Пятый постулат

"Ну, можно его посадить в тюрьму, — благородно решила Маша. — Или отправить в трудовую колонию, пусть работает на благо общества!"

Замечтавшись, она представила своего двуличного спутника в рабочей робе, в ватнике и сапогах, валящим лес (хотя это вряд ли, он и топор-то не удержит!) или укладывающим кирпичи. Получилось так занятно, что Маша не сразу поняла, что это пихает ее сзади. Оказалось, она подперла дверь, и лесник не мог выйти…

— Господин, да что же это! Да как же это! — причитал Яреук над Весьямиэлем. Тому казалось, что паника лесника выглядит наигранной, да так оно, скорее всего, и было на самом деле. Бородач честно исполнял свой номер, только и всего, а дела до разбитой головы мимохожего аристократа ему не было. — Да я вот скажу старосте, так девку эту…

— Оставь, что взять с убогой! — поморщился Весьямиэль и дотронулся до виска.

Так и есть, кровь: девица задела своей книжищей одну из драгоценных заколок, а та рассадила кожу. Но это ерунда, кровь уже унялась, даже кружева удалось не заляпать. В целом он не особенно пострадал, больше удивился, когда эта ненормальная на него накинулась. Вот вам, кстати, преимущество пышных причесок, которые так осуждают старики при дворе! Огрей его девка по бритому черепу, мало бы не показалось…

Любопытно, кстати, знать, откуда у нее этот фолиант! Уже две вещи, которых не полагается иметь при себе деревенской девке: та брошь (Весьямиэль успел ее разглядеть, вещицы выглядела не обычным украшением, на ней был выгравирован совершенно незнакомый герб, что-то вроде восходящего солнца в венке из колосьев, а на этом фоне — чей-то суровый профиль) и книга, с которой та, похоже, не расставалась. Тяжеленный томище…

Весьямиэль снова потрогал висок и произнес капризно:

— Ну? Долго я буду ждать? Подай умыться!

Пока лесник заполошно метался то в сени, то обратно, соображал, в чем погреть воду (не холодной же господину умываться!), Весьямиэль мог спокойно поразмыслить. Что и говорить, сорвался он на этой блаженной безо всякого повода… если не считать поводом дурное настроение от ночевки в избе, на неудобной, слишком мягкой кровати (еще его, кажется, клоп укусил, а может, и блоха…), в парадной одежде. Толком заснуть ему удалось лишь под утро, и тут же его разбудил грохот. Ну, кто бы тут не вызверился на дурищу неповоротливую?

"А ведь неплохо вышло, — подумал Весьямиэль, третий раз прогоняя Яреука греть воду — слишком холодная, видите ли! Вообще-то, он и снегом мог умыться, оно и для цвета лица полезнее, но выбранное амплуа не позволяло, приходилось чудить. — Спроси кто, этот бородатый расскажет именно то, что мне нужно…"

Наконец, он изволил совершить утренний туалет, то бишь умылся, окончательно стерев краску с лица (может, оно и к лучшему, столичная мода не во всяком захолустье найдет почитателей), поправил прическу, пришедшую в плачевное состояние после ночевки и столкновения с девицыной книжкой, обулся, накинул шубу и заявил Яреуку, что желает немедленно узнать, что всё-таки происходит!

Вообще-то, следовало потребовать подать старосту с его рассказами прямо сюда, но зарываться Весьямиэль не стал. Зато по дороге отыгрался и на Яреуке, и на девке, уныло тащившейся позади и даже не задававшей дурацких вопросов. Она, правда, еще раз попробовала извиниться за свой опрометчивый поступок, но Весьямиэль ее проигнорировал. Зато заметил, что девка этим, похоже, огорчена, и пустил в ход всё свое немалое актерское мастерство, симулируя страшнейшую головную боль. Успокоился он только когда девица начала складывать брови домиком всякий раз, как он трагическим жестом подносил пальцы к виску. По правде сказать, ссадина и не болела ничуть, но Весьямиэль с затаенным злорадством продолжал спектакль… Разумеется, Яреуку тоже перепало, но по другой причине: и лошади у него не имелось для благородного господина, не говоря уж о карете или хотя бы санях, и дорога к поселку не была расчищена, и идти далеко, и это не считая мелочей!

