Карнавальная месса (СИ)

— Так флаг…

— Это наш школьный императорский штандарт. Вывешивался вначале в знак пребывания одной особы в своей резиденции, а с некоторых пор — вообще когда приспела пора ликовать. Наряды сегодняшнего дня — вариации на тему флага. Вглядитесь — на всех бляшках и умбонах стилизованный вещий зрак.

— Да какой праздник-то?

— Вон, посмотрите в ту сторону, сударь мой.

Рядом с нами уже столпились расфранченные зеленые стрелки. Вдруг я услышал залихватскую барабанную дробь, двери ближайшего здания распахнулись, и десятка два школяров-подростков выволокли вперед ногами здоровенный ворсовый ковер, скатанный в трубу. Расстелили — он был добрых пять на пять метров — и шлепнули прямо на мостовую передо мной. Я попятился; но сзади набежала с ликующими кликами первая волна зрителей и тяжелой рысью прошлась по полотну от края до края. На другом берегу я отстал и любовался уже со стороны, как они прокатились назад. Тут в них врезался велорикша, отчаянно дребезжа своим звонком; кто-то запиликал на окарине, застучал в бубен — и вся орава во главе с мастерами начала отплясывать на ковре тарантеллу.

— Диплом сдают, — пояснил мой знакомец. — Два года по вечерам всей артелью узелки вязали. Триста тысяч на метр квадратный, такое только детские пальчики умеют.

— А зачем его топчут?

— Затем что вроде персидского. Неделю так полежит — станет мягким, гибким, плотным; тут его помыть, почистить — и в дело пустить. Да это что! Прошлый раз специально слона привозили. Но то был диплом о высшем образовании, они куда прочнее.

— Эталон изготовили?

— Причем уникальный, — он поднял указующий перст кверху, — Разрешено размножать со ссылкой на оригинал и не более чем дважды. За худшими в очередь становятся. Ну, уже все грудные младенцы получили по ковру в дом, теперь и под центристов подостлаться можно.

— Это координаторы, да? Простите, где они заседают кто это вообще — Центр?

— Центр — это я, — сказал он официальным голосом. — То есть я куратор по точным наукам. Разрешите представиться: Шейн. Так какова ваша нужда, пришелец, и столь ли она неотложна, чтобы…

— Ищу работу.

— Никак и впрямь подперло, — он обозрел меня всего, от маковки до пяток, присвистнул, и остатки официоза слетели с него, как тополиный пух с ветки. — Давно вы тут осматриваетесь?

— Первый день.

Он свистнул вторично, куда дольше и громче.

— Заняться у нас, положим, найдется чем, только держать вас за тунеядца, я думаю, будет менее накладно. Тип образования?

— Спортивно-гуманитарный.

— Тогда вам, скорее всего, к специалисту по наукам неточным и приблизительным. В этой роли у нас подвизается некто Джозиен, и если я представляю Истину, то он есть Добро и Красота в одном лице. Нынче он выходной, но я знаю, где его отлавливают, причем доля вероятности составляет девяносто три и одну сотую процента. Там будут и специалисты по спортивной медицине и искусственному природоведению, что весьма для вас удобно. Итак, Клуб Поло. Вон то здание в форме полумесяца, видите?

Я видел, но еле-еле. Зрение у него было поострее, да и ориентировался он у себя.

— Ну ладно, вам всякий укажет. Спрашивайте «Везучую Подкову», если не поймут. Я, к сожалению, занят.

Сожаление было нелицемерным: немного позже я понял почему.

Добрался я вполне самостоятельно. Клуб был в одном крыле здания; другое занимала редакция газеты «Кентавр», чьей продукцией были завешаны все стены. Выпуски были выполнены в три краски (что дает, при нормальной сноровке, всю палитру), название варьировалось. То это был «Centauros», то «Китоврасъ» (с натуральным ятем и стилизован под кириллицу), то вообще «Полкан». Чтоб читатель не свихнул свои мыслительные способности, рядом с названием была изображена северорусская глиняная игрушка: полудядя в высокой черной шляпе и рубахе в горошек — полуконь, серый в яблоках и с раскудрявым хвостом. Был номер, сделанный на классическом северобедуинском наречии. То ли вопреки, то ли согласно исламской традиции на заставке была изображена крылатая кобылица с головкой жгучей восточной красавицы, и называлось все это, разумеется, «Аль-Борак», по имени небесного коня пророка Мухаммеда.

