Кобыла-охранница (ЛП)

— Разбуди их! Посмотрим, безумны ли они.

«Я смогу убить безумных жеребят… наверное. О Богини, неужели я только что подумала об этом?»

— Мы не можем, Блекджек, — мягко произнесла Монин Глори. — Эти жеребята умирали, когда их положили в капсулы. Они и сейчас умирают. И судя по записям, некоторые из них смогут прожить в таком состоянии ещё не один день. Если мы просто… оставим их, то… может быть… Я не знаю. Может быть когда-нибудь Анклав сможет что-то сделать, чтобы помочь им.

П-21 покачал головой, глядя в глаза пегаске.

— Анклав потерял здесь свой медико-биологический отряд. А эти дети были заперты здесь больше двух сотен лет. И ты хочешь просто уйти, оставив их в этих капсулах, надеясь, что когда-нибудь к ним придёт кто-то, кто будет в состоянии помочь? — вздохнул он. — Я говорю тебе: это хреновая идея.

— Почему ты спрашиваешь меня? — тихо спросила я, глядя на жеребца.

— Потому что тут нет правильного выбора. Потому что она права. Потому что я прав. Неважно, что мы выберем, они в любом случае будут испытывать страдания, — со вздохом ответил П-21.

«И ты тут главная», — читалось в его взгляде.

Нет. Чёрт возьми, нет! Положите меня назад, на этот стол, и вновь вырвите мои внутренности, но не заставляйте меня делать этот выбор. Я медленно обвела взглядом окружавшие меня стазис-капсулы.

— Я не могу… я не… — простонала я, зажмурившись.

Мне очень хотелось вновь погрузиться в шар памяти, где никто из них не смотрел бы на меня. Я ещё раз оглядела капсулы. Здесь нет правильного выбора, результат в любом случае будет плачевным. Я подумала о том, чтобы открыть крышки, но вдруг это приведёт к отключению капсул? Тогда, может, наоборот? Чёрт меня подери! Чёрт подери…

Я повернулась к терминалу. «Да», затем «Ввод». Вентиляторы начали замолкать один за другим. Понимая, что мне никогда не будет прощения за это, я сглотнула и тихонько запела:

— Тише, не шуми. Уже настало время спать… Тише, не шуми… Тебе пора в кровать.

Я запнулась, но Глори подхватила за мной:

— Поздно за окном, прошёл день не напрасно. Поздно за окном, увидишь сон прекрасный.

Похоже, что ей сейчас было не лучше, чем мне. Единственным источником освещения в комнате теперь были красные зигзагообразные линии на мониторах капсул, которые отображали жизненные показатели жеребят. Постепенно эти зигзаги становились всё менее и менее ломанными, и так до тех пор, пока все они не превратились в абсолютно прямые линии.

П-21 удивил и меня, и Глори, когда вдруг открыл рот и тихонько запел:

— Тише, не шуми. Уже настало время спать… Тише, не шуми… Тебе пора в кровать.

С этими словами жеребец наклонив голову, опустился на пол рядом со мной. Одна за другой, красные линии исчезали с экранов.

Чтоб меня. Чтоб меня. Чтоб меня…

Рэдхарт прокралась в камеру хранения, в которой находились восстанавливающие талисманы. Прежде чем она прервала соединение, с неё содрали больше половины шкурки. Зачем она пробралась сюда? Чтобы спасти себя? Чтобы защитить талисманы и прочие экспериментальные медикаменты? Разве это так важно? Если бы там были хоть какие-то лекарства, способные исцелить жеребят, то, я не сомневаюсь, Рэдхарт использовала бы их. Сейчас она лежала, свернувшись калачиком, прикрытая окровавленным разорванным лабораторным халатом. Её тело мумифицировалось, лёжа в запертой камере хранения.

Я заметила, что она прижимала что-то к себе, старательно защищая это передними копытами. После того, что я сделала, обокрасть мёртвого для меня было не сложнее, чем покрыть глазурью торт. К собственному удивлению, я смогла с лёгкостью вытащить этот предмет из объятий Рэдхарт.

