Перстень Мага

— Слышу, слышу, Конан, не горячись! — Дверь скрипнула, пропуская улыбающегося хозяина.— Несу, все несу, только не ходи на кухню! В прошлый раз ты погнул две жаровни и большой котел дал трещину! А уж о мисках, плошках и говорить не приходится! Посмотри лучше сюда — вот цыплячьи грудки, нежные, как у юной девушки, а вот и кешаб с базиликом! Эй, малый, где ты там? — Фарус обернулся к двери.

Мальчишка в обляпанной жиром рубахе внес огромное блюдо с дымящейся бараниной, поставил на стол и опрометью выбежал вон, не дожидаясь хозяйского подзатыльника. Вскоре он вернулся с пышными лепешками на плоской расписной тарелке.

— Старайся, старайся, когда-нибудь эта таверна будет твоей! Спасибо отцу скажешь, что научил уму-разуму! Меня самого тоже с малых лет к кухне приучали! — без умолку болтал хозяин, ловко расставляя на столе кубки и блюда. Неслышно вошла служанка, поставила на стол огромный кувшин с вином и, сверкнув глазами в сторону киммерийца, исчезла.

— Что ты там ворчишь о погнутых жаровнях и дрянных глиняных плошках? Тебе они, небось, обошлись в пару золотых, а я отвалил целый кошель! Да за эти деньги можно было купить серебряную посуду на весь квартал, а ты все ноешь! Небось только и мечтаешь, чтобы Конан еще разок похозяйничал у тебя на кухне, а? Ну, ладно, иди, да на всякий случай принеси еще кувшин, разговор у нас будет долгий. И посматривай там, как договаривались!

— Будь спокоен, я до рассвета глаз не сомкну, а мой постреленок у ворот покараулит! — Фарус вышел, тихо прикрыв за собой дверь, а Конан, отстегнув меч, положил клинок рядом с собой на лавку.

— Ну, давай закусим, а то я с утра не ел, сидя в этих проклятых колючках. Набить бы ими полные штаны негодяю Шафрасту, вот я бы посмеялся! — Киммериец налил себе вина, разломил лепешку и жадно принялся за еду.

Гайяр, хрустя куриной косточкой и прихлебывая душистое пуантенское, не таясь разглядывал киммерийца. Он был моложе, чем показался в темноте за конюшней,— лет семнадцати или восемнадцати, но сильное гибкое тело с буграми мышц выдавало опытного бойца, холодные голубые глаза таили опасность, как сталь клинка. Интересно, что привело его во двор к Шафрасту? И Гайяр первым нарушил затянувшееся молчание:

— Позволь спросить, киммериец, что за счеты у тебя с Шафрастом? Ведь он — повелитель здешних воров и мошенников, а ты, похоже, не занимаешься ни тем, ни другим?

Киммериец поперхнулся вином, закашлялся и оглушительно расхохотался:

— Что?! Ни тем, ни другим?! Ха-ха-ха, вот сказал, так сказал! А кто же я, по-твоему? Ну-ка, говори, а я послушаю!

— Так ты тоже… вор?! Мне показалось, что ты — из свиты какого-нибудь вельможи, телохранитель или воин… Твой меч, шелковый пояс, мягкие кордавские сапоги…

— Ох, мальчишка, не могу больше смеяться, что ж, по-твоему, воры должны ходить в лохмотьях и с нечесаными волосами?! И единственное их оружие — короткий кинжал? Сразу видно новичка. О, послушай, это то, что надо! Кр-ром, как ты кстати подвернулся!

— Так что там у тебя с Шафрастом? Если ты и вправду вор, то кое-что я, кажется, понимаю… Но не сочти за дерзость, расскажи, в чем дело!

— Нет, это мне нравится! Я притащил тебя сюда, чтобы слушать, а не рассказывать! Хотя все равно пришлось бы… Так что слушай.

Взяв в руку полный кубок, киммериец на мгновение задумался. Густые черные брови сошлись к переносице, губы скривила недобрая усмешка. Тряхнув волосами, Конан осушил кубок и отодвинул блюдо с кешабом:

— Эх, будь у меня этот перстень, черный перстень Бела, я бы тогда… Но и без него я неплохо потрошу здешних купцов! Ха, сколько раз я перебегал дорогу Шафрасту, называющему себя Повелителем Хитрецов! Сколько раз уводил из-под носа его людей добычу, которую они уже считали своей! Да, здесь сейчас пошла большая охота, и дичь — это я — Конан из Киммерии!

— Они что, хотят убить тебя?

