Режим бога (Последний шаг) (СИ)

— Ты сегодня ужасно странная! — признался Луис, открывая дверь. — Я люблю тебя.

Она вспыхнула от его первого признания, вывернулась и помчалась наверх, в комнату.

— Я соскучилась по тебе.

— Ты повзрослела.

Они бухнулись на пол возле декоративного камина, уже не то балуясь, не то всерьез лаская друг друга.

— Мне кажется, что по своей глупости или трусости однажды я едва не потеряла самое важное. Может, самое важное в моей жизни. Теперь я поступлю иначе — так, как хотела тогда, но не решилась… Я должна была сделать это, должна — и все изменилось бы для тебя. А я струсила… оглянулась на чужое мнение…

— Я не понимаю, о чем ты говоришь…

— Это неважно. Не думай об этом! Я все исправлю! — лихорадочно шептала Эфимия, освобождаясь от одежды и словно впервые оглядывая сверху собственное тело с загорелой ровной кожей, бледно-розовыми бутонами нежной, еще по-девичьи острой груди, ямкой пупка на бархатистом животе. — Я все исправлю!

Луис коснулся ее и уже не смог удержаться, да она бы и не позволила ему отступить. Вместо нее с ним была женщина, знающая свои желания и умеющая с ними ладить. Она видела, что сначала он изумился, а потом забыл об этом думать, охваченный лихорадочным сосредоточением на ней и только на ней. Краткий миг боли сменился сладкой истомой, и та лишь нарастала, отодвигая все лишнее, обнажая сердцевину сути. Кажется, за те долгие часы они опустошили друг друга до дна в своем безумном притяжении и борьбе…

А потом они просто лениво валялись на ковре и болтали.

— Красивый камин… Мне всегда было жалко, что он не настоящий… — сказала Эфимия, с удивлением прислушиваясь к собственным чувствам. Луис стал ей в миллион раз ближе, она не могла спокойно думать ни о чем, что было связано с ним, но ее поражало то, как у нее получилось быть такой… уверенной? Ведь по секрету многие более опытные подруги говорили ей, что первый опыт — это ужас-ужас, и хочется убежать, и хочется спрятаться в шкаф. А ей хотелось прижиматься к Луису, целовать его и дурашливо говорить всякую ерунду — всё как и прежде, только теперь чуть-чуть иначе, без того ограничения, порождавшего натянутость. Сейчас они могли обсуждать вообще все на свете и не краснеть.

— А ты много видела настоящих каминов?

— В Сан-Марино у дедушки с бабушкой — настоящий. Знаешь, как прикольно? Они разжигают его настоящей древесиной, он немножко закопченный вот тут, над топкой… Слушай, вот посмотри на окно!

— Угу, и что там?

— У тебя на фоне окна перед глазами никогда не плавают причудливые узоры?

— А-э-э… т-такие прозрачные кружочки с точками? Иногда они собираются в гирлянды…

— Да! Да! Как думаешь, что это такое?

— Не знаю. Может, ворсинки, пылинки. Я не задумывался, пока ты не спросила.

— А я задумывалась. Вдруг мы как под микроскопом видим бактерии? Надо спросить у деда, может ли быть такое.

Луис захихикал, переворачиваясь на живот и пряча лицо под локоть:

— Угу, ты прямо сейчас свяжись с ним вот в таком виде и спроси. Зачем откладывать столь важный вопрос? Фим!

— А?

— Слушай, а почему тебя заинтересовала литература об одержимости?

Эфимия так и подскочила, так и взвизгнула от возмущения:

— А ты откуда узнал?!

— Да еще на набережной переловил.

Девушка сердито оттолкнула Луиса и натянула джемпер прямо на голое тело, отбросив от себя его руку. Он рассмеялся.

— Для учебы надо было! — буркнула она себе под нос. — Шпион!

— Ну конечно, «для учебы», так я и поверил. Зачем бы ты тогда это скрывала, если для учебы?

Эфимия покосилась на него, и Луис одним рывком снова опрокинул ее на пол.

— Ладно, — она шмыгнула носом. — Пусти. Я расскажу. Неважно, что ты подумаешь о моей нормальности…

— Что мы с тобой оба ненормальные.

— …но почитать об этом мне посоветовала мама.