Это была статуэтка Флаттершай. Её глубокие синие глаза смотрели прямо на меня, а у ног пегаски сидел недовольный белый кролик. Так нежно. Так всепрощающе. Надпись на дощечке в основании гласила: «Будь Милым». Она склонила голову так, как будто понимала, что мне очень нужно было поговорить с ней.

— Прости. Я пыталась. Пыталась поступать лучше… Пыталась помочь… — медленно я провела статуэткой по своей груди, а затем упала на пол, разразившись рыданиями, как жеребёнок. — Мне так жаль.

Лёжа в одиночестве на холодном полу камеры хранения, я вдруг поняла, зачем сюда пришла Рэдхарт: Чтобы попросить прощения, которого ей не суждено было получить.

Глава 7

Цены

Я — убийца.

Первым пони, которого я убила был единорог, отправленный на списание. Это произошло ещё задолго до того, как я получила свою кьютимарку. Мне приказали сообщить ему, что теперь он — Е-21 и попросить его прибыть в центр охраны. Тогда я ещё не понимала что же это всё означает, и поэтому просто приятно провела время, разыскивая жеребца. Сперва я зашла в столовую за зелёным гелевым коктейлем, затем покрутилась вокруг Миднайт, в надежде выудить её расписание. Я даже успела вздремнуть, лёжа на гудящем опреснительном конденсаторе, прежде, чем нашла его. Увидев меня, жеребец лишь грустно улыбнулся, и поплёлся следом.

Я помню его красно-белую полосатую гриву, похожую на «леденец» из старых, довоенных книг, помню его смех, помню как печальны были его глаза, когда он шёл позади меня. Мама прочитала ему официальное заявление, а я нанесла последнюю точку на случкометке. Мы с Мамой стояли рядом, пока мед-пони вводили ему инъекцию из медицинского пистолета. Он прикрыл свои глаза, сделал свой последний вздох. И всё. Я могла бы представить себе, что он спит, если бы не знала, что он уже никогда не проснётся.

Понимаю, это звучит как оправдание, но я делала то, что мне говорили. Мы просто следовали приказам Смотрительницы. У нас не было выбора. Мы ничего не могли изменить. Нам нужно было предотвратить Происшествие. Прежде я никогда не задумывалась обо всем этом. Это было мирным способом решения проблемы, актом милосердия. Я не знала ничего лучше.

Конские яблоки. Я убила его, потому что никогда не задавалась вопросом: правильно это или нет? Точно так же я убила ещё четверых самцов, и должна была убить П-21, но Смотрительница впустила Деуса.

Первый пони, которого я убила собственным рогом, был рейдером. Это была полная неожиданность. У неё был дробовик, и она почти воспользовалась им. Она убила других пони в Стойле, одного прямо перед моими глазами, и убила бы ещё. Опять оправдания. Это была самозащита, защита Миднайт и всего Стойла. У меня не было других вариантов, не было времени разбираться.

Рейдеры. Вначале, я не особо думала о них. Это убогие маньяки, психопаты или пони, погрязшие во тьме. Убивать их — насущная необходимость. Мой ПипБак давал один ответ на все, даже самые сложные моральные вопросы: с жёлтым будь добрей, красного убей. Когда я в следующий раз с ними столкнулась, я убила многих. Потом пощадила одну, по той простой причине, что её метка на ПипБаке сменила цвет с красного на жёлтый. Внезапно, она больше не рейдер. Внезапно, она могла пойти куда захочет. Меня даже рассмешило её бегство.

Я заслуживала того, чтобы получить пулю в спину.

Скудл — следующая пони, которую я убила. Её жуткая смерть стала первым потрясением для меня. До этого, я представляла из себя просто более эффективную убийцу, чем обезумевшие и больные рейдеры. Я не слышала её… нет, это неправда. Слышала, но не придала этому значения, ведь была пупом земли. Я могла бы бросить вызов всему, что подбросит мне Пустошь. Мне казалось, что после сорока восьми часов на поверхности мне было известно о Пустоши больше, чем жеребёнку, который, пытаясь выжить, провёл на ней всю свою жизнь. Я ошиблась. И эта ошибка стоила чей-то жизни. Тем не менее, мне хватило «удачи» на то, чтобы из-за моей гордыни, самоуверенности и глупости умерла не я, а другой пони.