Полночь мира (=Пепел Сколена) (СИ)

  - Тут последствия будут не лучше. Применяйте ваших мастеров. Они смогут выяснить, где остановятся мятежники?

  - Сразу нет. Но те наверняка побегут за помощью к Императору, будут добиваться аудиенции. Там их тотчас же узнают, проследят, где они живут, а ночью туда придут убийцы. На прием они не успеют: там приема по полгода ждут.

  - И все-таки Император узнает?

  - Не обратит внимания. Валигар озабочен только своими болячками, а его наследник предпочитает смотреть нам в рот.

  - Если и побеспокоится, через те самые полгода. Самое большее, что он сможет - всплакнуть на могилках.

  - Но как он отреагирует, когда узнает? - спросил Шевард. - Опасна не имперская армия, а титул Императора...

  - Это уже мое дело, - хмыкнул Амори. Олберт нравился королю, как и любой человек на своем месте. - Я могу сделать с ним все, что захочу, и он это знает. А придумать что-то особенное Валигар не сможет. Я его знаю. Словом, об этом, Олберт, даже не задумывайтесь. Мы ценим ваш ум и готовы вас вознаградить. Но одними шпионами ограничиваться не стоит и, кроме того, нужно дать нашим армии и флоту... ммм... попрактиковаться. Полагаю, мы можем применить сразу все способы, а ваш в особенности: именно вы назначаетесь ответственным за операцию, а люди Шеварда и Тостига на время проведения операции поступают также в ваше распоряжение. У кого еще есть вопросы?

  Какие могли быть вопросы после того, как король огласил решение? Разве что уточняющие, но что было уточнять людям, которые сами же все и предложили? Разумеется, обсудили они и способы взаимодействия, ибо примерно таким решение короля и ожидалось. Нарушили молчание лишь в самый последний момент, когда король уже хотел всех отпустить, и то Эленбейн ван Эгинар, задавший глупый вопрос:

  - А что, если они пойдут через Ведьмин лес?

  Большие начальники в ответ расхохотались. Чего этот хлыщ, ни разу не ночевавший под открытым небом, понимает? Олберт даже расщедрился, растолковал профану очевидное:

  - Если это случится, все наши приготовления будут никому не нужны. В Великую Ночь там пропал имперский легион, целые крепости и города. Как в бездну провалились. Вы думаете, эти четверо сильнее легиона за крепостной стеной? Даже если он чернокнижник - думаете, в тех городах не было чернокнижников? Скорее казненный выживет после четвертования, чем эти четверо выйдут из леса. Но если случится чудо (а это будет действительно чудо, почище любых фокусов чернокнижников) - никуда не денутся наши агенты в Старом Энгольде. Там они не смогут убежать от судьбы.

  Заря в открытом море... Моррест не мог оторваться от багровеющего на востоке неба. Еще по-зимнему прохладный ветер ворошил волосы, поднимал легкую рябь, в небесной бездне холодно мерцали крошечные льдинки звезд, но далеко на востоке, там, куда бодро шла под парусом шаланда, ночная тьма уже плавилась в холодном пламени рассвета. Сперва горизонт прочертила вишнево рдеющая полоса, потом она стала ярче, перешла в пунцовый оттенок, а миг спустя на горизонте сверкнул чистым пламенем первый проблеск новорожденного дня. Полоса ширилась, росла, будто там, впереди, разрасталась ввысь и вширь стена исполинского пожара. Теперь в самой сердцевине пламенело чистое золото, миг спустя заискрился янтарь, над которым торжественным пурпуром сверкали облачка. Вокруг зарева ночная мгла таяла, уходила, небо устало серело, а на востоке уже наливалось голубизной.

  Пробившись сквозь фиолетовую дымку на горизонте, огромное, будто припухшее и раскрасневшееся со сна солнце высунуло краешек из-за горизонта, на миг ослепив Морреста своим лучом. Но тут же, будто извиняясь за излишнюю вольность, одарило ласковым теплом, какое бывает лишь ранней весной, да порой еще ранней осенью.

  Моррест зазевался и слишком поздно сообразил, что парус вышел из-под ветра и безвольно обвис. Сколько вчера ни объяснял Альдин, как ловить галсы, Моррест так и не освоился с этой наукой. "Эх, моторную бы сейчас лодку! - в очередной раз подумал он, и снова хмыкнул: - Интересно, где бы я тут добыл горючку? Надо будить Альдина!"

