Небо в огне

У дверей князь чуть сбавил шаг, тут же мимо бесшумными тенями проскользнули двое «кречетов», первыми вошли в палату, быстро, но дотошно обшаривая каждый уголок на предмет всяких смертоносных сюрпризов, будь то подозрительно колыхнувшаяся занавеска или отравленная иголка в подушке.

— Да-а-а-а-а… — протянул Добрыня. — Дела… Я так понимаю, пир в честь возвращения отменяется?

— Я те дам, отменяется! — Владимир шагнул в горницу, на ходу расстегивая перевязь. — Еще чего не хватало. Мне и так по всей Руси за глаза кости моют, чего только не болтают… Для полного счастья не достает только, чтобы меня считали ко всему прочему еще и трусом. Готовь пир, да такой, чтобы после весь Киев три дня на карачках ползал.

Добрыня неодобрительно пожал плечами, но возражать не стал.

— Когда к тебе лучше зайти с полным докладом? — спросил он. — Тут тьма дел накопилась. Ромейское посольство второй день тебя дожидается, утром прибыл гонец от уличей, волыняне третью седмицу теребят, просят на этот год отсрочки по дани, что-то там у них не уродилось…

— Не сейчас, — оборвал его Владимир, избавившись наконец от перевязи и с облегчением швырнув ножны с мечом на стол. — Дай с дороги в себя придти. Чувствую, мне в ближайшие дни толком поспать не удасться, так будь ласков, дозволь хоть сейчас прикорнуть на часок. Потом подробно да обстоятельно доложишь, что там у кого стряслось такого, что ну никак без Великого Князя не обойтись…

«Кречеты» тем временем закончили осмотр и так же быстро и бесшумно выскользнули из палаты. Владимир облегченно вздохнул, бухнулся на кровать и потянул с ноги сапог. Добрыня с легким поклоном отступил в коридор, но когда уже поворачивался, чтобы уйти, Владимир вдруг жестом остановил его.

— А, вот еще, постой… Чуть было не забыл… — рассеянно пробормотал князь, освободившись наконец от сапога и зашвырнув его под стол.

Добрыня остановился в дверях, давая понять, что он весь внимание.

— Разыщи Велигоя… — Молвил Владимир, и ухватился за второй сапог. — И пришли его ко мне, только поживее. Спать дико охота…

Глава 3

Владимир растянулся на кровати, с наслаждением вытянув гудящие ноги и закинув руки за голову. Все. Приехал. Теперь можно хоть немного расслабиться… Ненадолго, совсем ненадолго, но что поделаешь — никто не обещал, что будет легко.

Через распахнутое окно со двора доносился неясный шум, суматоха прибытия была в полном разгаре. А Владимиру гомон человеческих голосов почему-то напомнил могучий шум морских волн, разбивающихся о подножия несокрушимых стен Царьграда. И стоило только вспомнить о нем, как одна мысль потащила за собой другую, та — третью, и вскоре думами он уже был там, далеко от родной Руси, слышал шум моря, сиплые крики чаек, чувствовал на плечах привычную тяжесть золоченой брони императорской стражи… и сжимал в объятиях ту, которая чище ясного неба и нежнее летнего ветерка, прекраснее утренней зари и желаннее всех сокровищ мира…

Стук в дверь. Тихий, но настойчивый. Владимир с трудом оторвался от грез, тряхнул головой и вдруг понял, что за сладостными мечтаниями начал засыпать. Раздраженно попытался сообразить, кого это там леший принес, потом вспомнил сказанное Добрыне, и на душе опять стало тяжко и тошно. Князь приподнялся на кровати, нехотя принял сидячее положение, откинувшись на подушках.

— Заходи, — молвил он, устраиваясь поудобнее.

Дверь приоткрылась. Ровно настолько, чтобы пропустить крепкого, широкоплечего воина в полной броне и черном налатнике, и тут же без стука захлопнулась.

— Светлый Князь повелел явиться.

Это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос.

— Повелел, — кивнул Владимир. — Проходи, Велигой. Садись.

Воин в черном пересек горницу быстрым мягким шагом, опустился на край лавки у стены. Владимир задумчиво разглядывал его, невольно задержавшись взором на глубоких шрамах, избороздивших бесстрастное лицо витязя. Темные, глубоко посаженные глаза вошедшего смотрели пристально и выжидающе. За правым плечом тускло поблескивала простым навершием рукоять длинного варяжского меча. Владимир вдруг подумал, что, пожалуй, никогда не видел воеводу «кречетов» без оружия. Впрочем, Велигой и сам по себе был оружием. Надежным и смертоносным.

