Ангелы бездны (СИ)

- И что же это за тайна? Неужели о ней так никто и не догадался? – с замиранием сердца спросил я.

- О ней стали догадываться без малого 25 лет назад, когда одна из монашек, живших при замке, родила ребенка, рядом с которым младенец Иисус выглядел просто заморышем. Мальчика воспитывали священники ордена, и через 20 лет он стал называться великим магистром и господином и сделался полновластным хозяином Монсегюра.

- Но, боже мой, кто же он на самом деле? – щеки у меня пылали, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Леру задумчиво потер свой смуглый безволосый подбородок.

- Я знаю совсем немного, юноша. Ровно столько, сколько положено знать обычному, пусть даже очень умному и посвященному во многие вопросы, но – человеку! Его зовут Александр Шелдон де Монсегюр. Ему 25 лет. Мать его – графиня, с юных лет насильно постриженная в монашки, отец… Кто его отец не знает никто, кроме, конечно самих тамплиеров. Об этом можно только догадываться. Как можно догадываться и о том, что все это – ложь от начала и до конца, и не было у него никакой матери, и не родился он вовсе в замке и вообще не родился здесь, у нас, на Земле, а… Но это лишь предположения и догадки.

- Он – не человек?

- На этот вопрос еще труднее ответить. Разве можно назвать чело-веком того, кому, как котенок лижет руку огонь, кого безболезненно стискивает в своих объятиях молния, кто не чувствует ни холода, ни боли, ни земного притяжения?.. И – кто помимо таинственных, не доступных людям способностей и знаний, обладает главным своим оружием – ослепительной, неведомо кем и для чего занесенной на землю красотой, которая любого бьет без промаха и в самое сердце? Говорят, что в безлунную ночь он может заставить звезды звенеть так же легко, как пономарь может заставить петь колокола в часовне. Одним только взглядом он вызывает и гасит пламя, останавливает ураган и разрушает камни. Часть этих слухов, конечно, сказки, но… Но почему, скажите на милость, тамплиеры всегда выходят победителями из любого боя, даже, если их – горстка, а противник их – легион? Почему их открыто не трогают ни король, ни фанатики, ни инквизиция?.. Да все они просто-напросто смертельно боятся Его. Восхищаются, ненавидят и боятся.

- Неужели настолько боятся?

- Послушайте меня, мой друг. Десять лет назад Александр Монсегюр не был еще великим магистром, был мальчиком-подростком где-то на пару лет моложе вас. Вот тогда-то в силу каких-то обстоятельств он и еще 10-ть рыцарей угодили в лапы к инквизиции. Каким образом? Не знаю, я не всеведущ. Обвинения были стандартными – в колдовстве, в распутстве, в связях с сатаной. Дело вел великий кардинал Андре Афраний, вторая рука и доверенное лицо папы. Однако, не прошло и трех дней, как обвиняемых отпустили.

-Что?! – не поверил я своим ушам.

- Да-да. Ни один волос не упал с их головы, а г-да инквизиторы вместо эпитимии поставили лишь одно условие – немедленно покинуть Рим и вернуться во Францию.

- Но почему?..

Леру рассмеялся – негромко и ужасно заразительно.

- Во-первых, ни один из палачей даже под страхом самых страшных мук и наказаний не взялся пытать и допрашивать юного пленника. Ведь это было все равно, что своими же руками разрушить Храм Тела Господня или осквернить икону Божьей Матери. Во-вторых, в самом Риме начались волнения. По городу поползли неизвестно откуда взявшиеся слухи о втором пришествии и повторном распятии – люди были наэлектризованы до такой степени, что малейшей искры хватило бы для мятежа. А тут – юный граф с лицом непорочного антихриста. Это уже не искра, а целый вулкан. Ну, а в-третьих…

Взгляд Леру сделался откровенно лукавым, и мне показалось, что он даже заговорщически мне подмигнул:

- …В третьих: великий инквизитор Афраний после того, как поговорил с юношей, едва не забил себя до смерти плетью. Знаете, специальные такие плети для умервщления плоти с острыми медными бляшками на концах?.. Слуги говорили: кровь лилась рекой, а он все махал и махал плетью, словно сам дьявол в него вселился. Лекарь утверждал, что еще совсем немного, и душа великого инквизитора улетела бы… В общем, не знаю, куда, но улетела бы. Вот после этого-то случая пленников и отправили восвояси.

- Инквизиторы не посмели его убить?

