Кровавые сны владык

Родрис грустно вздохнул.

Он помнил, как двенадцатилетний служка драил крыльцо маленькой мягкой губкой из Дораса, специально отобранной из сотни подобных, привезенных сюда с побережья Внутреннего моря.

Он помнил, как отбирал лучшего мастера из полусотни художников, приехавших со всего мира, чтобы тот подновил потускневшие краски на куполе святилища, возведенном двести лет назад и расписанном сценами из жизни Владыки.

Он помнил, как злобный нарушитель, плюнувший на землю ближе чем в полусотне шагов от храма, приговаривался к плетям и неделе покаяния.

А теперь здесь находилась конюшня.

Родрис ждал нечто подобное и потому остался спокоен, когда молодой кочевник в не по-весеннему теплой шапке, отороченной рыжим мехом, просто оставил своего взмыленного коня у входа в храм и побежал по ступеням лестницы, ведущей в Цитадель. Скакуна же служки подхватили под уздцы и повели под своды бывшего храма — туда, куда ранее проходили лишь верующие.

Он не наложил смертельного проклятия ни на них, ни на обладателя шапки, не превратил в жабу нищего, сидевшего неподалеку от входа и нагло плевавшего прямо на стену, хотя, видит Дегеррай, ему очень хотелось.

Он просто еще раз вздохнул и пошел прочь.

Родрис знал, что придет время — и все изменится, все станет как раньше, и вновь здесь будут возноситься молитвы, песнопения и дым от благовонного дерева. Ну, или ничего этого не случится, но тогда и сам он будет мертв, а значит, думать об этом бессмысленно.

Родрис решил обойти вокруг Цитадели, но едва сделал первый шаг, как сзади возмущенно заревел осел.

— Знаешь, — задумчиво начал Родрис, — а почему бы мне не сдать тебя мяснику? Какой мне толк от осла в городе?

После этого вопроса животное унялось и некоторое время смирно плелось сзади. Утренний город просыпался. Бывший первосвященник не раз замечал, что окраины всегда встают раньше, чем центр, и это не зависело ни от времени года, ни от власти, ни от того, мир сейчас или военное время.

Люди вокруг были мрачны и напряжены, старались не глядеть друг другу в глаза, особенно те, что выглядели давними обитателями Жако.

— Где твоя гордость, столица погибшей Империи? — пробормотал Родрис. — Сдохла во время резни, учиненной тут воинами Разужи? Сгнила за зиму? Провалилась в отхожее место и стесняется вылезти оттуда?

Он шел по городу, и ему не нравилось то, что он видел: горы мусора, недовольные люди, мрачные стражники.

Мимо проскакал молодой кочевник, судя по всему, тот самый, что недавно входил в Цитадель. Родрис мрачно глянул ему вслед и подумал, что разницы нет — тот это враг или другой, ведь все они для него враги.

Он приехал в Жако, чтобы найти тех, кто сможет сопротивляться Орде.

Первосвященник дошел до квартала магов, предполагая, что там-то уж точно почище. В конце концов, высокое искусство не терпит громких звуков, неприятных запахов и совсем уж очевидной грязи.

Однако здесь его ждало разочарование.

Часть лавок оказалась закрыта, над другими сменились вывески, а на некоторых неграмотные шаманы или колдуны повесили картинки, показывающие, чем именно занимается владелец — сглазом, приворотом или гаданием.

И грязи здесь было еще больше, чем на улицах, которые уже миновал Родрис. Пока он стоял, размышляя, имеет ли смысл искать здесь хоть кого-то, кто сможет ему помочь, осел копался в куче мусора в поисках хоть чего-нибудь съедобного.

— Идем, — потянул за повод Родрис.

Осел тяжело вздохнул, но на этот раз противиться не стал.

Бывший первосвященник проходил мимо одних лавок и заглядывал в другие, но везде были только шарлатаны и недоучки. Ни одного стоящего мага, ни одного талантливого целителя, даже хороших астрологов ему не попалось, хотя в нынешнее время предсказателей и гадалок было куда больше, чем волшебников и чародеев.

Без особой надежды Родрис заглянул за очередную дверь под вывеской «Лечу дорого магия». А когда заглянул внутрь, то обомлел — перед ним сидел на табурете Татрис Убен, знаменитый на всю столицу Империи шарлатан, которого первосвященник с помощью инквизиции засадил в храмовую темницу семь лет назад.

