Охота на удачу

— Я вас… — Гера облизал треснувшие губы, в надежде добыть хоть немного влаги для пересохшего горла — я вас узнал… у вас очень запоминающийся голос. Вы Остен… Федор Михайлович, кажется. И мне неинтересно на вас смотреть…

Надежды не оправдались, рот оставался сухим, и слова, выпадая наружу, неприятно царапали гортань.

— Бросьте, Герман, что за ребячество? Поверьте, я никогда и ничего не предлагаю сделать просто так. И если я говорю вам включить громкую связь и смотреть внимательно, значит, это для чего-то нужно. В первую очередь — нужно вам.

Чувствуя подвох, но не понимая, в чем он заключается, Герка не спешил следовать совету Остена. Трубка молчала в ожидании его действий. Мишка Новиков сосредоточенно пялился в темноту, вполголоса напевая под нос незамысловатый мотивчик, состоящий из мешанины русских и английских слов. Летела навстречу ровная, как доска, трасса. Наконец сова, наклонившись вперед, нетерпеливо постучала клювом по «лобовухе». Этот стук, от которого по стеклу в разные стороны ударили ломаные молнии трещин, заставил Герку действовать решительнее. Он оторвал нагретую трубку от уха, отыскал на дисплее «громкую связь», коротко ткнул нужную кнопку и почти без удивления принялся смотреть, как на экране, совершенно не предназначенном для видео, спиралевидными разводами проступает живая картинка.

В крохотном окошке телефона фигура Остена должна была казаться мелкой, но странным образом просматривалась вполне отчетливо и детально. Легкоузнаваемо. Картинка, ничуть не смущаясь, выползала за пределы заданных дисплеем рамок, давая возможность рассмотреть все в мельчайших подробностях. Хозяин сумереченских сборщиков сидел на табурете посреди довольно просторной белой комнаты. За его спиной высилась непонятная деревянная конструкция, похожая на недоделанный крест. Казалось, кроме колоритной фигуры самого Остена, больше взгляду зацепиться не за что. Однако расширяющаяся картинка будто сама подсовывала различные любопытные мелочи. На полу можно было разглядеть остатки мелкой стружки и опилок. Под деревянной фигурой лежала вскрытая картонная коробка с гвоздями. Все это говорило о том, что сколотили ее совсем недавно. На стене, отбрасываемые неярким светом, прилипли две бледные тени, вроде бы и человеческие, но какие-то неуловимо иные. Заметить все это, не будучи особенно внимательным, было довольно непросто. Гера при всем желании не мог отнести себя к наблюдательным людям, так что весь этот упор на детали ему сразу не понравился. Подсознание, разбуженное тесным общением со счастливой монетой, работало на полную. И сейчас оно пыталось что-то подсказать Герке, намекнуть на некую очевидность.

— Вот так гораздо лучше, — удовлетворенно кивнул Федор Михайлович. — Давайте начистоту, Герман. У вас есть кое-что, что я хотел бы получить.

Герка нагло ухмыльнулся в телефон.

— А давайте я сэкономлю нам обоим время? Вот вам, а не моя удача!

Он показал сове средний палец. Это оказалось не так уж и сложно, хотя, будь перед ним живой Остен, Гера, воспитанный в духе уважения к старшим, вряд ли отважился бы на оскорбительный жест. Птица удивленно гукнула, еще сильнее округлив и без того огромные глазища-плошки. На экране телефона страдальчески сморщился Остен.

— Герман, Герман… ну что за поколение у вас такое? Все куда-то торопитесь, спешите, дергаетесь почем зря. Уважили бы старика, выслушали, глядишь, разошлись бы миром. Еще какую-то сотню лет назад молодые люди вашего возраста и думать не смели так дерзить старшему, а тут… Эх, ну будь по-вашему! Давайте я тоже сэкономлю нам обоим время. Веди! — бросил он куда-то в сторону.

