Знак Кота

— Светлого дня, — машинально ответила я. Он заговорил с прямотой, присущей его народу, столь отличной от учтиво-витиеватых речей Вапалы.

— Ты мне не друг, Алитта, разве нет?

— Я не знаю тебя, — ответила я.

— Ты можешь знать не меньше Равинги, но этого не достаточно…

Почему он меня в этом упрекал, я не понимала. Неужели он думал, что я пытаюсь настроить свою госпожу против него? Да, я занималась этим, сколько могла. Но мое мнение по этому поводу для нее ничего не значило.

— Я боюсь тебя, — ответила я прежде, чем подумать.

— Боишься меня? — Он выделил голосом последнее слово, словно не поверил мне. — Почему?

— Из-за того, что может случиться. — Все, о чем я думала у очага, выплеснулось наружу — то, что из-за него на мою госпожу могут обратить недоброжелательное внимание люди, которые могут и станут ей противодействовать,

— Понимаю, — медленно проговорил он. — Кинрр говорил о таких вещах, как зависть великих Домов и их тайные способы расправы с теми, кто навлек на себя их злобу. Ты думаешь, что подобное может обратиться против той, о ком ты заботишься, если каким-то чудом я получу корону? Император обладает всей полнотой власти, разве не так?

— Прислушиваясь к советам канцлера, — уточнила я.

— Но он может взять под свою защиту кого угодно…

— Если пожелает это сделать.

— Вот как. — Он нахмурился. Криво усмехнулся, посмотрев на меня. — Сдается мне, ты видишь лишь мрачное будущее, Алитта. Я еще не получил корону. Не думаю, что мои шансы велики. Но вот что я скажу тебе, Алитта: твоя госпожа знает больше, чем любой из нас. Я бы поставил на нее, выйди она с голыми руками против целого вооруженного войска. Она бы победила. Она — это куда больше, чем кажется.

28

Равинга не разделила с нами завтрак, да и Алитта не оказала мне такой любезности. Мы с Мурри ели в одиночестве, и невеселая была это трапеза, поскольку я ожидал вызова на испытание, а ожидание никогда не было для меня легким. Оно всегда тяжело для того, кто все время подсчитывает беды, поджидающие его впереди. И сколько мне придется ждать, я не мог даже предположить.

Алитта нагрузила две большие корзины изделиями Равинги, что казались попроще, или, может, даже своими собственными, и я поставил их для нее на ручную тележку. Я бы даже с удовольствием сам отвез их, проводив ее до рынка, но она прямо сказала мне, что мое дело — оставаться в укрытии, раз уж я пренебрег обычаем, выбрав для жилья дом кукольницы. Мое появление на рынке в качестве торговца только привлечет лишнее внимание, какого мне стоило бы избегать.

Таким образом, у меня образовался целый длинный день без какого-либо занятия. После всех моих странствий и усилий за последнее время такой покой казался мне тяжкой ношей. Старик, который принял дела в лавке и теперь суетился, переставляя кукол Равинги на полках и что-то бормоча себе под нос, то и дело поглядывал на меня из-под кустистых бровей, словно находил мое присутствие тревожащим. Наконец мне пришлось отступить в длинную комнату, которая была мастерской Равинги.

Я походил по ней, стараясь не прикасаться ни к чему, как ребенок, которому строго-настрого это запретили, рассматривая ее работы — от едва начатой до почти завершенной последней фигурки — и изумляясь тому, что среди маленьких кукольных лиц не было и двух одинаковых, Похоже, что она смотрела на свое искусство примерно так же, как моя сестра, и не желала повторять уже выполненный замысел.

Возле одной из полок я задержался подольше, чтобы рассмотреть то, что на ней стояло. Меня пробрала дрожь, объяснений которой я не находил, поскольку я смотрел на подобия двух женщин и мужчины, и рядом с ними — огрызающейся крысы! Почему Равинга тратила свой талант на изображение таких тварей, я не мог даже вообразить.

У женщин были серебристые вапаланские волосы, но оттенок кожи был темнее, чем у тех, кого я встречал на улицах. На них были не обычные платья и даже не придворные наряды, а скудные одежды кошачьих танцоров. Лица их были раскрашены, а пальцы миниатюрных, искусно выполненных рук имели ногти, удлиненные наподобие когтей. Они были поставлены так, словно готовились прыгнуть вперед в одной из замысловатых фигур охотничьего танца.