— Нет, гораздо хуже! Шафраст хочет, чтобы я на него работал… Я, Конан!!! Тьфу, дерьмо Нергалье! У него все шадизарские воры на побегушках, каждый вечер приносят добычу и получают лишь часть… Эх, что делается! Во что превратился свободный промысел! И как они трясутся перед этим мерзавцем! Правда, перстень приносит всем удачу, но есть что-то еще, какая-то странность, и я не покину Шадизар, пока не узнаю, в чем тут дело. А ты, приятель, мне в этом поможешь! Самому мне нельзя показываться в Пустыньке, да и здесь приходится быть осторожным… а ты, с твоими круглыми глазами и разинутым ртом, пойдешь туда и все разузнаешь! Ну, а теперь говори, тебе что нужно от Шафраста? Ведь не наниматься же ты к нему пришел?

— Ты прав, киммериец, здесь, в Шадизаре, сейчас идет большая охота… Я, Гайяр, охочусь за Шафрастом, вернее, за его черным перстнем!

Конан хотел было расхохотаться, но глаза Гайяра, всего несколько мгновений назад такие круглые и простодушные, вдруг вспыхнули зловещим золотистым огнем, а в зрачках заплясали красные искры. Складка гнева легла меж бровей юноши, когда он заговорил хриплым от волнения голосом:

— Кем он себя называет, отродье свиньи и шакала? Правнуком Закко? Его наследником? Ну, так он лжец, и каждое слово его — зловонная болотная жижа! Моя мать, Рафала, правнучка Закко, а перстень был похищен у моего деда — Ловкача Эмета! Он полюбил Шафраста, как сына, и хотел, чтобы тот стал ему зятем. Моя мать отдала ему свое сердце… Да и, правду сказать, негодяй этот мог льстивыми речами кого угодно завлечь и одурманить; да и красотой его боги не обидели. Что ему стоило втереться в доверие к наивной девушке! Но ему была нужна не жена, а только черный перстень. И Шафраст, конечно, не желал примириться, что талисманом Бела будет владеть не он, а Рафала, дочь Эмета. Проклятый ублюдок был без ума от магических предметов, собирал их где только мог, воровал, выменивал… Он хвастал матери, что среди самых ценных его сокровищ — волшебная плеть и флакон синего хрусталя, чудесные вещицы, которые помогут ему добиться власти и богатства. Плеть, если ею хлестнуть человека, тотчас превращает несчастного в собаку. А в синем флаконе — эликсир, крушащий любое железо… Мой дед, Ловкач Эмет, был несказанно рад заполучить дочери такого мужа, но вышло совсем по-другому. Однажды ночью Шафраст, задушив верную служанку, пробрался в спальню моей матери и силой овладел ею… Она отказывала ему в этом, пока их не соединят узы брака, но негодяй не желал ждать!.. Я впервые в жизни рассказываю об этом, и каждое слово причиняет мне боль, но я хочу, киммериец, чтобы ты почувствовал всю глубину моей ненависти!.. Наутро Шафраст исчез, вместе с ним и перстень, а в покоях Эмета нашли мертвого рыжего пса… Рафала, моя мать, похоронила его со всеми почестями, как своего отца… Уж она-то знала, в чем дело…

— Так ты… Ого-го, вот это да! Ты — его сын? Ну и дела!

— Да, киммериец, по крови я его сын, но хочу лишь одного: вернуть Рафале перстень и привести в Шадизар на веревке пса… пса Шафраста! Я дал клятву и от нее не отступлюсь!

— Значит, тебе нужен не только перстень?

— Нет. Я хочу получить все, чем владеет этот негодяй! Только так он искупит долг крови перед нашей семьей. Однако я клянусь, что, кроме самого Шафраста, ни на ком и никогда не использую проклятую плеть! Лишь для этого я должен заполучить ее. А с ее помощью — и перстень. Он приносит удачу в кражах, обманах, плутнях, торговле и оберегает владельца от смерти. Насильно снять его с руки хозяина невозможно.

— Поэтому-то Шафраст и похваляется им каждый вечер! Ну, ладно, ночь уже кончается, послушай-ка, что я придумал!..

Потрескивал догорающий светильник, один за другим пустели кувшины, жир застывал на кусках недоеденного мяса, а юноши все шептались, то склоняясь почти вплотную друг к другу, то откидываясь назад и негромко смеясь.

Небо за окном из черного стало темно-синим, утренняя звезда блистала, как алмаз в короне божества, а Конан все наставлял Гайяра, как следует держаться и что говорить.

За дверью раздался тихий стук, повторившийся еще два раза. Конан легко поднялся и беззвучно отодвинул засов. Вошел Фару с, неся на небольшом подносе две кружки с ароматным дымящимся напитком. Ноздри Гайяра затрепетали, глаза, покрасневшие от бессонной ночи, жадно блеснули.