Час эльфов

Фрейр видел, как они подошли к Галааду, протягивая к нему свои уродливые лапы, и унесли его – при этом он не слышал, чтобы тот кричал. Скорее всего, мальчуган был без сознания. По крайней мере, Фрейру хотелось на это надеяться. Затем среди монстров пронеслось какое-то движение, их безобразные лица повернулись к нему, и в то время как двое из них потащили свою добычу назад, группа возобновила свое медленное продвижение, борясь со стихией.

Фрейр закрыл глаза и уронил голову. Ему не было необходимости ни смотреть в их сверкающие темным блеском глаза, ни видеть отсвет их кривых сабель, чтобы знать, что в конце концов скорая смерть настигнет его.

Перед его закрытыми глазами стояла картина, которую он наблюдал на пустынной дороге, и видение это было столь отчетливым и жутким, что сама смерть не могла с ним сравниться. Чудовища покидали Черные Земли, двигаясь цепью друг за другом. Там были гоблины, закованные в доспехи, полудикие орки и тролли, люди-псы, которых называли кобольдами, изможденные вампиры, худоба которых была невероятной, и многие другие твари, которых никто не смог бы назвать. Фрейр, онемевший от ужаса, смотрел на этот темный поток, бесшумно катящийся к долине, медленный, как тающий лед. Но вот перед ним на миг промелькнуло видение, слишком невыносимое, чтобы тут же не отвести от него взгляд и не броситься бежать, охваченному безумием, яростью, отвращением и стыдом, забыв не только о Галааде, но и о всякой осторожности, с отравленной ужасом кровью и онемевшими членами. Там, в гуще этих страшных легионов, рядом с всадником, похожим на человека, держащим длинное копье из темного металла, он увидел сидящего на черной лошади, окруженного кольцом бородатых воинов Безымянного. Это существо повернулось к нему, словно почувствовало исходящий от него запах страха, и Фрейр разглядел его лицо… Невыносимое зрелище. Его лицо было в точности как…

Жестокость этого воспоминания вызвала у него отвращение. Он повернулся на бок, и его стало выворачивать наизнанку – до тех пор, пока он не превратился в неподвижную груду плоти, лишенную всяких сил, которой оставалось лишь дожидаться смерти. У поверхности земли ветер не так безумствовал, и Фрейр чувствовал себя почти покойно. Невыносимый образ, запечатленный в его памяти, понемногу рассеивался, а его мозг, почти независимо от его воли, сконцентрировался на детали, которой он вначале пренебрег, отупев от ужаса в тот момент. И чем больше он об этом думал, тем больше бородатые воины, окружавшие Черного Властелина и всадника с копьем, казались ему знакомыми. Особенно одно лицо навязчиво напоминало кого-то… Фрейр открыл глаза, ошеломленный тем, что пришло ему на ум. Вокруг Безымянного были гномы. А знакомое лицо принадлежало Рогору, принцу Черной Горы, наследнику потомства Двалина, которого все считали исчезнувшим. Он не мог ошибиться… Варвар, скорчившись, приподнялся. Утер. Надо, чтобы он узнал…

В тот самый момент, когда он поднимался, дикий вой прорезал шум урагана. Гоблины были совсем близко, одетые в лохмотья и тусклые кольчуги, такие же большие, как тролли, но ужасно исхудавшие, мокрые от дождя, они выли и лаяли, как собаки, а их темные накидки хлопали на ветру, отчего монстры становились похожи на летучих мышей. Утер не узнает никогда…

– Ну, идите же, грязные свиньи, пожиратели дерьма, – закричал Фрейр. – Подходите же, проклятые крысы, умрите вместе со мной!

Гоблины стояли в нерешительности, опасаясь пройти последние туазы по открытому пространству, лающе переругиваясь и толкаясь, как вдруг страшный треск заставил их всех повернуть головы в одном направлении. Вывернутый ветром граб обрушился прямо на них, перемалывая плоть и кости, ткань и сталь. Затем бугристый ствол покатился, как соломинка, оставляя от монстров лишь кровавую кашу.

Фрейр бросился назад, но дерево, к счастью, не задело его – крона хлестнула о землю в нескольких дюймах от его ног, но не оцарапала его даже самыми верхними ветками, и в сердце у него появилось жуткое чувство, что десница божья раздавила его врагов прямо у него на глазах.

