Хозяин тумана

Молодой принц знал со слов аббата Фарсманса, что даже в те, мифические времена, это оружие являлось невероятной ценностью и редкостью. Судя по надписи, оно когда-то принадлежало безымянному бойцу, отважному рейнджеру, родившемуся в Соединенных Штатах Америки, в этой огромной империи, некогда владевшей огромными краями, лежащими еще дальше на юг от Канды.

Теперь, спустя десятки столетий, клинок должен был верой и правдой послужить другому воину!

Густой жирный дым, валивший снизу, постепенно покрывал толстым слоем копоти все стекла. Принц отворил раму, впустив внутрь потоки влажного воздуха, и медленно провел по стеклу рукой. На мягкой подушечке мизинца осталась черная копоть.

Глядя на свое лицо, отражающееся на внутренней стороне стекла, он торжественно провел по лбу пальцем, вымазанным в саже, и снова произнес слова молитвы. На коже остались только две отчетливые темные линии, казалось бы, две простые линии, — продольная и поперечная, но он почувствовал прилив сил, ощутив Крест на своем лице.

Для него эти линии имели особое значение, этот символ должен был помочь всем в неравной битве…

Теперь он нисколько не отличался от остальных защитников Небоскреба. Все честные кандианцы начертали перед последней схваткой на своих лицах знак священного Креста, на котором больше семи тысячелетий назад окончилась земная жизнь Спасителя.

Сжимая в руке рифленую тяжелую рукоятку древнего ножа и повторяя про себя слова молитв, принц решительным шагом направился к коридору. Громко скрипнули ржавые петли входной двери, и Таррейтал Вингмохавишну ступил на лестницу, ведущую вниз, к защитникам восьмигранного Небоскреба.

Они сражались не только за свой дом, но и за подлинную, чистую веру в Бога-Отца, Распятого Сына и Святого Духа…

Глава вторая

Штурм

Таррейтал не видел патера Фарсманса всего только один день, но за это время аббат как-то успел похудеть и осунуться. На его волевом, жестком лице появилось угрюмое, решительное выражение. Резко обострившиеся черты казались, особенно в таком неясном мерцающем освещении, высеченными из гранита.

Волосы его были взъерошены. Боевая куртка из змеиной кожи была в жутком состоянии. Она была сверху донизу испачкана копотью и прорезана в нескольких местах.

Увидев молодого принца, спустившегося с верхних этажей, Фарсманс слабо улыбнулся уголками губ и жестом подозвал его к себе, отчего заколыхался плоский серебряный медальон, висевший на широкой груди священника. Этот медальон, ментальный рефлектор, усиливал телепатические способности аббата.

— Приветствую тебя, мой повелитель! — громогласно прокричал он, перекрывая могучим голосом порывы ветра. — Твой народ счастлив видеть молодого правителя в эту страшную минуту!

— Приветствуем тебя, наш повелитель!.. Приветствуем тебя… Приветствуем тебя… — раздались с разных сторон почтительные крики горожан.

Таррейтал уже не помнил, когда впервые в своей жизни увидел Фарсманса. Казалось порой, что этот человек сопровождает его с самого рождения, как подлинный член семьи Вингмохавишну.

Несмотря на почтительный возраст, от фигуры аббата всегда веяло невероятной энергией и крепким здоровьем. Обычно никто и никогда не замечал его уставшим или разочарованным в жизни. Взгляд его всегда сверкал молодым блеском, а безукоризненные белые зубы придавали его открытой улыбке удивительное мужественное обаяние.

Но в этот день Таррейтал впервые увидел, что и священник может утомляться.

Густые черные волосы, в которых уже давно начала пробиваться седина, падали на его высокий морщинистый лоб, посреди которого черной краской так же, как и у всех, был аккуратно начертан священный Крест. Колючие усы и плотная, но аккуратно подстриженная короткая борода с проседью почти скрывали лицо до глаз, и из этой буйной растительности выделялся только прямой нос с едва заметной благородной горбинкой.

За эти годы, как знал принц, Фарсмансу пришлось много пережить. Он побывал в самых разных опасных ситуациях и считался человеком закаленным, но сейчас Таррейтал почувствовал, что даже священник заметно нервничает.

