Королевская кровь (СИ)

— Что Вашему Высочеству тут понадобилось? — холодно спросил я, на ощупь зажигая светильники.

Толку от этих плошек было немного — больше вони и копоти, но их скудное пламя позволяло худо-бедно видеть, чтобы не натыкаться на углы. Комната моя была невелика и обставлена очень скромно: кровать под балдахином, пара сундуков да грубый камин без малейшего следа украшений. Шпалеры на стенах были, пожалуй, единственной приметой того, что это все же господская спальня.

Мой гость сидел на вытертой медвежьей шкуре у очага и, упершись руками в пол, все еще тихо посмеивался. Спутанные космы почти целиком скрывали молоденького сита, но я разглядел, что единственной одеждой его была длинная неперепоясанная рубаха, та самая, что на поединке, с разорванной полой и кровавыми пятнами. «Сбежал, небось, от своих ротозеев. И как только он сюда пробрался?!» — все больше злился я.

Выпроводить мальчишку восвояси? Вот прямо так, полураздетым, встрепанным, в крови — и на глаза отцовским людям? Подчиниться я их заставлю — пальцем не тронут, еще и проводят ласково, под белы рученьки, но рты не заткнуть… поползут слухи, что у сына лорда Кейна свои дела с нечистым — объясняйся потом.

— Вам смешно? — что меня злило больше, его нахальный смех или собственная беспомощность, вынуждающая терпеть подобное непотребство, я и сам не знал. — Нападать из-за угла ради смеха… Вы вообще думаете, что делаете? А если бы в моей руке был кинжал? Я уже чуть не зарубил Вас сегодня, неужели мало? Что Вам нужно от меня, Ваше Высочество?

Сит сразу примолк. Уши замерли, а потом вызывающе встопорщились, изумруды светящихся глаз ярко вспыхнули из-под черных прядей.

— Твою душу, Хейли Мейз, наследник Синедольских владык, — послышался зловещий шепот. — Я пришел за твоей душой. Своей-то у меня нет, так? — и он снова издевательски захихикал.

В негодовании я бросился к мальчишке, сгреб в горсть волосы, крутанул на кулак и вздернул, заставляя его подскочить на ноги.

— И это тоже забавляет тебя, щенок?!

— Нет, это не забавляет. Совсем.

Я растерялся. Конечно, сит мог легко вырваться, если бы захотел. То, что детская хрупкость принца обманчива, я усвоить успел — ни на мечах, ни в рукопашной он не уступал мне, если не превосходил. Но тут он и не пытался противиться: снес мою грубость как должное. Только чуть запрокинул голову, закусил губу и крепко зажмурился. По бледным щекам покатились слезы боли и унижения. Так мы и стояли: совсем близко — глаза в глаза, нос к носу. И я остро чувствовал тепло его тела, его запах… а пахло от него изумительно! Можжевельником, лесными цветами и немного диким зверем. А еще свежескошенной травой и весенней пашней — кровоточащая после недавней потасовки рана на скуле вспухла и явно воспалилась.

Что ж, раскаяние за жестокую выходку ударило сильнее, чем мог бы этот юноша. Я выпустил волосы и приложил ладонь тыльной стороной к его ране. Горячая, как и думал.

— Проклятье… Ваше Высочество, почему Вас даже не перевязали! Это же безрассудно…

— Айлоримиелл. Хейли Мейз, зови меня по имени. Мы же договорились, — перебил он тихо, но твердо.

— Ай-лор…? — я слегка смутился. — Мне не повторить.

— Айлор? Что ж, хоть так…

В тоне голоса заиграла радостная улыбка. «Улыбка весны…вот же тварь!» — подумал я не то с неприязнью к нему, не то с досадой на себя. Но чувства опасности эта мысль почти не вызвала.

— Так почему о... твоих ранах никто не побеспокоился?

— А! Это… подожди… я ведь за тем и здесь…

Он потянул за шнурок на шее, вытащил что-то похожее на крупный желудь, положил в ладонь и раздавил. Желудь хрустнул, расточая тонкий смолистый запах.

— Дай свою руку, Хэйли Мейз из Синедола, — ладонь сита масляно блестела, — я нанес тебе рану, мне и лечить. Сейчас ее не будет.

— Как — не будет?

— Совсем.

Сначала я решил, что ослышался или понял не так, но что-то в глазах мальчишки, в плотно сжатых губах, в неуверенном движении ушей, настораживало — сердце вдруг снова сдавил страх, холодно, противно.