Князь некоторое время молчал, пытаясь вспомнить, зачем звал воеводу. Тот терпеливо ждал — прямой и неподвижный, как меч в ножнах. Наконец Владимир вспомнил. И на душе стало еще хуже.

— Велигой… — молвил князь медленно, не уверенный, стоит ли вообще затевать разговор. Мелькнула нехорошая мыслишка отослать воеводу и забыть к такой-то матери обо всем случившемся, но Владимир решительно отбросил ее, как недостойную.

— Я просто хотел спросить… — Владимир вновь окинул витязя задумчивым взглядом. — Тот мальчуган… Которого выпихнули сквозь оцепление… Скажи мне…

Князь умолк, внимательно следя за выражением лица воина. Ничего. Никакого отклика. Все та же холодная бесстрастность. Владимир глубоко вздохнул.

— Неужели ты и впрямь выстрелил бы? — спросил он тихо.

Ни единый мускул не дрогнул на лице воеводы «кречетов». Но князь слишком хорошо знал его. И от этого знания порой становилось жутковато.

— Ты выстрелил бы? — повторил он твердо.

— Не задумываясь.

Голос Велигоя был столь же бесстрастен, как и его изуродованное лицо.

Владимир покачал головой, откинулся на подушки, уставился в потолок.

— Это же был совсем мальчонка… — молвил князь. — Он не мог быть опасен…

Князь не видел глаз Велигоя, но что-то промелькнуло в голосе витязя, когда он ответил. Нечто похожее на глубокую затаенную горечь.

— Кто может знать заранее, княже? После всего, что произошло за последние пятнадцать дней, я могу ожидать чего угодно. Пять раз тебя пытались убить. Пять раз за две седмицы. Два раза смерть удалось отвратить только чудом. И бросались на тебя самые разные люди. Лоточник в Изборске. Пожилой весянин в той маленькой деревеньке под Витебском. Стражник в Смеленске… А последний раз… Помнишь? Девка семнадцати весен отроду. Без оружия. Только ноготки остро заточены да смазаны отравой, от которой годовалый бык издох в считанные мгновения, когда Стойград вздумал проверить, что же это за гадость…

Владимир невольно поежился. Тот случай глубоко врезался в память, и князь сомневался, что когда-нибудь забудет, как веселые, озорные, зовущие очи юной дивчины вдруг превратились в жестокие, хищные глаза дикого зверя… Тем более, что угодил в расставленную неведомыми врагами ловушку по собственной слабости, и от этого становилось еще противнее и страшнее. Подославшие девку прекрасно знали, что на такую наживку Великий Князь клюнет непременно…

— Если бы не бесцеремонность Залешанина, — продолжал меж тем Велигой, — у которого хватило наглости вломиться к князю… хм… в ТАКОЙ момент, сейчас твои верные бояре уже вцепились бы друг другу в глотки за Великий Стол. А ведь тогда неведомый враг был близок к успеху. ОЧЕНЬ близок. Достаточно было бы одной маленькой царапинки. После такого я готов стрелять в каждого таракана на версту окрест, не говоря уж о более крупных… целях.

Владимир сокрушенно покачал головой, вновь перевел взгляд на витязя.

— И все же я не верю… — молвил он с тоской. — Не верю, что они могли бы дойти до того, чтобы подослать ребенка.

Велигой горько улыбнулся, и Владимир даже пожалел, что обычная бесстрастность наконец-то изменила воину.

— Даже малыш может метнуть нож, или уколоть отравленной иглой, или нажать на спуск самострела.

— Все равно не верю… — почти прошептал князь. — Я знаю, что жизнь жестокая штука, но… Не может быть, чтобы все было НАСТОЛЬКО плохо…

— Может, княже, — сумрачно молвил Велигой. — И ты это знаешь лучше меня. Там, на улице… я бы выстрелил. А смог бы после этого спокойно спать — не важно…

Надолго воцарилось молчание. Владимир задумчиво глядел на Велигоя, в который раз пытаясь понять, что за неведомая сила движет этим человеком. Но изрезанное шрамами лицо вновь обрело бесстрастную неподвижность, черные глаза глядели на князя двумя глубокими безднами.