  Мальчишка спал, будто не в утлой посудине посреди открытого моря, а на круизном лайнере планеты Земля, и не на допотопном "Титанике", а на судне начала XXI века. Волосы разметались, ноги свернулись калачиком - Моррест тихо завидовал, так как сам он в вахту Альдина так и не смог заснуть.

  - Подъем, соня! - весело скомандовал Моррест. И пожалел: первые слова, произнесенные парнем, были:

  - Сам-то попутный ветер не проспал? - хмуро, но без вчерашней истерики, осведомился Альдин.

  Моррест смутился, грустно вздохнул, но сын Амори и не думал сердиться. У него на душе, наверное, не скреблись кошки, а дрались тигры. Похоже, мальчишка понимал, что выросшему в горах кетадрину неоткуда знать, как управляться с парусом. "Видел бы он Питер белыми ночами..." Альдин быстро поднялся, зыркнул на выкатившее из-за горизонта светило - и быстро поправил парус, безошибочно поймав ветер. Парусина выгнулась, нос крошечного кораблика снова принялся с шипением резать волны.

  Проснулась Олтана. Ближе к утру, перед началом вахты Морреста, она задремала - но непривычная качка заставила и возня мужчин заставили проснуться. Удивленно осмотрелась, но вспомнила, что произошло, и улыбнулась Морресту. Бывший советник по сколенским делам обнял женщину, прижал ее к себе, ощущая под рукой теплую мягкость груди, не удержавшись, поцеловал в губы. Олтана не смутилась, ответила, да так, что Морресту стало жарко. "А сначала-то как смущалась от французкого поцелуя" - пронеслось в голове.

  - Зато ты больше не рабыня, Олтана, - попытался он обнадежить женщину.

  - Если бы... Я всегда буду рабыней, - даже не улыбнулась Олтана. - Пока на теле клеймо, и даже не стань его - как стереть клеймо с души?

  - Глупости! Король ведь отдал тебя мне, так? Значит, я могу и отпустить тебя на волю.

  - Ты не знаешь наших обычаев. Свободная женщина - это та, кого могут взять в жены полноправные сколенцы. Жена, мать наследников рода. Не наложница или проститутка. А меня никто не возьмет с этим, - она коснулась бедра, на котором - узнал Моррест долгими ночами - чернело выжженное раскаленным металлом клеймо. И тут, сколько о гуманизме и правах человека не тверди, а тысячелетние обычаи - есть тысячелетние обычаи. - Но если женщина потеряла честь до замужества, или, выйдя замуж, изменяла мужу - глава рода может ее проклясть и продать в рабство. После того, как тела женщины коснулось клеймо, закон ее не защищает, и всякий свободный человек волен делать с ней что угодно. Единственное - нельзя убить или изувечить без согласия хозяина.

  - Но можно же вольную написать, или как тут у вас делают...

  - Можно. Только женщине не вернуть невинность - никто не возьмет в жены ту, которую драли все, кому не лень. Мужчинам проще, хотя и им нет дороги назад - кто пустит в дом каторжанина? Дорога нам одна: вольноотпущенницы живут в городах и становятся проститутками, или артистками (что почти одно и то же). Кто-то ворует, кто-то устраивается прачкой - словом, на долю вольноотпущенников остаются работы, которые никто больше не сделает.

  - А мужчины?

  - Им дорога в наемники, разбойники, воры. Работорговцы - почти всегда бывшие рабы. Только на Севере, говорят, это дело почетное, местами даже жрецы промышляют.

  - А если срезать клеймо? Больно, конечно, зато потом...

  В разговор вступил Альдин. Моррест был только рад - парень мужественно прятал свое горе, помогал друзьям - пусть хоть что-то отвлечет его от случившейся беды.

  - Во-первых, срезав клеймо рабу, ты становишься преступником, укрывающим беглых. Между прочим, десять лет каторги. Я хотел помочь матери, да вовремя узнал. Во-вторых, самой рабыне лучше не станет: все ведь знают, кто она такая, и шрам останется, любой суд запросто установит истину.

  - Но ведь разные же случаи бывают, кто-то гулял направо и налево, а кого-то изнасиловали. Да и браки ведь не только по любви бывают.