Их спутник был куда более мрачной фигурой. Голова его была покрыта плотно прилегающим капюшоном, натянутым так плотно, как если бы предполагалось, что под ним вообще не растет волос, даже обычного узла на макушке. Он был одет в мантию с рукавами, открывающую грудь, и видимый участок тела был покрыт узором из символов, впечатанных в саму кожу — или, по крайней мере, так казалось.

В дополнение он носил свободные кахулавинские штаны и ботинки, отороченные черной гривой ориксена. На нем не было ни перевязи с мечом, ни копья в руках. Он опирался на почетный жезл, увенчанный фигурой твари, подобных которой я никогда не видел и даже не слышал о таких — но было в ней что-то, предполагающее великую опасность.

Крыса — это была крыса, но в сравнении со стоящими рядом фигурками изрядно увеличенная в размерах — больше походила на тех недавно появившихся чудовищ, которых я сам убивал на скальных островах.

— Тебе интересны мои люди, Хинккель?

Я был так увлечен куклами, что даже вздрогнул. Рядом со мной стояла Равинга.

— Кошачьи танцоры — я однажды видел небольшую группу таких. Но человек… и крыса…

— Таких, как этот человек, ты никогда не видел, да и не мог видеть в своих дальних краях. Там нет хранителей древнего знания…

— У нас есть Помнящие, которые говорят на пирах, — возразил я. Это неявное обвинение в варварстве уязвило меня больше, чем когда-либо раньше.

— Да, и они хорошо обучены — истории вашего народа. Но ведь были и другие, до вас, а вот об этом ваши предания не упоминают ни словом. Он, — показала она на мужчину, — был искателем странного знания, некогда пересекшим Безысходную пустошь, еще до того, как первый император был коронован.

— Но никто — ни человек, ни зверь — не отважится вступить в сердце пустоши!

— Крысы могут, — ответила она. — Много знаний утрачено, Хинккель. Некоторые — умышленно. Есть еще поверье, что если начнешь думать о темных вещах из любопытства, то можешь пробудить нечто большее, чем хотелось бы. Да, этот человек владел огромной силой, не имевшей отношения к копью или мечу. А крыса была его символом.

От одной мысли, что кто-то может использовать эту мерзкую тварь в качестве эмблемы своего Дома, меня замутило. Но теперь я четко увидел, что знак, запечатленный на открытой груди этого человека, был контуром крысиной головы, таким же, как головы леопардов на моих ладонях.

— Откуда ты знаешь о нем? — Возможно, мой вопрос был дерзостью, но я не мог удержаться, чтобы не задать его.

— Я Страж, Хинккель. Из поколения в поколение, из царствия в царствие некоторые женщины передавали древнее знание. Возможно, что-то оказалось утраченным или непонятым, поскольку знания переходили из уст в уста, и порой бессознательно искажались тем или той, кто хранил их. Я не могу быть уверена, насколько истинно то, что я сама знаю ныне, но этого хватает, чтобы встревожить меня. Это Илантилин, когда-то происходивший из Дома Борее, — Она снова показала на фигурку. — Само его имя в свое время было проклятием. Он добивался многого, чего-то достиг, он разделял Дома и земли, стремясь к большему. Даже звери, кроме тех чудовищ, которых он собрал в свое стадо, были вовлечены в его войну. И в результате они тоже претерпели изменения. Хинккель, — теперь она посмотрела на меня, и в ее позе было нечто напоминающее моего отца, когда тот говорил о каком-то моем проступке, — все наши жизни идут по кругу. Мы рождаемся, выбираем себе дело по сердцу или по необходимости, умираем. Высший Дух забирает нас, переплавляет и включает в новый узор. Просто мы не сохраняем память о том, что было прежде, поэтому часто совершаем одни и те же ошибки. Такова и жизнь в наших королевствах — мы следуем узору, но порой этот узор искажается. Долгое время мы жили в подобии мира. Мы обучали воинов, но у них не было противника, против которого стоило поднимать копье, кроме изгоев и зверей, на которых они охотились. Да, в наших землях есть свои трудности — песчаные бури, огненные горы, предательские соляные озера. Да, все это представляет опасность, и многие из нас погибают от немилости окружающей нас природы. Но в прошлом были великие войны, и именно они определяли наши жизни. Эти войны грядут снова, и если мы не будем готовы, мы станем подобны яксам перед кланом Мурри — почти беспомощными.