Я стану твоим врагом (СИ)

Марион слушала молодую герцогиню, пытаясь убедить себя в том, что она должна оскорбиться в ответ на подобное предложение, отклонить его немедленно и в самой резкой форме — но вместо этого чувствовала лишь благодарность за подобную бесхитростную заботу. Похоже, за полгода, проведённых в Валлии, она окончательно растеряла остатки гордости. Да и какая гордость может быть у неё, практически нищей вдовы покойного аверонского командующего, не сумевшей сохранить имение мужа и наследство своего сына? Потерявшей расположение своей императрицы, лишившейся дома? Теперь же, после смерти королевы Таиры, её судьба, как и судьба Михо, была не определена.

Они с леди Геленой приняли единодушное решение вернуться в Аверон вместе с Севериной — императрица наверняка приедет на могилу дочери. Северина и решит их участь — и если им разрешено будет вернуться, они не упустят такой возможности. До тех пор они могли оставаться во дворце неприметными тенями, нежеланными и уже бесполезными гостьями, никем не признанные, и отныне всеми избегаемые.

Что там говорить — сам мир между Авероном и Валлией со смертью королевы Таиры дал толстую трещину. Что ждёт два государства, Марион могла только предполагать — а витавшие в воздухе мрачные мысли придворных лишь убеждали её в собственных преположениях.

— Благодарю за заботу, ваша светлость, — вымученно улыбнулась баронесса. — Пожалуй, я с радостью приму ваше щедрое предложение. Уверена, вы предложили это с самыми добрыми намерениями.

— О, я так рада, что вы не оскорбились! — просияла Наала, скидывая с себя меховую накидку. Марион приняла её, тотчас ощутив блаженное тепло чужого плаща. Накидка была новой, пахла кожей, и только. Духами Наала не пользовалась, и хвала Единому — Марион не выносила резких запахов. — Правда, рада! Я так переживала за вас, когда видела, как нелегко… Прошу вас, не сочтите за дерзость, но я была бы рада видеть вас в нашем поместье, — решившись, выпалила напоследок Наала, вглядываясь в её лицо тем невозможно знакомым взглядом, который вызывал в ней ранее один лишь гнев. Глаза, синие, внимательные, были единственным, что связывало нескладную девушку с блистательным братом. — Я была бы очень рада видеть вас вновь. И уверена, у брата тоже нет возражений, он всегда так отзывался о вас… Пожалуй, я пойду, пока не промокла, — оборвала саму себя герцогиня, — я очень, очень хотела бы встретиться вновь.

— Доброго пути, — откликнулась Марион, заставив себя улыбнуться в ответ.

Наала быстро пересекла площадь, забираясь в ожидавшую её карету, и Марион поспешила догнать процессию, направлявшуюся к главным воротам Галагата. Стражники, пропускавшие лишь сопровождавших гроб придворных и их охрану, строго следили за тем, чтобы не проскользнул кто-то из горожан, воспользовавшись возможностью сбежать из города. Ей не следовало отставать.

Она запрыгнула в седло, догнав процессию, и пустила своего коня шагом, замыкая шествие. Придворные дамы, отправившиеся провожать королеву Таиру в последний путь, ехали в каретах, поглядывая на сумасшедшую телохранительницу из окошек. Ехать верхом, в платье, под проливным дождём и пронизывающим ветром!

Марион не судила их, придерживая коня и отставая от процессии. Они выехали за город, так что колонна оказалась немного впереди, и Марион не спешила её догонять. Этот недолгий путь дал бы ей возможность мысленно проститься — в который уже раз — с Таирой, скрыть те слёзы, которые всё же выбивались из-под ресниц, и постараться похоронить своё горе вместе с телом королевы. Почему так получалось, что она не смогла защитить её от смерти? Как не смогла спасти и Магнуса, находясь буквально у него за спиной…

— Миледи! Эй! Миледи! Это вы — герцогиня Наала?!

Марион с удивлением повернула голову: заляпанный грязью всадник придерживал коня, подозрительно рассматривая богатую накидку поверх простого чёрного платья.

