Земля оборотней

У очага сидела старая саамская женщина. И была у нее одна рука, одна нога и один глаз — а второй половины у нее не было вовсе. Нет, не так — она была черна, ибо принадлежала иному миру. Ее лицо напоминало маску, из щелок глаз сочилась тьма. В правой руке старуха держала деревянную ручную мельницу, левой — призрачной — поглаживала ее ручку. За спиной старухи, за откинутым пологом из шкур, блестела черная вода, в которой Ильма мгновенно опознала Прорубь, где суждено упокоиться всем тунам, а Ильмо — темные воды Маналы, ожидающие род человеческий.

«Крыша его — беззвездное небо, а двери — Врата Хорна», — всплыло в памяти Ильмо. Где он это слышал? Какая разница. Он понимал, кто на него смотрит.

— «Вот мы и вместе», — сказала бабка волку, свалившись в ловчую яму, — скрипучим старушечьим голосом сообщила Калма, поочередно оглядывая вошедших.

Когда на Ильмо упал мертвящий взгляд богини, он едва не рухнул ниц, но удержался, и даже голову не склонил. Карьяла не поклоняются Калме — зачем поклоняться той, которая сама всех забирает?

— Мы пришли за сампо, — выговорил он, пока страх не лишил его голоса. — Его надобно отсюда забрать. Такова воля богов.

— Богов? — Калма мерзко захихикала. — Так это боги послали вас, детки, чтобы меня отыскать и вразумить? Что, сами не смогли сюда добраться — или побоялись?

— Может, хватит болтать попусту? — невежливо встрял Ахти. — Ты сама подумай, старая ведьма, — если эта штуковина весь мир загубит, какая тебе с того будет радость? Сейчас тебя весь Средний мир боится, а так останешься одна-одинешенька — с мельницей этой, как дура.

— О Матерь Калма! — выступила Ильма. — Выслушай нас! Разве ты сама не видишь очевидного? Сампо лишь манит властью, но в конце уничтожает всё! Ты хочешь стать первой среди богов, но не останешься ли ты в одиночестве среди пустоты?

Калма слушала их с явным удовольствием, даже головой кивала, а черные, словно из дыма сотканные пальцы ее все поглаживали ручку сампо.

— Всё верно поняли, детки. Верное моим желаниям, сампо уничтожит всё. И останусь я не первой — единственной. Или думаете, что я заскучаю в одиночестве? Да я от века одна! Никого не будет в мире, способного сравниться с Калмой, никого, способного бросить ей вызов! Разве не чудесно? Сама не знаю, что слаще — оттягивать этот миг или приблизить его наступление? Вот сейчас поверну эту ручку — и мир прекратит быть…

Черные пальцы сомкнулись на рукоятке, крышка дрогнула…

Но в этот миг Ахти выхватил меч и нанес удар с плеча.

…Ни Ахти, ни кто-либо другой из них не знал ничего о божестве, которому был посвящен Плачущий Меч. В землях Закатного моря правят совсем другие боги. Тут не слышали о солнечном боге стран восхода, который когда-то — один из всех богов и людей — умер по собственной воле и снова вернулся в мир живых, разбив врата смерти и проложив путь каждому, кто не побоится за ним последовать. Ахти понял лишь, что его удар достиг цели, — и тут же его глаза заволокла мгла. Чум, очаг исчезли — перед ним возникла призрачная бесформенная тень, которая бросилась на него и мгновенно растерзала. Обрывки, клочья души воина брызнули во все стороны; налетел сквозняк и выбросил их из чума прямо в черные воды Проруби. А тень, уничтожив Ахти, потеряла форму и силу и вытекла в вытяжное отверстие беспомощным дымом.

Прочие увидели совсем иное. Плачущий Меч вспыхнул, словно луч солнца во тьме, и разрубил Калму надвое. Саамская старуха с криком развоплотилась. Сампо выпало из ее рук и со стуком покатилось по земле. Ахти окутало темное облако. Бездыханный, он выронил меч и упал в очаг, где только что угасло черное пламя. Дым от очага поднялся в вытяжное отверстие и исчез.

— Хар Одноглазый! Он ее достал! — восторженно воскликнула Асгерд, всплескивая руками. — Слыханное ли дело — смертному одолеть Калму!

Она подскочила к очагу, подняла сампо и протянула его Ильмо. Тот взял мельницу, мимоходом подивившись ее тяжести. Остальные так и стояли оцепенев — а Асгерд уже обнимала Ахти. Ильмо показалось, что на ее глазах блестят слезы.

— Такой герой не должен достаться Манале! — воскликнула она. — Он заслужил лучшей участи!

Асгерд крепко обняла его, закрыла глаза… и осела, мягко упала на землю рядом с убитым. Дыхание ее остановилось, грудь перестала вздыматься.

— Ч-что с ней? — запинаясь, проговорил Аке, выглядывая из-за плеча Йокахайнена. — Она что, тоже… того?

— Она отправилась звать его обратно, — шепотом ответил тот.

Асгерд открыла глаза — и увидела, что стоит на пустынном, угрюмом берегу. Над ней темнело небо, затянутое низкими облаками. Перед ней — черная река, полускрытая туманом. Под ногами — влажный, пахнущий тиной песок. Не хватало только огромного лебедя, скользящего по воде, но Асгерд и так знала, где находится. Страна, где царит вечная осень, где не светит ни солнце, ни звезды, — Манала.

— Где тебя искать, Ахти? — прошептала она, чувствуя, что на глаза снова наворачиваются слезы. — Как собрать по частям, по клочкам? А я-то все дразнила тебя, считала пустомелей… Я бы и самого Сигурда за три шага не распознала, дурноголовая, за героями гоняясь!

На другой стороне в тумане возникла размытая тень. Туман пополз в стороны, словно подчиняясь чарам, и Асгерд увидела женщину средних лет в одежде карьяла. В ее глазах застыло горе, губы были скорбно сжаты. На плече лежали большие черные зубастые грабли. В тумане они напоминали костяную растопыренную пясть.

— Все-таки пророчество сбылось, — глухим голосом проговорила Кюллики. — Он погиб от злой жены. Воистину, найдется ли жена злее Калмы?

— Жена погубила — дева спасет, — отозвалась Асгерд. — Ахти умер как герой. Бросил вызов самой смерти. Не уничтожил ее — нельзя убить то, что никогда не жило, — но нанес поражение, заставил выпустить добычу. Он заслужил лучшей участи, чем упокоиться в черных водах. Только бы найти его…

— Тогда жди.

Кюллики сняла с плеча грабли, вошла по колено в воду и запела руну:

Вечный туман над Маналой снова заклубился, стал гуще и плотнее. Только было видно сквозь него, как вздымаются и опускаются черные зубья граблей. Поднимались, пустые — и снова опускались с плеском в воду, шаря по дну.

Асгерд терпеливо ждала. С дальнего берега раздавалось мерное — шлеп, шлеп… Один раз на песок рядом с Асгерд упал черный комок. Она невольно отшатнулась — но то был просто придонный ил… Асгерд не могла смотреть, что делает Кюллики, ее скрывал туман. Да не очень-то и хотелось видеть, как она собирает куски тела вместе, омывает их в мертвой реке и рунными песнями сшивает разорванные жилы… Страшная работа, которую, кроме нее, не сделает никто…