Одет этот человечишко был в яркий оранжевый кафтан на голое тело, а на коротких ножках его красовались двухцветные лосины: левая синяя, правая красная.

Не спуская глаз с мошенника, служитель Владыки Дегеррая привязал поводья к ручке двери и шагнул внутрь.

— П-первосвященник Р-родрис? — заикаясь от страха, спросил Татрис. — Вы же сбежали и казну с с-собой взяли?

— Про казну первый раз слышу, — буркнул бывший первосвященник. — Сам придумал — или подсказал кто?

Шарлатан съежился, табурет под ним жалобно скрипнул.

— Все говорили, — сглотнув, ответил Татрис. — И еще был слух…

— Хватит, — прервал его Родрис. — Скажи лучше — чего сейчас творится в городе?

Татрис облегченно вздохнул, он понял, что ему сейчас ничего не грозит, что собеседник не собирается вспоминать лекарства, ставшие отравой, и ритуалы, не дававшие никакого эффекта.

— Многое изменилось, а если начать рассказ, то с наместника Жарая, — осторожно промолвил он. — А что именно нужно?

— Обстановка в целом, — решительно сказал Родрис. — Рассказывай все, что знаешь.

Сообщать о своих планах столь ненадежному человеку он не собирался и надеялся вытянуть из того все нужные сведения — Татрис болтлив, и его даже не придется особенно подстегивать.

Шарлатан помялся, а затем начал повествование, время от времени потирая длинный сизый нос, выдававший страсть хозяина к выпивке. Родрис приготовился слушать, а при необходимости — пугнуть собеседника, если он вдруг заартачится и решит что-то утаить.

Когда бывший первосвященник вышел из лавки, он уже знал все, что нужно.

— Мартус Рамен, брат иерарха Светлого Владыки из Дораса, — пробормотал Родрис. — И ведьма, которая не гнушается магией Хаоса. Как же, как же…

Айра

Айра, сидевшая внутри шатра, пила маленькими глотками обжигающий ароматный чай из пиалы, поглядывала на закат, видимый через откинутый полог шатра, и выслушивала очередную отповедь от Коренмая.

— Ты должна слушать нас! — рычал тот, сжимая кулаки.

Рядом стояли Имур и Ритан, оба нахмуренные, насупленные и молчаливые.

Для нее было ясно, что только что они поговорили между собой, и Коренмай уговорил друзей дать ему попытку убедить упрямую девчонку.

— Если я вдруг умру, — сказала она негромко, — вы быстро станете кусками мертвечины. Вас растерзают в схватке за власть. Абыслай собирает урултай, он будет настаивать на том, чтобы достойным, благородным степнякам разрешили забрать меня и воспитать потомка Дайрута и Разужи в соответствии с обычаями и законами степи. Я нужна всем. Вы — не нужны никому.

Этот разговор повторялся уже неоднократно, и трое кочевников устали от него не меньше, чем Айра, но прийти к какому-то соглашению они пока так и не смогли.

Побег Дайрута, в горячке показавшийся чем-то не самым важным, теперь стал мечом, висящим над каждым из них.

Имур видел в этом руку богов и считал, что надо просто жить, зная, что однажды их могут обвинить в предательстве и казнить. По его мнению, душевные терзания от ожидания расправы были правильными сами по себе, даже если никто ничего не узнает.

Ритан предпринимал какие-то шаги; его соглядатаи, рассеянные по всему миру, вскоре должны были получить весточки и начать розыски безрукого калеки, похожего на хана Дайрута, чтобы уничтожить его.

Коренмай же просто объявил хана погибшим в результате нападения бесов — именно они в то утро подняли и взбудоражили лагерь. Он подложил в могилу неизвестного бродягу и сейчас то и дело ездил смотреть, чтобы курган, где остался лежать неизвестный в дорогих доспехах, оказался достаточно высок, защищен смертельными заклинаниями и ловушками.

Для него все выглядело просто: Дайрут, независимо ни от чего, мертв, а калека, который, возможно, ходит еще по миру, никто. И если он вдруг попробует объявить о себе, назвать собственное имя, то станет самозванцем.