— Мне сказали в поместье, что её светлость укатила на королевские похороны! Я побоялся было разминуться с вами, но мне велено доставить посылочку прямо в белые ручки! Так это вы — герцогиня? Мне вашу светлость очень хорошо описали! Вона и накидка из белоуса, серебристым мехом бурки отделанная, и брошка синяя, всё, как на картинке! Ну и… в лице ничего особого…

Всадник держал руку за пазухой, ожидая её ответа, и Марион очень удивилась, когда услышала собственный голос:

— Да, это я.

— Ну и хвала Единому, — облегчённо выдохнул тот, доставая бумажный пакет. — Энто вам от его сиятельства графа Хэсского. Тута записка, сами разберётесь…

Всадник свистнул, хлестнул поводьями, давая шпоры коню — и галопом умчался прочь, оставляя Марион с пакетом в руках. Уже мало понимая, что делает, баронесса сунула влажный от дождя толстый пергамент в одну из переброшенных через седло сумок, и, воровато оглядевшись, дёрнула поводья, догоняя погребальную процессию.

За омеловой рощей пришлось спешиться и вести коня под уздцы, продираясь через заросли кустарника и низкорастущие деревца на самую вершину холма. Ей пришлось перейти широкий ручей вброд, и привязать коня у подножия практически отвесного склона. Каменистые выступы были ничуть не хуже выбоин в стенах домов, в которые ей доводилось залазить, и на вершину холма Флорика забралась довольно быстро, лишь тут обнаружив, что к заросшему лозой и мхом лесному домику был и другой путь — пологий, удобный, и совершенно безопасный. В сердцах ругнувшись, девушка устремилась к запертым дверям; дёрнула за грубую ручку, подавая дверь на себя.

Небольшая комната, в которой она оказалась, пахнула на неё теплом и запахом душистых сушёных трав. Горел огонь в камине под маленьким котелком, на низком столике у плетеного кресла лежало несколько книг — а в самом конце комнаты располагалось две двери, одна напротив другой, ведущие в крохотные, судя по размерам самого домика, комнатки. Из одной из них и вышел тот, кого она так долго искала.

Но узнала она Януша не сразу. Лицо его, распухшее, лиловое, и разбитые, чёрные губы делали лекаря почти неузнаваемым. Двигался молодой доктор с болезненной медлительностью, выдававшей избитое тело, а платиновые волосы, которые раньше лекарь собирал в хвост, были коротко и не очень ровно обрезаны — точно обкромсаны в горячечной поспешности хоть как-то навредить своей внешности.

— Флорика? — удивлённо узнал лекарь. — Ты? Что ты здесь делаешь?

— Мессир Януш, — Фло смотрела на молодого доктора соболезнующе, но, тем не менее, с любопытством, — леди Марион подсказала, где вас искать. Мой брат, Феодор, болен. Я знаю, что у вас есть лекарство. Все только про это и говорят, про вас и ваш волшебный эликсир… вы правильно делаете, что не появляетесь в городе! Галагатцы накинутся на вас всей стаей, чтобы только заполучить чудесный бальзам. Я понимаю, вы раздаёте его не задаром и не всем подряд, но…

— Я понял, — прервал её лекарь. — Подожди.

Януш стремительно прошёл от двери к очагу, где на низком столике располагались чернила и несколько клочков пергамента, и быстро черкнул несколько слов на одном из них.

Флорика обвела взглядом комнату в ожидании, и неуютно переступила с ноги на ногу, вновь принимаясь рассматривать лекаря. Януш уже свернул записку, и теперь рылся в знакомой Фло чёрной сумке, сосредоточенно перебирая её содержимое.

Флорика едва удержалась от вздоха: молодой доктор по-прежнему вызывал в ней смешанное чувство восхищения и интереса, но, должно быть, это всё-таки совсем не то, что испытывал, к примеру, Фео к своей королеве. Влюблённостью её отношение к Янушу назвать было можно, но любовью — вряд ли. По правде, Фло вовсе не была уверена, что вообще способна на эту самую любовь.

— А где Михо? — спросила она. — Леди Марион сказала, они с сэром Эйром здесь, с вами…

Раздавшийся из соседней комнатки стон заставил её замереть.

— Я приехал их проведать, — хмуро отозвался Януш, с трудом шевеля разбитыми губами. — И обнаружил уже больными.

— Лесная хворь? — шёпотом уточнила Фло, расширившимися глазами глядя в сторону комнатных дверей. Вначале Фео, теперь Михо…