В кадр неторопливо вплыла знакомая голова. Лиля была взъерошена, точно угодившая под дождь птица; разноцветные пряди топорщились сильнее обычного, из ушей исчезла часть пирсинга, на скулах лиловели кровоподтеки. Герка испытал острый приступ дежавю. Не так давно ему уже доводилось видеть подобное — девчонку в руках смертельно опасных тварей. Только теперь вместо мертвых подростков Лилю волокли старые знакомые, дэв Арбоб и «джинсовый» дядька — Скоморох, как называл его Юдин. Самое страшное, что девушка даже не сопротивлялась, безжизненным кулем обмякнув в руках конвоиров. Глаза ее растеряли колдовскую зелень, выцвели, потускнели, превратившись в две перегоревшие лампочки. Хотелось броситься к ней, встряхнуть как следует, защитить как тогда, в логове Некрополита, но… Лиля была за сотню километров. Оставалось только наблюдать и надеяться на хорошую мину при очень, очень, очень плохой игре. Трезво оценивая свои актерские способности, Воронцов вовсе не был уверен, что ему удастся сохранить скучающе-равнодушный вид.

Довольно легко преодолевая сопротивление панкушки, Скоморох и Арбоб дотащили ее до Т-образной деревянной конструкции, предназначение которой наконец-то прояснилось. Арбоб споро приматывал Лилины руки веревкой к поперечной перекладине. По тому, как неровными рывками трансформировалось тело дэва, Герка понял, что Лиля боится. Старательно загоняет страх поглубже, пытается не выпускать его наружу, но страх подобен воде: если он есть, то всегда найдет куда просочиться. Даже от этих крох уродливый дэв, постепенно утрачивавший сходство с человеком, начинал терять контроль над собой, то и дело глухо порыкивая на Лилю. Закончив свою часть работы, Арбоб поспешно вышел из кадра, видимо боясь окончательно слететь с катушек. У «креста» остался стоять Скоморох, только что закончивший привязывать ноги дочери к основанию. Он не спеша присел, загребая горсть гвоздей из коробки, и Гера похолодел, осознав, что сейчас произойдет. А Скоморох уже деловито поигрывал невесть откуда взявшимся молотком. Забывшись, начисто выбросив из головы все попытки казаться равнодушным, Воронцов подался вперед, едва не касаясь дисплея носом.

— Он не сможет, — прошептал Гера. Сейчас юноша очень радовался полумраку салона, скрывшему, как посерело его лицо. — Это же его дочь… Он не посмеет!

В голове никак не укладывалось, что родной отец может вот так запросто взять гвозди и… Герка старательно гнал от себя кровавые картинки. Скоморох между тем, с силой разжав Лиле пальцы, направил гвоздь в беззащитную ладонь — ровно в середину между линией Жизни и линией Судьбы. Но нет, это ведь блеф?! Очередная театральная постановка Хозяина?! Ведь так не может быть… ведь это чудовищно, по-настоящему чудовищно! И Скоморох, обычный усталый дядька в дурацком разноцветном джинсовом костюме, сейчас выглядел для Геры уродливее и страшнее, чем дэвы, Некрополиты, мертвецы и все иные монстры, вместе взятые.

— Он не сможет… Не сможет…

— Вы недооцениваете мою власть, Герман Владимирович, — Остен вздохнул притворно-разочарованно. Рывком поднявшись с табурета, он выпрямился во весь свой немалый рост, звучно прочистил горло и продекламировал: — Гвозди б делать из этих людей! Крепче б не было в мире гвоздей!

Он театрально взмахнул рукой. Таким жестом секундант опускает платок, объявляя начало дуэли. Так радушный хозяин приглашает гостей в распахнутую дверь уютного дома. И, как это ни странно, таким же точно жестом приказывают отцу вбить гвоздь в ладонь родной дочери.

Стук металла о металл, раздавшийся при соприкосновении бойка со шляпкой, оказался совсем негромким — гораздо тише, чем треск рвущейся под напором острой стали плоти. Мокрый, отвратительно чавкающий звук радостно ворвался во все доступные уши. Он растянул аристократичное лицо Остена в блаженной улыбке. Он до бледной синевы сжал пальцы Скомороха на прорезиненной рукоятке молотка. Он согнал остатки краски с Геркиных скул. В долю секунды. А затем он потонул в отчаянном крике, безнадежном и беспомощном, от которого у Герки узлом завязались внутренности, — так страшно Лиля не кричала даже на разделочном столе Некрополита.

Многим ли жителям Земли, родившимся после смерти одного известного парня из Библии, доводилось вживую видеть, как распинают человека? Герка, не веря, следил за происходящим, думая лишь о том, что всю жизнь представлял распятие совершенно неправильно. Отчего-то ему казалось, что распинаемый остается абсолютно неподвижным, на деле же…