Ворон

— Да. Будто вымерло там все. — подтвердил его друг. — Ни птиц, ни ветерка, ничего-ничего… Хоть бы пошевелилось что…

— Не добрая то тишина. — кивнул ему в ответ первый кормчий. — Ну, у нас там дозорные стоят. Будет какая беда — мы первыми об этом узнаем…

Эглин гнал своего коня по дороге в Эрегион, но он не намеривался останавливаться в этом эльфийском королевстве. Он, как никогда страстно, любил Эллинэль. А, как он ненавидел тех, кто посмел его изгнать! Он готов был вызвать каждого из них на поединок, а первым — того «выскочку». Чтобы дать выход этой ярости, он намеривался гнать коня до самых Серых гор — найти там какое-нибудь темное ущелье, обхватить холодную каменную плоть и выть по волчьи, часы сутки — пока хоть немного не выйдет эта давящая его ненависть.

Конь нес его среди полей; время от времени поднимались по сторонам перелески — да тут же и отлетали назад. Если бы Эглин остановил своего коня, если бы прислушался — то, верно, испугался бы этой тиши, но он ничего не слышал — в ушах его гудела жаркая кровь, а в глазах темнело, и он, время от времени, начинал подвывать по волчьи.

Неожиданно, конь остановился, захрапел и попятился назад.

— Что же ты! — дернул поводья. — Ты…

Но он не договорил — замер…

Метрах в тридцати перед ним, изгибался древний каменный мост, под которым уныло ворчала на каменных перекатах холодная темная речушка. Она вытекала из мрачного елового леса, который черный стеною высился прямо за мостом.

За мостом у грани леса, дорога разделялась на неравные части — одна нехоженой тропою терялась в лесном мраке, а другая — широким, устланным солнечным светом трактом, уводила в Эрегион.

Но на широкий тракт даже и не взглянул Эглин — натянув поводья, пристально вглядывался он на темную исходящую из леса тропу. Конь все продолжал пятиться, и испуганно храпеть. Те травы, которые росли на той тропе беспрерывно пригибались — некоторые так сильно, словно невидимые ступни прижимали их к земле — только они успевали отогнуться, как на них давили уже новые. Там, в воздухе, перекатывалось какое-то марево, все приближалось-приближалось.

В следующее мгновенье оно должно было выйти на свет солнца, но тут ударил жаркий выжженный ветер и вокруг разлилась густая тень. В этой тени на мост заползла и стала приближаться некая призрачная стены, словно через серое покрывало был виден через нее помрачневший больше прежнего лес. Теперь Эглин слышал и гул голосов.

Но вот, как из небытия появилась в двух шагах от него стрела, вонзилась его в плечо — он пригнулся и еще несколько стрел просвистели над его головою.

В голове его пронеслись такие чувства: «Предупредить… О, нет — только не этих, изгнавших меня!.. Но там же Эллинэль! Ты должен быть рядом с нею до конца!»

Тут из тьмы вылетел такой град стрел, что конь оказался буквально истыкан ими. Одна из стрел попала в ногу Эглина, он закричал:

— Ну же! Неси меня к Ней!..

Но конь уже рухнул на дорогу, Эглин покатился в траве, тут же, впрочем, вскочил и, опадая на раненную ногу, и выхватив клинок, на котором еще темнела кровь Барахира, бросился навстречу мареву.

Но добежать он не успел — новые стрелы вылетели из мрака — пронзили Эглину грудь. Он захрипел, изо рта хлынула кровь, но он еще продолжал идти — шел и видел пред собою лик Эллинэль.

— Не пройдете! — смог он прохрипеть с яростью.

До тьмы оставалось еще пять шагов — новые стрелы врезались в его грудь, одна пронзила шею, другая вошла в глаз — он стал заваливаться, но, все-таки, смог совершить последний рывок обрушить клинок во тьму — лезвие ударилось о сталь, раздалась ругань, потом — хохот, после чего тело Эглина было отброшено с дороги, а призрачный вал устремился дальше. Он все выползал и выползал из темного леса и не было ему ни конца, ни краю…

Четверо эльфов дозорных расположились на широком суку ясеня, который нависал прямо над дорогой. Покрытые густой листвой ветви, делали эльфов незримыми для сторонних наблюдателей, а самим им через узенькие лиственные окошечки видна была дорога на пару верст к западу, и на пару к востоку.

С самого утра сидели они, вслушиваясь в тишину, но вот — проскочил под ними на своем коне Эглин, и завязался негромкий разговор:

— Так это же Нолдорский князь…

— Да. Был гостем у нашего государя. Сватался за Эллинэль, да она ему любовью не ответила…

Они еще немного поговорили, размышляя, какая же тяжкая мука неразделенная любовь, но тут один из них шепнул коротко:

— Тихо. Кажется, кричал кто-то…

Все замерли, однако, никаких больше звуков не было — полное безмолвие — эльфы дышали очень тихо, однако и их дыхание явственно слышалось в этой тиши. Тот, что услышал крик, совсем тихо зашептал:

— Я не мог ошибиться — точно, кто-то кричал в отдалении, и… кажется — это был крик Эглина.

— Нам было велено — чуть что — сразу поднимать тревогу…

Другой достал рог, молвил:

— Один то крик далекий. Но… тревогой сам воздух полнится — я сердцем беду чувствую — близко она. Трубить надо.

Он поднес рог к губам и в это же время, из широкой лощины, пересекающей поле к севера, стремительно и бесшумно рванулась на них тьма. Она встала высоченный стеной и в мгновенье обволокла ясень…

Над дорогой поднялся черный столб, в глубинах его взметнулось бардовое пламя, отчаянно загудел рог, но зов этот, словно через болотную тину прорвавшись, оказался совсем слабым, и не услышан никем, кроме, разве что нескольких лесных зверушек, которые затаились в своих норах и выжидали, когда минует напасть и они смогут вернуться к привычной своей жизни…

А на крыше лебедино-белого дворца, который, смотрели в разные стороны света четверо дозорных. Вот один из них, тот, что смотрел на восток — поднял ладонь, и по знаку этому подошли к нему предводители отрядов лучников.

Они стали говорить между собой, но говорили совершенно бесшумно…

Все это заметил Барахир — он смотрел на них с болью: хоть и не слышал, но чувствовал, о чем их разговор.

Слово теплый лист, коснулся его голос Эллинэль:

Эллинэль, положив свою воздушную ладошку на его запястье, пропела таким печальным и красивым голосом, что все, кто был столом обернулись к ней:

— Что же делать? Что же нам всем делать? — мучительно простонал Барахир и капельки пота выступили на его лбу — и вот он, еще раз взглянув на застывших у огражденья дозорных — на их неподвижные, напряженные фигуры — решился, и заговорил громко. — Бежать отсюда — сейчас же! Любимая, дай руку, и мы убежим! Они не станут нас слушать — они останутся, но хоть мы убежим!..

Эллинэль вздохнула, тихо молвила:

— Бежать?.. От злого рока бежать? Куда же ты от него убежишь? Радуйся, радуйся, друг мой милый, этим мгновеньям.

Барахир вскочил из-за стола, подбежал к эльфам дозорным:

— Что вы здесь увидели? Где — Он?

Но тут Барахир и сам увидел: едва приметное темное облачко клубилось на восточной дороге, между зеленых кудряшек деревьев, между яркой желтизны, взошедших спелую пшеницей полей. Оно стремительно приближалось, разрасталось значительно ближе…