Закат (СИ)

Рыцарей было трое. Знакомый мальчишка, полноватый мужчина с арбалетом у седла и немолодой силач с наскоро выправленными вмятинами на шлеме. Три пары глаз осмотрели его — бегло, недоверчиво, цепко. Главным в тройке был старик, он и спросил отрывисто:

— Кто такой?

— Закат, — ответил спокойно, негромко. Но рыцарю ответ не понравился.

— Плевать мне на твое имя! — Шевельнулось копье на плече, будто пригрозило — отвечай по делу, а не то… — Что тут делаешь?

— Забор чиню, — не удержался, усмехнулся уголком губ. Рыцарь выступил из окружающего мира рельефней, ярче, затмевая остальную картину. Вспомнилось — а ведь пнул умирающего именно этот старик. Закат выше поднял голову, глянул прямо, холодно и жестко. Даже оставшись безоружным против троих, одного рыцаря он успеет прихватить с собой. Нужно всего лишь вырвать так глупо опущенное копье, ударить пяткой древка в горло…

— Эй, светлые, вы чего к человеку пристали? — Между рыцарями и Закатом угрем ввинтился Щука, улыбаясь во все зубы. — Наш он, троюродный брат мой из Зорек. Там у них с мужиками перебор, вот и подался к нам побатрачить годик!

Щука болтал что-то еще, а Закат медленно, через силу разжимал невесть когда стиснутые кулаки. Только сейчас заметил, что мгновение назад взор застилала кровавая пелена. Вздохнул. Послушал пустопорожнюю болтовню, в которую превращался любой разговор с Щукой. Отвернулся, возвращаясь к работе. Поймал неодобрительный взгляд Листа, кивнул едва заметно — понял, мол, нарываться больше не буду.

Но даже размеренно обстукивая колья, не мог перестать думать — а если бы он убил рыцаря, отличил бы потом крестьян от врагов?

***

О случае с рыцарями ему не напоминали — ни Лист, хлопнувший вечером по плечу и поздравивший с первой законченной работой, ни Пай, тенью ходивший следом полдня, ни Щука, таки затянувший к себе обмыть новый забор. За очередной кружкой Закат спросил его сам:

— Зачем ты соврал рыцарям?

Щука отмахнулся.

— А чего они лезли?

Закат опустил глаза, покрутил в руках опустевшую кружку. Щука, неправильно поняв жест, кинулся подливать, одновременно объясняя:

— Я ж говорил, этим светлым до всего дело есть. Не люблю я их. А ты мужик хороший, что я, смотреть буду, как они тебя мурыжат? Паршивый же из меня друг тогда!

Закат поперхнулся брагой от неожиданного откровения, закашлялся. Щука перегнулся через стол, участливо постучал по спине. На миг глянул в глаза неожиданно серьезно.

— А ты что думал? Люди в работе распознаются. Ты с нами второй день, а любой, кто рядом топором махал, про тебя рассказать может больше, чем пацан твой. Только не светлым же, ну!

Закат фыркнул, но промолчал. Не объяснять же было довольному своей проницательностью Щуке, что «пацан» знает Заката несколько жизней, и то, кем он был раньше, разительно отличалось от нынешнего батрака. Отличалось настолько, что Закат сам пока не знал, кто он и какой он, и тем более — может ли к нему применяться понятие «дружба», если он в принципе способен зарубить этих крестьян просто потому, что они под горячую руку подвернулись.

Но ведь не зарубил.

Закат мотнул головой, отхлебнул еще браги, позволяя веселой болтовне Щуки литься сквозь голову, незаметно вымывая тревожащие мысли.

Жизнь стала удивительно сложной.

А он ведь просто хотел перестать быть Темным властелином.

Домой он добрался заполночь, стянул засыпанную древесной стружкой одежду и рухнул на кровать пластом. Тело устало — и от непривычной работы, и от бражки, норовящей ударить в голову, но не могущей пробиться сквозь укрепленный после случая с рыцарями контроль. Закат неловко перевернулся, нащупал на шее оникс, днем спрятанный под рубахой. Сжал в ладони, снова, как и вчера, глядя невидящим взглядом в окно.

Он едва не убил сегодня. Но это не было похоже на знакомую колею Темного властелина, это было иное. Слишком уж сильная, слишком глубокая ярость захлестнула его в тот момент. Когда он в последний раз испытывал что-то подобное?..

***

— Вы его упустили?!

