Дерево лжи

Большинство людей возмутились бы таким соседством. Смысл черной лестницы заключался в том, чтобы слуги перемещались по ней, не тревожа членов семьи. Что же хорошего, если они постоянно мешают и к тому же будят тебя ни свет ни заря? Однако Фейт не ощутила досады, для нее это была возможность прикоснуться к невидимому миру слуг. Хотя, разумеется, она не будет использовать ее для этого.

Засовы на таинственной двери за комодом проржавели, но в конце концов поддались. После нескольких попыток дверь неохотно раскрылась, и Фейт ослепило яркое солнце. Перед ней был маленький садик, разбитый прямо на крыше, светлые каменные плиты блестели от капель росы. По периметру шла увитая зеленью кованая решетка, скрывавшая Фейт от глаз тех, кто находился внизу. Каменные фигуры детей, тронутые лишайником и временем, протягивали перед собой каменные чаши, в которых цвели неказистые сиреневые обриеты. В дальнем конце Фейт заметила маленькую калитку, увитую лозой, за которой начинались каменные ступеньки, скорее всего, ведущие вниз. Губы Фейт растянулись в улыбке. Если бы она имела обыкновение незаметно исчезать, теперь у нее есть для этого все условия — собственный выход из дома.

Она оделась и продолжила исследования нового обиталища Сандерли. Спускаясь по главной лестнице, девочка задумчиво считала ступеньки, запоминая, какие скрипят, а на какие можно наступать смело. Фейт поймала себя на мысли, что прикидывает, какие засовы и щеколды нужно смазать. Но нет! Фейт же бросила это! Вскоре ей предстоит конфирмация, напомнила она себе, испытав привычный испуг при этой мысли. В глазах церкви и Бога она станет взрослой. Ее грехи падут на нее всей своей тяжестью. Разумеется, она всегда чувствовала над головой огромный угрожающий маятник Божьего суда, и юность была ее единственной хрупкой защитой и извинением. Теперь она стала вполне взрослой, чтобы маятник сбил ее с ног одним ударом. Ей следует искоренить все плохие привычки. «Однако дом в Булл-Коув открывает кое-какие возможности», — насмешливо прошептал голос в ее голове.

Когда Фейт вошла в слабо освещенную, обшитую деревом столовую, ее мать отчитывала горничную — хорошенькую, но своенравную темноволосую девушку лет пятнадцати с вечной улыбкой в уголках губ.

— Нет, Жанна, это совершенно не годится! — Миртл ткнула пальцем в принесенный горничной поднос, где лежали два неаккуратных ломтя хлеба необычной формы. — Когда я прошу хлеба и масла, то ожидаю получить ломтик хлеба, отрезанный от настоящей буханки, вот такой толщины. — Миртл отмерила указательным и большим пальцами полдюйма. — Будь добра, имей это в виду.

Горничная недовольно поморщилась и унесла поднос.

— Что за дом! — воскликнула Миртл. — Я не могла сомкнуть глаз прошлой ночью! Держу пари, комнаты не проветрили. И что за ужасный грохот и рев раздавались всю ночь?

— По всей видимости, это был Большой черный бык, [5] — подмигнув, ответил дядюшка Майлз. Во время сильной бури зверь выскакивает из недр земли и воет в небо. Но, скорее всего, это был совершенно естественный феномен — так бывает, когда ветер гуляет по прибрежным пещерам.

— Что ж, думаю, со стороны владельца дома было весьма нелюбезно сдать нам дом, не предупредив о ревущих быках-привидениях, — язвительно заметила Миртл.

— Да, но, по местным поверьям, на этом острове шагу нельзя ступить без привидений, — с улыбкой возразил дядюшка Майлз. — Вчера Клэй рассказал мне кое-какие истории — о плачущих женщинах, призрачных кораблях и тому подобном. Да, и, по всей видимости, во время войны с французами Вейн был приютом контрабандистов. Говорят, один из них перед смертью закопал тут баснословные сокровища и уже сорок лет его призрак пытается указать людям, где они лежат.

— Не больно-то он хорош в шарадах, — пробормотала Фейт себе под нос, садясь за стол.