- Выходит, не посмели, о чем впоследствии пожалели не один раз. Мальчишка вырос и стал мужчиной, а вместе с ним возросли и его чары, и красота его сделалась совершенной. Да, если бы он пожелал, его уже давным-давно объявили бы богом, или императором, или и тем и другим одновременно – Буддой и Цезарем в одном лице. Однако у тамплиеров на этот счет какие-то свои планы – я подозреваю, что они каким-то образом хотят переделать мир. Естественно, что ни королей, ни священников это не устраивает. Поэтому Монс и его окрестности просто-таки напичканы папскими шпионами… А сколько раз графа Монсегюр пытались убить – он, наверное, и сам давным-давно потерял счет.

- Он настолько неуязвим?

- Без понятия. Все зависит от того, кто он в большей степени - человек или ангел. Я слышал, что он виртуозно владеет техникой боя, основанной на знаниях о траекториях движения человеческого тела и оружия, которую он перенял у воинов-монахов, путешествуя в юности по Тибету.

- Я уже успел это заметить, - улыбнулся я. – Значит, он никому не подчиняется?

- Насколько я знаю, нет. Он сам себе хозяин и г-н. А, если и подчиняется кому-то, то сей объект, будьте уверены, находится так же далеко от Земли, как ваша щека от его поцелуя.

- Вы и об этом знаете? – вспыхнул я; мне не было стыдно, нет, на-против – я был безумно рад поговорить с человеком, который с первого же взгляда понял, что за яд разлит в моей крови, и что искать противоядия нет никакого смысла.

В круглых стеклах очков Леру мелькнули теплые золотистые искорки, так, словно он наклонился над камином.

- Вы – живы, а это значит, что он вас не целовал. Хотя вы его об этом и просили. Ведь так?

- Так, - признался я. – Но он отказался.

- Вы – не первый, - усмехнулся Леру. – Его все об этом просят - каждый, кто его видит. Однако он… Для инкуба он, однако, себя ведет уж слишком странно. Насколько мне известно – он никого не соблазняет специально, даже напротив – старается поменьше мозолить людям глаза своими чарами. Почти безвылазно он сидит в Монсегюре, а, если куда-то и выезжает, то только ночью или поздним вечером. Но к нему приходят сами – и короли, и рыцари, и сеньоры. Одно время ходили слухи, будто наш добрый король Филипп (мой собеседник понизил голос и с озорной, почти мальчишеской улыбкой зашептал мне на ухо), наш король Филипп сунулся однажды к нему с предложением, от которого обычно не принято отказываться, когда его делают короли. И знаете, что ответил ему Александр де Монсегюр?.. «Мне это не интересно», - вот так вот, ни больше, ни меньше. После этого-то король и возненавидел его по-настоящему и теперь ищет любой предлог, любую возможность для того, чтобы его уничтожить. Вон, даже с папой снюхался!.. Так что наш инкуб очень и очень переборчив. У меня ощущение, будто он чего-то ожидает – может, знака какого-нибудь – для того, чтобы начать действовать. Единственный человек, который имеет на графа какое-то влияние, это аббат Дрие, который его в общем то и воспитал. Уж не знаю, что за человек этот Дрие, но говорят, что жесткий, как сталь, фанатик, каких мало, и в беспощадности своей не уступает добрейшим отцам-инквизиторам. Однако юный магистр на все имеет собственную точку зрения, и никто еще не обвинил его в излишней жестокости. Вот в бессердечности – это да. Он ведет жизнь затворника и монаха, ни женщинами, ни мужчинами не интересуется, и на данный момент у него только две подруги – собака и лютня. Правда, есть еще женщина…

- Женщина? – оживился я.

Леру тихонько рассмеялся и похлопал меня по плечу.

- Это совсем не то, что вы думаете, юноша. Женщина эта, как минимум вдвое его старше и страшна, как смертный грех. Что их связывает, я понятия не имею, однако ее часто видят въезжающей в замок, хотя всем известно, что женщин в свой замок тамплиеры не пускают в принципе. У них даже на кухне орудуют исключительно мужчины – по большей части, нанятые в городе или же в окрестных деревнях подростки, которые за хорошую плату, а еще более, из страха, упорно держат язык за зубами. Но для этой женщины делается исключение. Я не знаю ее имени – вернее, слышал когда-то, но забыл, уж очень оно заковыристое, то ли хорватское, то ли болгарское – Ванга, Ванда, Вонга… не помню. Рыцари называют ее не иначе, как «дама в зеленом». Вот, пожалуй, и все, что я знаю, милый юноша.