— Зачем? Это пустяк, царапина. Господь не велит прибегать к колдовству. У нас есть целебные составы и молитвы.

Айлор гордо задрал нос:

— Наши целители искуснее ваших, Хейли Мейз. Давай, показывай руку! — и, видя мое сомнение, небрежно передернул плечами. — Хотя, если ваш бог согласен, что его дети слишком расплодились, и пара-тройка смертей в горячке от пустячных ран всем только на пользу, пожалуй, я тоже ему помолюсь.

Это был вызов: он, безоружный мальчишка во вражеской твердыне, не боялся меня. Неужели я, господин в своем замке среди своего войска, его одного испугаюсь? Плюнув на осторожность, я протянул руку. Он ловко расшнуровал рукав и подкатал до плеча. Мое предплечье выглядело получше его щеки, но порез оказался глубоким и сильно кровоточил. Сит схватил мое запястье, словно я собирался сбежать — хотя, кто знает, может, и собирался — решительно вдохнул и прижал пальцы, вымазанные смолистым снадобьем, к краю пореза у локтя. Боль раскаленным клинком пронзила плоть. Я вскрикнул и дернулся, но руки мальчишки вцепились намертво.

— Терпи, — бросил он бесцветно и закрыл глаза.

Пальцы сита нестерпимо медленно ползли вдоль раны, сводя и сжимая ее края. Тягучая, вязкая боль была так сильна, что я почти перестал понимать, где нахожусь. Только голос юноши, раз за разом выводящий одну и ту же фразу — ни то напев, ни то заклинание — держал меня, не позволял потерять самообладание или впасть в забытье. И вот, когда я начал почти привыкать к этому миру боли и шелестящей песни, он вдруг выдохнул последнее слово и опустил руки. Мучение закончилось.

Я глянул на рану… вернее туда, где была рана, потому что теперь ее не было… Не было! Совсем. Не было ни самого пореза, ни красноты и опухоли воспаления, ни даже шрама, словно клинок и не касался тела. Если бы подкатанный рукав не был порван и покрыт бурыми пятнами, я бы, пожалуй, решил, что все это — и саднящее ощущение, и горячая, дергающая ломота, и липкие от крови пальцы — мне примерещилось. Впрочем, кровь на пальцах еще осталась, хоть я и вытирал их об одежду, а вот боль прошла совершенно: я сжал кулак, согнул локоть — рука была здорова.

7.

— Ну как, я сдержал слово? — мальчишка казался измученным и осунувшимся, но это не могло пригасить его улыбки. Глаза победно сияли, он весь просто лучился самодовольством. Я вдруг понял, что юный сит совсем не был уверен в успехе и сам напугался не меньше моего.

— Храбрый ты… — я тоже улыбнулся в ответ. — Меня-то вылечил, а сам? Больно?

Он перестал улыбаться, изучающее заглянул в глаза:

— Я не хотел тебя ранить… а ты? Ведь тоже не хотел? Значит, и ты сделаешь это, да? Для меня?

— Что — сделаю, Айлор? Я не могу, не умею.

— Умеешь, — он уверенно кивнул, а потом отошел чуть в сторону, отвернулся и резко, словно страшась отступить, стянул через голову рубаху.

Я… остолбенел. Всегда, с самого детства я знал: ситы — порождение преисподней, адские твари, посланцы смерти. Но сейчас, вот так, нагим, в скудном свете масляных ламп, мой гость менее всего походил на создание, не угодное Богу. Нет! Только Всевышний Отец мог сотворить подобное существо… Тонкий луч небесной благодати, невесть как просочившийся под мрачные своды замка — желтые отсветы пламени словно тянулись, льнули к его свету, лизали кожу, пробуждая жемчужные переливы, прятались и исчезали в лиловом сумраке волос. Запах, смешавший в себе сладость тархуна, черемухи и сирени, тяжелую горечь полынных пустошей, пряные струйки шалфея, мелиссы и эспарцета, густой смолистый дух кедра и можжевельника... вездесущий, почти болезненный для меня, теплый пар вспаханного поля плыл, растекался от него, заполняя комнату. Взгляд юноши, исполненный веры и смирения, был подобен взглядам святых на фресках часовни, а улыбка уже не дразнила ни дерзостью, ни шалостью — в ней была только любовь, всепрощающая любовь к миру. Хищные клыки, опушенные уши, черная шерсть, узкой полоской сбегающая с плеч по хребту — все эти приметы зверя ничего не значили, я их не замечал.