В самом клубном помещении никого ровным счетом не было. Ясно, почему: все обретались на трибунах с внутренней стороны лунного серпа, или подковы, кому как угодно. На поле играл смешанный состав: люди и кони. Зрелище, как я понял из реплик, нечастое и как вывел из собственного опыта, опасное. Поло, или човган, вообще игра не для слабонервных, но людо-конское равноправие сделало из нее чистое смертоубийство. Всадники с Т-образными клюшками обходились, однако, без седел и даже недоуздков, а скакуны постоянно пытались отбить мячик копытами или схватить в зубы.

Игра была не командная, каждый сам за себя, и я заподозрил, что интересы верхней и нижней половинок химеры тоже могут не совпадать. Также я, между прочим, отметил, что зеленый цвет одежды не фигурирует, ибо окончательно слился с природной гаммой: землица была мягкая и еще дополнительно разбита копытами.

— Простите, кто здесь Джозиен? — смущенно обратился я в пространство.

Действо оборвалось как по волшебству.

— Саттар, заступи мое место, теперь это уж точно меня! — крикнул один из игроков куда-то в трибуны. Соскочил с коня и направился ко мне, слегка улыбаясь навстречу и тем еще более усиливая мой конфуз.

— Простите, я вовсе не хотел мешать игре.

— Пустяки, Саттар рад по уши, что ему выпал шанс. А вы — новичок и гость. Джошуа, верно? Мне Шейн насчет вас передал. Не удивляйтесь — мы, школьники, сообщаемся между собой быстрее, чем племена Вольной Степи, даже чем цианы.

У него были жесткие черты лица, нос с горбинкой и высокие скулы, будто вытесанные топором, или (если соблюсти этнографическую точность) томагавком. Изжелта-смуглая кожа и черные, как у Шейна, волосы, в которых отлично бы смотрелось орлиное перо, но на деле торчала лишь долгая, коленчатая травина с колоском на конце. Пырей, наверное.

Времени тратить он не любил, и я должен был с ходу, прямо тут, немного отступя от клокочущих азартом трибун, выложить перед ним свой послужной список. Естественно, с купюрами и недомолвками.

— Говорите, одно время вы занимались с молодежью. Сказки и истории. И удивляетесь, что получалось неплохо при отсутствии настоящего гуманитарного образования, педагогических наклонностей и прочего. Нет, обучать нас спорту или приемам ближнего боя незачем, как раз на это ваших познаний не хватит. А вот, вопреки всему, что вы на себя наговорили, не приходило вам на ум, что вы прирожденный учитель?

Помню, как меня потрясла интонация этого слова — он произнес его почти так же благоговейно, как моя Джанна, мой собственный маленький рай в карманном аду…

— Преподавать нам факты есть кому, тем более что мы часто и очень эффективно пользуемся неживыми носителями информации. Факты вообще можно уложить в черепную коробку, как мануфактуру в сундук, главное — чтобы места не захламляли. А вот учить — не поучать, но учить учиться — иногда вообще некому.

— Я почти неуч.

— Тот, кто знает о себе такое, уже наполовину мудрец.

— И я не имею никакого желания водительствовать.

— Прекрасно, упорствуйте в том и далее. Неистребимый порок наших вольнонаемных профессионалов — страсть к лидерству в своей сфере.

— Вы не поняли. Я тоже самолюбив не менее ваших потенциальных лидеров.

— Если вы любите себя — вам легко будет полюбить и других. А полюбив — научить открываться знанию так же непредвзято, как делаете это вы на протяжении ваших странствий.

Кажется, он прорвался сквозь мои экивоки к сути моих приключений — той самой сути, которая не была еще понятна мне самому.

— Наполнить кувшин легко, если в его дне нет отверстия и если он не набит доверху камнями или песком. Но откуда мне знать, какие кувшины вы мне дадите?

— Вот такие слова и есть учение, которое нам нужно. И ничем иным вы наш хлеб не оправдаете.

Я, конечно, был олух, когда согласился. Был еще больший олух, когда позволил себе увлечься. И остаюсь до сих пор и навсегда безнадежным олухом, потому что не жалею обо всем этом нисколько.