— Что ж, теперь о более земных делах. Утром нам оставили две визитные карточки. — Миртл бросила взгляд на мужа. — Одна от доктора Джеклерса, дорогой, он пишет, что заедет к нам сегодня в два часа, чтобы забрать тебя на раскопки. Вторая — от мистера Ламбента. Он говорит, что в четыре часа у него дома собирается геологическое общество и что они будут счастливы видеть тебя в качестве почетного гостя. Да, и всех нас приглашают на чашку чая. К тому же он готов прислать за нами карету.

Преподобный бросил на жену короткий задумчивый взгляд, наклонил голову в знак того, что услышал ее, и молча продолжил жевать.

— Может быть, нам всем стоит поехать с доктором Джеклерсом и посмотреть на раскопки? — с надеждой предложил дядюшка Майлз. — Совершим семейную прогулку.

— Можно? — Фейт бросила на родителей умоляющий взгляд. Дома она проводила долгие часы в отцовской библиотеке, изучая книги, посвященные доисторическим животным, и восхищаясь рисунками, изображающими кости давно вымерших созданий. Мысль о том, чтобы увидеть настоящие раскопки воочию, взволновала ее.

Миртл взглянула на мужа. Тот бросил отстраненный взгляд на стол и прокашлялся:

— Не вижу причин, почему бы и нет.

Появилась Жанна, аккуратно поставила поднос с невинным видом и направилась к выходу. Ломти с нарочитой тщательностью были порезаны на куски толщиной в полдюйма, но не пережили такого обращения. Ошметки хлеба лежали на шрапнели из крошек, сохраняя форму лишь за счет масла.

— Жанна! — окликнула Миртл уходящую горничную, но та прикинулась глухой. — О, это уже слишком! Я все выскажу миссис Веллет, пусть даст ей нагоняй!

Сверху донесся приглушенный грохот, звук маленьких бегущих ножек, сопровождаемый хлопками дверей. Миртл скривилась и бросила взгляд на мужа, который поморщился, воздев глаза к потолку с явным неодобрением: Говарда не должно быть видно в такое время и тем более слышно.

— Фейт, — тихо произнесла Миртл, — ты не будешь так добра позавтракать с братом сегодня, а потом помочь ему с уроками? — Она даже не посмотрела на дочь, чтобы услышать ответ.

Фейт завистливо окинула взглядом жаркое из рыбы, риса и карри, ломтики бекона, тосты и мармелад и встала. Однажды Миртл объяснила Фейт, как правильно отдавать приказы слугам. Формулируешь фразу в виде вопроса, чтобы слова не прозвучали грубо: «Не могли бы вы подать чаю? Не могли бы вы поговорить с кухаркой?» Но вместо вопросительной интонации говоришь утвердительно, чтобы показать, что на самом деле это не вопрос и никому и в голову не придет ждать отрицательного ответа. Фейт подумала, что именно так мать с ней и обращается.

Говарду отвели две сообщающиеся комнаты — ночную детскую для сна и дневную детскую для игр, уроков и приема пищи.

— Ненавижу эти комнаты, — объявил он, понемногу откусывая тост и запивая его водой. — Тут ночью бегают крысы. Я не могу спать без Скордл.

«Скордл» было исковерканное «мисс Коддл» — имя его няни, дома, в Кенте, спавшей с ним в одной комнате. Фейт втайне нравилось прозвище «Скордл» — оно походило на имя загадочного животного.

Фейт и сама не любила детские, но по другим причинам. Весь прошлый год она чувствовала себя словно на качелях, швырявших ее из детства во взрослую жизнь и обратно. Яснее всего это ощущалось во время приема пищи. Порой она обнаруживала, что за ночь выросла со скоростью бобового стебля и ей дарована честь есть вместе с родителями в столовой. А потом без предупреждения она снова оказывалась в детской вместе с Говардом и миской каши, и маленький не по росту стул скрипел под ее весом.

Детская еда была «простой» и «полезной», что обычно означало безвкусной и вконец переваренной. Все детские воняли картошкой, рисовой кашей и дважды проваренной бараниной. От этого запаха Фейт казалось, будто на нее натянули старое платье, которое ей отчаянно мало. Ей хотелось чесаться.

— В другую руку… — Фейт ласково переложила ложку из левой руки Говарда в правую. Ежедневная борьба.

Главная трудность ждала ее после завтрака ей предстояло одеть брата в синий пиджак. Говард терпеть не мог этот пиджак, который ему приходилось носить на всех уроках. Левый рукав его был пришит к боку, таким образом, левая рука оказывалась в ловушке кармана, и он не мог ей пользоваться.