Рык сотрясает своды, незадачливые стражники вжимают головы в плечи. Темный властелин на ступенях трона — мгновение назад он вскочил с кресла в ярости от дурных вестей и теперь идет к провинившимся слугам.

— Вы… Его… Упустили?! И вы смеете являться ко мне с пустыми руками?!

Рука на оголовье меча, стоящий прямо перед ним глава стражи зажмуривается и в тот же миг падает на пол, булькая кровью в рассеченной глотке. Темная свита не смеет даже вздохнуть, пока их властелин смотрит на умирающего. Он вытирает клинок, резким движением возвращает его в ножны. Оборачивается, указывает на единственного не отшатнувшегося стражника.

— Теперь ты глава стражи. Найдешь героя. Иначе…

Новоиспеченный начальник понятливо кивает, тут же начиная раздавать указания подчиненным. Темный властелин возвращается на трон, безучастно глядя, как убирают труп и смывают с пола кровь.

Он думает о том, что убил в порыве ярости, и решает больше такого не допускать. Хотя сейчас эта вспышка была ему на руку. Новый глава стражи сделает все, чтобы выполнить поручение своего господина.

***

Закат проснулся от звука гонга, призывавшего всех собраться перед старостиным домом. Выдохнул, изгоняя призрачный запах крови, рассеянно потер ладонь с отпечатком камня. Такого далекого прошлого, какое явилось к нему во сне, он не помнил. И при этом отчетливо понимал — оно было. Просто прошло слишком много лет для человеческой памяти.

Но не для памяти камня? Поэтому он его берег? Насколько далекое прошлое хранит оникс?

И резко, ожогом — может ли он хранить воспоминания до той, самой первой, смерти?

Снова зазвучал гонг. Закат встал наконец с постели, оделся, стряхивая прилипшие вчера опилки. Спустился вниз, затесался среди старостиных домочадцев сбоку от крыльца, скрывая рост. Прищурился на стоящего посреди двора старика-рыцаря, начинающего речь.

— Братья и сестры мои! Возрадуйтесь, ибо закончилось время тьмы. С этого дня и до скончания времен вы все переходите под длань света.

Старик замолчал, обводя глазами крестьян. Подал пример толстый рыцарь, закричав «Слава свету». Его поддержали, но жиденько, неуверенно. Впрочем, оратору хватило.

— Мы поедем дальше, за Черный замок, передать эту новость остальным деревням, жившим под пятой Темного властелина. После страды мы пришлем все необходимое для строительства сторожки Ордена. До тех пор наместником света у вас остается рыцарь Светозар, надежда и опора нашего ордена!

Мальчишка с куцыми усиками воздел меч, пытаясь поймать восходящее солнце. Увы, утро выдалось туманное, и красивый блик на острие не получился. Толстяк снова закричал «Слава свету», Щука, стоявший за его спиной, скривился, как-то перековеркав слова. Закат пробурчал славу вместе со стоящими рядом, дивясь прихотям судьбы. Жаль, оценить их никто, кроме него, не мог.

Славословие закончилось, уезжающие рыцари устроились в седлах заранее взнузданных коней. Светозар стоял рядом, держась за стремя старшего рыцаря: видимо, выслушивал последние наставления. Крестьяне потянулись по своим делам — кто в поле, кто в огород или на пастбище. Закат поймал на крыльце Медведя, напомнил, что забор починен.

— Да, отлично поработали. До сенокоса общих дел нет, сам решай, чем займешься. Или Горляну спроси, она, честно говоря, лучше меня знает, куда пристроить пару рук.

Горляна в самом деле знала, и вскоре Закат уже постигал искусство починки и плетения корзин у старухи-корзинщицы, матери Горляны и Листа. На старости лет она наконец-то собралась поделиться своим мастерством, но подмастерье выбирала придирчивей, чем невеста жениха.

— Ты тоньше расщепляй-то! Эх, молодежь, никакого терпения…

Закат незаметно улыбался, послушно расщепляя выданную ветку. Старая Лужа, как звали корзинщицу, характер имела соответствующий обоим своим детям.

— Вот так, молодец, быстро учишься. А теперь мы их выварим, чтоб помягче стали…

Они вместе опустили длинные полосы древесины в огромный чан с водой, такой тяжелый, что вместо того, чтобы поднимать его над костром, дрова укладывали вокруг него. Дело разжигания огня старуха никому не доверяла, сама постучала огнивом по камню, высекая искорки на горсть щепок, бережно раздула. Подняла дымящееся огневое гнездышко в коричневых сморщенных ладонях, посадила в будущий костер. Оглядела довольно.