Проклятые башни

Изолт устало повернулась к ней.

– Но мне показалось, ты только что говорила, что они ни за что не отступят и не сдадутся. Значит, они такие же, как Шрамолицые Воины. Что толку мечтать о том, чего не может быть.

– Я сказала, что сила оружия не заставит их отступить. Но я не говорила, что ничто не заставит.

Взгляд Изолт стал напряженным.

– Если не сила, что же тогда?

Эльфрида пожала плечами, немного смущенная.

– Ну, вы же знаете, что я много беседовала с тирсолерскими пленными, убеждая их перейти на нашу сторону.

Изолт и Лахлан кивнули, а Мегэн погладила мягкую коричневую шерстку Гиты. Лицо ее было усталым.

– Так вот, похоже, Яркие Солдаты считают вас чем-то вроде воплощения Нечистого, – продолжила Эльфрида. Ее лицо пылало.

Мегэн подняла на нее глаза, в которых сквозил интерес, хотя Лахлан нахмурился и переспросил:

– Кого-кого?

– Нечистого, – повторила Эльфрида. – Сатаны, Князя Тьмы.

Ри и Банри озадаченно переглянулись.

– Тирсолерцы верят во всемогущие силы абсолютного добра и абсолютного зла, – пояснила Мегэн с легким оттенком сарказма в голосе. – Они называют свою идею о воплощении зла Сатаной, в числе множества прочих имен.

Лицо Лахлана потемнело.

– Хочешь сказать, что они считают меня чем-то вроде злого духа?

Эльфрида кивнула, залившись краской еще сильнее.

– И какие же злодеяния я совершил? – воскликнул Лахлан. – Я не вторгался в их страну и не жег их дома! Я не требую от своих женщин-солдат отрезать себя грудь или отказываться от семейной жизни! Я не приношу младенцев в жертву кровожадному богу!

– И мы тоже не приносим! – воскликнула Эльфрида. – Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь из священников убил ребенка!

Ри вскочил на ноги, лицо его исказилось.

– Я покажу им зло! – рявкнул он, ударяя кулаком по ладони. – Они у меня поймут, что такое злодеяния!

– Тише, леаннан, – прошептала Изолт, тоже поднявшись на ноги и положив на его напряженную руку успокаивающую ладонь. – Ты же всегда знал, что это священная война. Ну разумеется, их жрецы и бертильды попытались сделать из тебя воплощение зла и греховности. В этом нет ничего удивительного, и леди Эльфрида не стала бы заговаривать об этом, если бы не видела способа обернуть это в наше преимущество.

Щеки Эльфриды приняли обычный цвет, и она отрывисто кивнула.

– Да, Ее Высочество права. Я не хотела оскорбить вас, Ваше Высочество, честное слово.

Лахлан остался стоять, сжав челюсти от гнева.

– Ну, и что же нам проку в том, что Яркие Солдаты зовут меня этим Князем Тьмы?

– Это довольно трудно объяснить, потому что вы почти ничего не знаете о наших… то есть о тирсолерских верованиях, – медленно проговорила она. – Действительно, нас учат, что существует злая сила, которая всецело посвящает себя тому, чтобы низвергнуть Отца нашего Небесного. Как наш Господь окружен множеством ангелов, которые поддерживают его, так и Сатана окружен множеством помогающих ему демонов. Говорят, что Князь Тьмы был первым ангелом, который согрешил. Священники говорят, что он обманул весь мир и был изгнан на землю, и все его ангелы вместе с ним. С тех самых пор он в своей грешной гордыне и честолюбии постоянно пытается вернуть себе место на небесах.

– Не понимаю, какое отношение все это имеет ко мне!

– Это из-за ваших крыльев, – сказала Эльфрида. – И все знают, что когда-то у вас были когти, как у птицы. На некоторых старых рисунках у Сатаны были копыта, как у козла, а на других они похожи на когти. Нас, тирсолерцев, учат, что мы должны сопротивляться этому падшему ангелу, который хочет совратить нас с пути истинного. Пока Яркие Солдаты верят, что вы Князь Тьмы, они будут сражаться с вами до последнего вздоха, а не то наказанием им будет вечное проклятие.

Лахлан тяжело опустился на свое место, но его блестящие черные крылья все еще были напряжены.

– Значит, это будет борьба насмерть.