Лемуты окружили Небоскреб плотным кольцом. Они уже прорвали внешнюю линию защиты и настороженно ждали начала решительной атаки, пронзая угрюмыми взглядами горожан, столпившихся у окон с оружием в руках и осыпавших всех камнями.

Рядом с Фарсмансом находилась небольшая компания учеников, близких друзей молодого Вингмохавишну. Тут постоянно торчал тщедушный бледный паренек, ровесник Таррейтала, по имени Дино Книгочей. В глубине души молодой принц всегда недолюбливал этого юношу, потому что именно тот, а не Тарре, ходил в любимцах у аббата.

Прекрасно разбиравшийся в древней грамоте, прочитавший, несмотря на свою недолгую жизнь, все фолианты, сохранившиеся с древних времен, Дино всегда был соперником принца на занятиях и частенько опережал его, потрясая всех своей исключительной памятью.

Несмотря на то, что раньше Книгочей привык дышать пылью библиотек и запахами клея увесистых манускриптов, сейчас он возомнил себя отважным бойцом. Ни на шаг не отходил от священника и энергично размахивал длинным копьем. Глаза его лихорадочно сверкали, а на лице разлился яркий румянец возбуждения.

— Неужели и властитель пришел помочь своим подданным в трудное мгновение? — едко прокричал Дино, обведя взглядом своих приятелей. — Не может быть, мой повелитель! Я уже даже не надеялся!

В голосе его прозвучала явная насмешка. Таррейтал и сам чувствовал себя неловко из-за того, что так долго задержался наверху, потешаясь проделкам квадратноголового шута. А этот выскочка осмеливался издеваться над своим будущим правителем…

— Я обдумывал все, что происходит… если хочешь знать… — ответил Вингмохавишну и чуть губу не прикусил оттого, что интонация у него вышла извиняющаяся, оправдывающаяся.

— Это очень достойно… очень достойно, — с нарочитой важностью воскликнул Книгочей.

Внешне он оставался серьезным, хотя в интонации сквозила явная издевка.

«Поганый выскочка… выродок, дерьмо грокона… Чтобы твой лоб поскорее треснул напополам!» — неожиданно подумал молодой принц.

Таррейтал умел владеть собой. Лицо его озарила лучезарная улыбка, когда он отчетливо произнес про себя: «Чтобы твой лоб поскорее треснул напополам!» Хотя через мгновение он воровато оглянулся, словно желая удостовериться, что никто не перехватил ментальным каналом этой черной мысли, ядовитой змеей скользнувшей в сознании.

Но никто не смог ничего уловить. Вся атмосфера была наполнена тревожными флюидами, вибрирующими беспокойными импульсами.

Горожан поглощала надвигающаяся опасность. Все кандианцы, находящиеся внутри Небоскреба, ощущали на себе мощный волевой напор, излучаемый гигантскими крысами, хотя никто не хотел показывать, что даже на миг дрогнул душой.

Наоборот! Каждый считал своим долгом воинственно сотрясать оружием, демонстрируя полную уверенность в своих силах.

На короткую перепалку, возникшую между Таррейталом и Дино, обратил внимание только аббат. Фарсманс пристально, сурово посмотрел на Книгочея и внезапно спросил у юноши:

— Так, так… Где ты взял лукинагу, негодник?

— Я не брал ее, почтенный наставник… — нервно отозвался он, потупив взор.

— Не обманывай меня!!! — грозно рявкнул аббат. — Ты больше не получишь ключи от моей кладовой!

— Я думал, что это будет, как в прошлый раз…

— Оказывается, ты еще не умеешь правильно пользоваться моим доверием… — скрипнул зубами Фарсманс. — Запомни: никогда нельзя прикасаться к лукинаге перед боем! Она существует только для того, чтобы входить в мысленный контакт!

«Вот в чем дело… священник разрешал ему попробовать это средство, вот этот библиотекарь и чувствует себя героем!» — сообразил принц.

В душе его снова вспыхнула обида. Еще ни разу патер не давал это средство ему самому, каждый раз объясняя, что юноша еще не достиг необходимого психологического уровня.

«Да, Книгочей ты не прав… Теперь больше никогда не попробуешь лукинагу… — обозленно воскликнул про себя Таррейтал. — Тебе больше не придется ее вкусить, потому что башка твоя расколется на части!»