Под конец путешествия Весьямиэль, правда, унялся — уж больно нехорошим взглядом начал на него посматривать лесник. Должно быть, попадались ему капризные господа, но не до такой же степени!

Перепутинск оказался довольно большим поселком, даже, пожалуй, городком: тут не только избы, тут и дома в два этажа попадались!

На явившихся из леса поглядывали, но без особого любопытства, из чего Весьямиэль заключил: дело нечисто. В любом уважающем себя поселении вокруг незнакомцев мигом собралась бы толпа, а тут даже мальчишки провожали их совсем недолго. Один крикнул: "Дядька Яреук, новенькие, да?" Лесник в ответ состроил грозную физиономию, и мальчишку как ветром сдуло. Весьямиэль запомнил и это…

— Господин, вы обождите маленько, я только старосту предупрежу, — скороговоркой выпалил он, когда они подошли к добротному дому, и исчез внутри.

Мужчина огляделся. Да, поселение не бедное, по всему видать…

Девка таращилась по сторонам и вроде бы что-то смекала: хмурилась, будто дома пересчитывала, посматривала на прохожих. Впрочем, Весьямиэлю было не до нее.

— Господин! — на пороге показался Яреук в сопровождении еще одного бородача. Тот был вдвое толще лесника, окладистая борода лежала на животе, как на подносе.

— Прощения просим, господин, что обождать пришлось, — кланяясь, загудел тот басом.

— Пустяки, — самым светским тоном ответил Весьямиэль. — Вот буквально каждый день только тем и занимаюсь, что жду под дверью всяких сиволапых!

Староста — а это, без сомнения, был именно он, — поперхнулся заготовленной фразой и живо скатился по ступеням.

— Пойдемте, пойдемте в дом, господин, — на крыльцо он гостя едва ли не внёс. — Что зря на морозе стоять!

— И правда! — саркастически произнес тот.

— А я?.. — подала голос девка.

— А ты обожди, — через плечо бросил ей староста. — Авось не залубенеешь. Яреук, пригляди тут…

В доме оказалось тепло — даже слишком, Весьямиэль не любил такую духоту, но деваться было некуда, — и просторно. Точно, богатый поселок, этакие хоромы отгрохали!

— Меня, стало быть, Ранеком кличут, по прозванию Три забора, староста я здешний, — басил староста, развивая бурную деятельность: усаживал на лавку, подсовывал подушки, принимал шубу — всё самолично!

— Почему Три забора? — рассеянно спросил мужчина.

— Да то старая история, господину неинтересно будет, — хмыкнул староста. — А можно ли имя господина узнать?

— Тебе на что? — поинтересовался Весьяэмиэль.

— Ну… положено так… — заморгал староста.

— Кем положено? — продолжал допрашивать тот невыносимо надменным тоном.

— Властелином, — сурово ответил староста и бухнул на стол громадную книжищу. Полоумная девка, увидев ее, наверняка удавилась бы от зависти.

Староста, открыв книжищу на середине, долго мусолил палец, переворачивая листы, наконец, что-то сообразил, всплеснул руками, громадный том убрал и вытащил другой, потоньше, в красном кожаном переплете. Тут исписано было всего несколько страниц, староста добыл откуда-то чернильницу и перо, обстоятельно изготовился к письму и посмотрел на Весьямиэля.

— Уж извольте имечко, господин, — попросил он. — А то ж мне потом по шапке надают, как от Властелина проверка прибудет!

— Ну что ж, пиши, — холодно ответил Весьямиэль, решив, что про Властелина староста ему сам все расскажет. — Я граф Весьямиэль-зи-Нас'Туэрже адд'Карнай адд'Шианзу адд'Лианар адд'Вижезен… — тут он сжалился над Ранеком, прилежно скрипевшим пером, и над собой: во-первых, полное имя со всеми титулами ему пришлось бы выговаривать еще минут пять, во-вторых, он не хотел знать, как староста запишет это на слух. — Достаточно?

— А граф — это, стало быть, титулование такое? — проявил смекалку староста.

— Верно.

— А это насколько ниже правителя? — спросил тот.

— На две ступени, — ответил Весьямиэль, решив ничему не удивляться. В самом деле, откуда деревенщине в титулах разбираться! — А теперь, любезный, изволь объяснить, где это я и что произошло! И с какой стати ты моим именем интересуешься?