– Не обязательно, – ответила Эльфрида, наклоняясь вперед. – Мы действительно можем использовать это обстоятельство себе на пользу. К Нечистому относятся с таким ужасом, что мы можем устроить в их рядах повальную панику, и по меньшей мере некоторые сдадутся и побегут. Но у меня есть идея получше. – Она некоторое время помолчала, собираясь с мыслями, потом продолжила. – Как вы знаете, я выросла в тюрьме и никогда не выходила на свободу и не видела всего неба целиком до того, как меня повезли в Эрран в жены Айену.

Все лорды закивали, и на лицах многих было написано сочувствие.

– За несколько лет до того, как меня освободили, в Черную Башню, где я находилась, привели еще одного узника. Там держали самых опасных заключенных, тех, которые больше никогда не должны были увидеть свет. Я очень многое слышала об этом человеке от тюремщиков. Это был пророк Киллиан Слушатель, получивший свое прозвище за то, что слышал голоса ангелов. Киллиан Слушатель говорил, что Всеобщее Собрание стало заносчивым и развращенным, что священники отошли от истинного значения Божьего Слова и ищут лишь собственной власти и материального благополучия. Он прославился в Брайде тем, что стоял на ступенях собора и изобличал Филде, когда она шла к мессе.

– Киллиан Слушатель предупреждал, что Отец наш Небесный не потерпит их гордыню и порочность. Он говорил, что чернокрылый ангел смерти придет со своим огненным мечом и сбросит их с позолоченных алтарей, и тогда люди Яркой Земли будут свободны от их ужасной тирании. За свою дерзость он и потерял уши и свободу, поскольку священники утверждали, что божественный глас, который он слышал, принадлежал Сатане, а не Господу.

– Ему отрубили уши? – поразился Лахлан.

– Да, хотя он и говорил им, что слышит этот глас ушами не тела, но души.

– Но какое отношение этот безухий пророк имеет к освобождению жителей Дан-Идена? – рявкнул Мак-Танах.

– Она предлагает заставить Ярких Солдат думать, что Лахлан и есть тот самый ангел, – сказала Изолт, не отрывая своих серьезных голубых глаз от лица молодой женщины. Эльфрида кивнула, радуясь, что ее так быстро поняли.

– Но разве ты не назвала его ангелом смерти? – воскликнул Лахлан. – Чем он лучше, чем тот, другой, о котором ты говорила? Ну, тот, падший?

– Ангел смерти – не дух зла, – ответила Эльфрида. – Он стоит по правую руку от Бога и называется Князем Света, как Сатана зовется Князем Тьмы. Это воинствующий ангел, ангел мести, который оберегает истинно верующих. Он – вестник Бога на земле. Если нам удастся заставить тирсолерскую армию поверить в то, что вы и есть ангел смерти, они падут перед вами ниц и опустят оружие. Разумеется, бертильды будут кричать, что все это проделки Нечистого, и строго наказывать тех, кто поверит, но тирсолерцы всегда жаждали быть мучениками. Как только они убедятся, что Отец наш Небесный гневается на Филде и священников, они поднимут оружие против них, я уверена!

– И как же мы убедим их в этом? – скептически осведомился Лахлан. – Они уже прошли тысячи миль в своей священной войне. Думаешь, они отправятся домой, как только я велю им?

– Вполне могут, – серьезно ответила Эльфрида. – В особенности если какой-нибудь другой провидец подготовит почву. В Яркой Земле к пророкам относятся с почтением и трепетом. Вы рассказывали мне, как Йорг странствовал, разнося весть о том, что крылатый воин придет и спасет страну. Почему бы ему опять не заняться этим? Если я научу его языку огня и серы, он непременно сможет привлечь Ярких Солдат на нашу сторону, рассказывая им свои пророчества.

– Нет! – воскликнула Мегэн. – Это слишком опасно! Что бертильды сделают с ним, если поймают? Должен быть какой-нибудь другой способ.

Йорг повернул к ней свое слепое лицо.

– Лучшего способа нет, – сказал он тихо. – Не волнуйся, старая подруга. Я видел, как должен поступить. Как Ник-Хильд говорит, так и сделаем.

Мегэн снова возразила, обеспокоенно хмурясь, но слепец был непоколебим. Со времени своего обморока в начале зимы он так до конца и не пришел в себя. Его белые глаза глубоко запали, руки и ноги стали тонкими, точно прутики. Доброе старое лицо теперь часто омрачала тень печали, и он признавался Мегэн, что спит беспокойно, а сны его полны крови и огня. Но он не захотел вернуться в безопасный Лукерсирей, несмотря на все уговоры, поскольку знал, что его способности очень понадобятся Лахлану. Когда Мегэн стала настаивать, что он слишком нужен всем и не должен подвергаться такому риску, старец покачал седой головой и улыбнулся.