— Мне уже страшно представить: сама леди Фаина! Да-а-а, это сразу говорит о твоей ненормальности.

— Не ёрничай!

— Но это же так… готично, да? Готично? Я правильно выразился?

Он потянул ее к себе, чтобы поцеловать. Эфимия сдалась, втайне понадеявшись, что это его отвлечет и ей не придется говорить на эту неловкую тему. Но Луиса не так-то просто было отвлечь от нити повествования — сказывалось воспитание «черной эльфийки», логичной до невозможности и всегда чертовски корректной.

— Тебе было лучше без этого джемпера, — сообщил он, с неподражаемым видом разглядывая стереоаппликацию во всю грудь: надпись «Синты — тоже люди!» и картинку, весьма наглядно изображающую робота в разрезе. При взгляде на Эфимию в этом джемпере можно было подумать, что она робот, с нею что-то случилось и вся электронная начинка — это ее собственные внутренности.

— Ты ничего не понимаешь в эстетике киберов!

— Да я-то ладно, а няня Нинель от таких картинок всегда зависает. Я давно хотел спросить кого-нибудь из вас: а нельзя бороться за права «синтов», их не вскрывая?

— Я спрошу об этом у друзей! — съязвила она и скорчила ему рожу. — Фу! Зануда.

— Да, и поэтому хотел бы услышать, с чего это вдруг миссис Паллада порекомендовала тебе книжки об экзорцизме?

— О! Ты выговорил это слово! А я даже запомнить его не могу! — Эфимия уселась поудобнее, а Луис улегся и положил ее ладонь себе на грудь. — Короче, сегодня в многомернике я видела другого игрока.

— Да ну! — засомневался юноша.

— Вот и папа мне не поверил. Да еще и решил, что я это придумала с целью изобразить глубокое переутомление от учебы и тем самым выпросить его подпись на разрешении…

— Но как там мог быть другой игрок?

— Я не знаю. Но это был не «непись». Мне показалось, что он заблудился и поэтому в отчаянии. Он дал мне это понять. А еще этот кошмарный облик…

— Какой облик?

— Горящего человека. Просто тело, погруженное в пламя!

Луис почесал щеку:

— Н-да… Неприятно.

— Вот и я об этом же. С перепугу я сначала заорала, а потом уже стала думать о его словах. Он молил меня о помощи.

— Бедная ты моя! Но это ведь какой-то… какое-то исключение из правил? Такого не может быть с многомерниками!

— Да. И мама, полушутя, посоветовала мне почитать об одержимости. Между прочим, в этих книгах иногда встречаются очень любопытные свидетельства. Я даже почти поняла, почему мама так увлекается стариной.

Луис тоже сел, и глаза его заблестели:

— А ты не связывалась с разработчиком?

— Ха! В том-то и дело, что связывалась! Меня заверили, что это невозможно и что «непися» с такими параметрами, какие я описала, не существует ни в одном из их многомерников. Они вообще стараются не использовать опасные стихии в воплощениях квестовиков…

— Ого! Но это же…

— Вот тебе и «ого»! Знаешь, что характерно для картины одержимости посторонним духом? У человека медленно или, наоборот, резко, меняется поведение. Он начинает делать то, что не умел до этого. Например, говорить на незнакомых языках, левитировать предметы, а то и себя. Иногда становится безумен. Впадает в необоснованную ярость, кидается на окружающих. Рассказывает о невиданных городах, странах и мирах и видит их внутренним зрением. Узнает людей, которых никогда не видел прежде. Может становиться похотливым и ненасытным, и особенно это заметно, если прежде слыл тихоней и аскетом. Священники свидетельствовали, что одержимые хулили Великого Конструктора и восставляли дьявола. Именно эта точка зрения на одержимость и стала канонической. Есть много рассказов о том, что чужеродные сущности вообще никогда не слышали ни о Великом Конструкторе, ни о дьяволе, ни о других мировых религиях и их персонажах…

— Да, мне попадалось именно каноническое… Развлекательная литература… Фим, а как ты собираешься использовать эту информацию в своем случае — с этим многомерником, горящим человеком и…

Эфимия дернулась, изменила позу, глаза ее застил туман. Она чуть откинула голову и обеими руками взметнула за плечи распущенные темные волосы.