над беззащитным тобой в лесу, что может тебя проглотить, склоняется живое существо, ты должен улыбаться и всячески строить глазки. Жизнь важна, но не для всех… — безразлично сказала я младенцу, не надеясь, что тот меня понимает, но дитя фыркнуло, чихнуло и отвернуло от меня лысую головку с едва заметными непонятного цвета волосами.

— Умный? — спросила его… или ее, насторожено поднимая. Я не попрекала и не шутила. Ребенок действительно странно себя вел.

Вернулась к мужчинам я не одна. И они это поняли, поскольку тут же Урэш приблизился и оторвал от меня ребенка, держа его перед собой на вытянутых руках, что способствовало встречи бровей на переносице — ранит хмурился.

— Кажется не мы в поисках проблем, а они в наших поисках… — тихо сказал тень, крутанув дитя в руках, детально оглядывая худое тельце.

— Бросила. Странно, — задумчиво сказал подъехавший к нам странник. — Где ты его нашла?

— В скоро вырытой яме, возле лежащего дерева…

Урэш переглянулся с всадником и, взглянув на младенца, протянул его мне.

— Ты нашла, ты и держи за него ответственность. Его бросила мать, местная нечисть. Ситуация странная, но разберемся, таких случаев становится все больше. Этого она специально быстро подложила, чтобы ты подобрала. Теперь назад не вернуть, да и не примет. Они хитрые стали. Что-то не так. А что… это нам и нужно выяснить…

Я взяла младенца и закутала его в свой шарф. Лишние хлопоты… Но оставить здесь действительно не могу. Это ребенок…

Я еще раз посмотрела в глаза странного цвета, и будто заснула в реальности, провалившись в них. В голове начали всплывать картинки:

Вот я держу страшненького, сегодня родившегося сморщенного сына и понимаю, какой бы ситуацией не пропиталось его рождение, не любить его не могу. А вот кучерявый золотоглазый малыш пытается вылезти с игральной кровати, накрытой сверху голубыми, прозрачными шторками. Вот моя рука гладит по голове, что-то лепечущего мне Лиирона. Ему тогда уже исполнилось восемь месяцев. Я помню. Я его совсем не понимала, мне это и не нужно было, главное, что он мне что-то рассказывал своим чудным детским голосом и был рядом, позволяя гладить шелковые кудряшки.

Вернули в мир, где сына нет и все воспоминания пепел, меня сильные руки Урэша, обнимающие со спины. Он ничего не говорил. А что тут скажешь? Я ведь догадываюсь, что ребенка можно куда-то деть, но он оставил его мне, дабы отвлечь его жизнью мою смерть. Смерть, о которой я так отчаянно желала.

Как переменчива бывает жизнь, как непостоянна и непослушна наша суть…

Сегодня я хочу умереть, завтра хочу жить, сегодня хочу не чувствовать боли, завтра испытать оттенки всех существующих эмоций…

Словно детская игра с палками. Ударят по ноге — хочется играть усерднее или прекратить игру, крикнув водящему. А не ударят — буду прыгать дальше, избегая удара палки по ляжкам и смотря, как другие выбывают из игры, косясь на тебя неприязненным или восхищенным взглядом.

Я не знаю что с моим телом, не приставляю, как это могло случиться, но молоко у меня не пропало. Когда мы остановились на лесной полянке, усыпанной синьками и серёмами [5] я, первым делом, не спеша, напилась чистой воды из ручья и подогрев ее в котелке обмыла в ней младенца, и обмыв грудь приложила к ней дитя нечестии. Ребенок был демонски голоден, а я застонала от облегчения и легкой боли. Оказывается, грудь болела, переполненная молоком, но я не замечала этого.

Мужчины на меня не смотрели, занимаясь делами лагеря и ночлега. У горгуль кормящая женщина может давать своему ребенку пить ее молоко, даже на площади у фонтана на виду у всех. Мы считаем, что это естественно и даже красиво, но обычно на эту «красоту» смотрят только мужчины кормящих женщин, другие по негласным традициям могут только скользнуть взглядом. Помню, в школе я очень удивилась, когда узнала, что если светлая женщина решит покормить своего ребенка грудью в обществе, ее сочтут больной на голову и начнут от нее пятиться.

— Разные культуры порождают хаос в чужих мирах, — сказал мне тогда преподаватель. — Но тем они и прекрасны, они у каждого народа свои. Таким образом «каждый народ» может быть отличен от других. Но в то же время общение этих народов это польза для всех. Иностранные учащиеся меня поймут, и я надеюсь, что светоши тоже.

И тогда я ее поняла. Если бы не слияние культур, во многих местах до сих пор бы не знали письменности.

У яркого, трескающегося костра сидели все кроме меня. В лесу было уже довольно темно. Я была немного дальше яркого круга, находясь под старым дубом в уютном гнезде из его корней. Утолившее голод дитя уже закрывало свои умные, яркие глаза, что светились в темноте, как и мои. Хорошо то, что мы нашли его, оно будет сыто, и я не буду ходить с тяжелой грудью. На меня падали алые блики зовущего к себе пламя, но я нежилась в уютной тьме, при этом застряв взглядом в искрящихся поленьях.