Ill

ОЧИЩЕНИЕ ИГРЕЙНЫ

Утер проснулся от того, что чихнул, или вернее сказать, чихание его разбудило. Буря отшумела уже неделю назад, но влажный и холодный восточный ветер еще трепал кожаный занавес, закрывающий единственное окно их комнаты. Дождевые капли забрызгали плитки пола под оконным проемом. Игрейна постанывала во сне, прижавшись к его плечу, и это наполняло его ощущением простого житейского счастья. Великолепные светлые волосы почти полностью закрывали ее лицо, и он, вытянув шею, смог увидеть лишь ее лоб и закрытые глаза. Во сне она выглядела совсем молоденькой девушкой, несмотря на выпавшие на ее долю испытания и на ребенка, которого она подарила ему в ночь урагана. Словно бы разбушевавшиеся небеса – гром, молния и ливень – приветствовали рождение юного принца. Их сына. Артура…

Утер мягко высвободился из объятий своей супруги, отбросил льняные простыни и тонкое покрывало, подбитое беличьим мехом, которым они укрывались, соскочил на пол и натянул штаны. Потом взял со скамьи свою меховую накидку, плотнее запахнул полы, схватил яблоко из корзины, оставленной служанкой на столе, подошел к окну и приподнял занавес.

День нехотя начинался, и уже лил дождь, однако ветер утих. За улочками и предместьями города, за бастионами и башнями расстилались темные убранные поля. Крестьяне начали боронить землю, готовя ее под озимые, и должны будут сеять, как только отпразднуют Мабон, праздник осеннего равноденствия. Согласно древним ритуалам, с которыми так упорно боролись монахи, но которые, однако, никто и не думал забывать, Мабон, шестой праздник в году, отмечал окончание жатвы, первый листопад и конец лета. Обычно это был период праздности, немного грустное время, благоприятное для длинных неспешных разговоров и возлияний, но в этом году зима начиналась необычно рано, и буря оставила мало времени для отдыха тем, кто хотел загодя подготовиться к холодам.

Молодой король снова чихнул и сбросил с себя остатки сна. Несмотря на огромный камин, занимающий чуть не полкомнаты, скоро надо было перебираться из летнего помещения, открытого и продуваемого ветрами, в одну из клетушек, находящихся в башнях, – узких, с окнами из толстого полупрозрачного стекла, – но, по крайней мере, там можно было спать в тепле.

Он плотнее прикрыл окно кожаным занавесом, завернулся в меховой плащ и на цыпочках выскользнул из комнаты, чтобы не разбудить Игрейну. Ей предстоял длинный день, ее первый день на людях спустя сорок дней после родов, как того требовало Священное Писание. Аббат Илльтуд Бреннок, самый высший духовный авторитет королевства после смерти епископа Бедвина, которого многие почитали за святого, пришел лично, чтобы дать очищение, как называли церемонию омовения после родов. Так как зачастую младенцы не выживали, то более чем крещение, которое полагалось проводить вскоре после рождения, праздновали именно это событие и поздравляли молодую мать и ее новорожденное дитя как в домах простолюдинов, так и в семьях знати.

И Утер, и Игрейна хотели отпраздновать этот день с особой торжественностью. Ни для нее, ни для него это не был первый ребенок. Но речь шла об их общем первенце. К тому же это был сын. Будущий наследник королевства Логр…

Игрейна могла еще поспать. В течение этого дня ей предстояло принять чествование от вассалов Утера и благословение духовенства, занять свое место за пиршественным столом, есть и пить, чтобы никто не догадался о ее истинном самочувствии, и без конца улыбаться, улыбаться всем – дворянам и среднему сословию, эльфам, людям и гномам в расшитых золотом одеяниях и шелестящих шелками, как всегда случалось на больших праздниках.

Выйдя из покоев, Утер, не задумываясь, пошел по коридору, ведущему к комнате кормилицы. По дороге у него заныл желудок, и он выкинул едва надкушенное яблоко. В конце концов, и для него этот день будет длинным. Он должен вести Совет, затем присутствовать на церемонии со знатными представителями трех Свободных народов. Лео де Гран, герцог Кармелидский, родной брат королевы, которого Утер сделал своим коннетаблем, был уже здесь, как и аббат Илльтуд. Сеньор Бран, наследник королевского дома Черной Горы, последний из живущих принцев из племени гномов после исчезновения его брата Рогора, прибыл накануне поздним вечером, как и Гвидион, верховный друид лесных эльфов, и Дориан, юный принц Высоких эльфов, родной брат королевы Ллиэн. До сего дня Утер то ли опасался, то ли с нетерпением ждал, что королева согласится нарушить свое уединение на Авалоне, чтобы лично возглавить посольство эльфов. Но она осталась на своем туманном недоступном острове, рядом с дочерью и маленьким народом фей, навсегда удалившись от мира…