Охота на судьбу

Путник, смирившись со своей «призрачной» формой, уже поднялся по лестнице вверх, охватив взглядом рыночную площадь и находящуюся тут же неподалеку цитадель, состоящую из главного корпуса и четырех башен. Высокие двухстворчатые ворота твердыни, походящие на огромную пасть какого-то гигантского создания, были открыты. Однако за то малое время, пока путник наблюдал за входом в крепость, никто так и не пересек границу ворот, находящихся под охраной стражи в сиреневых накидках.

Как же Азхольд, выброшенный судьбой из обыденной земной жизни, жалел, что не может прямо сейчас подойти и сорвать эти алые, словно кровь, розы, которыми были усеяны клумбы рядом с замком; вдохнуть полной грудью аромат сирени; почувствовать на себе теплые, нежные лучи летнего солнца, как обычный человек… нет, не мог. Но он должен был благодарить Файриса даже за эту прогулку! По болотам, на неведомую ему планету, через смертельный туман. Да, должен! Обязан… выбора нет. Слуга бога огня вновь впал в тоску от безысходности. И вместо радости от увиденной картины благоухающих земель цитадели Азхольду стало противно. Противно смотреть на искусственную жизнь, словно ему только что подсунули пустую обертку из-под подарка. Ему стало противно осознавать, кто он есть, и неимоверно тоскливо вспоминать, кем он был. А «есть» ли он на самом деле? Неужели в этом и заключается вся сущность «есть» - пресмыкаться, ползать, существовать.

- Во что же я превратился, - прошептал Сенвильский кузнец, а ныне слуга Файриса, - …во что они меня превратили…

Недолго Азхольду пришлось барахтаться в озере своих страданий. Первыми неладное почуяли вороны, до сего момента вышагивавшие разрозненными группами по площади, в своей обыденной, нагловато-хозяйственной манере, по-начальственному запустив свои руки-крылья за спины. Хитрые птицы, словно заслышав звуки сирены, сигналящие об опасности, покрутили своими черными головами по сторонам и, не дожидаясь особого приглашения, достав из потаенных «кармашков» черные крылья, взлетели. Толпа людей, порхающих от прилавка к прилавку, никак не могла заметить тонких струек белого тумана, стремительно выползающих из замковых ворот по земле, подобно змеям, подбирающимся к добыче. Струи бледного дыма, набирая мощь, объединялись в одно большое облако, которое заполняло собой пространство рыночной площади, с каждым разом увеличиваясь в размерах.

Азхольд, громко закричав, пытался растормошить ничего не подозревающих людей, предупредить их о приближении «призрачного убийцы», но, будучи лишь сторонним наблюдателем, только напрасно напрягал свои голосовые связки. Туман наступал не спеша, словно ощущая неизбежность своего триумфа, медленно поднимался от ног толпы, подступая к самому горлу. Череда мучительных криков разрезала безмятежный летний день, словно острый клинок, и сумасшествие, насланное бледным туманом, повергло толпу людей в хаос. Кто-то просто валялся на земле, пораженный судорогами. Другие, дико крича, припав к земле, дабы унять нестерпимую всепроникающую боль, пытались размозжить свои головы о каменные плиты рыночной площади. Женщины, впившись друг в друга ногтями, рвали кожу на теле своих мнимых соперниц, будто тигрицы, защищающие свое потомство.

Азхольд, отбросив всякие меры предосторожности, не прячась в свой балахон, кричал и метался из стороны в сторону, тщетно пытаясь спасти хоть одного человека. Однако его руки проскальзывали сквозь охваченные безумием людские тела, но и туман не мог оказать на Азхольда своего зловещего воздействия. Несколько детей, словно подвешенные за ниточки куклы, с потухшими глазами, бродили в бушующей людской массе, вскоре скрывшись из виду Азхольда, потонув в эпицентре хаотичного шторма. Туман затянул весь рынок и поплыл дальше, дабы охватить всю территорию замка. Белая дымка и алая кровь – вот новый герб для флага, который должен был реять на флагштоке крепости. Азхольд, обуреваемый своим бессилием, опустился на колени и зарыдал. Плач его потонул в море мучительных воплей, издаваемых уничтожающими себя и своих соотечественников, жителями. Не смотря на то, что Азхольд находился за гранью временных рамок, в которых разворачивались текущие события, он всей душой вкусил квинтэссенцию страдания и смерти, которую претерпевали невинные люди замка.

- За что?! - воскликнул Азхольд сквозь слезы, обращаясь не то к богам, не то к хранителю руин, - они не заслужили этого!

- Странно, что ты не спрашиваешь, кто сотворил все это, - прошелестел все тот же нечеловеческий голос.

- Ты, черт возьми! Ты! Кто же еще? Ты хранитель руин! Ты учинил эту резню! - прорычал Азхольд, чье горе тут же сменилось пламенной яростью.

- Ты скоро выносишь суждения, Азхольд, так же скоро, как и твой хозяин. Только вот спешке редко сопутствует истина - войди в крепость, и ты поймешь, что заблуждаешься.

Азхольд, в этот момент, похоже, позабыл об указаниях своего господина и, не отдавая себе отчета в том, что беспрекословно следует советам неведомого существа, поднялся с колен и побежал сквозь туманную дымку, в которой мелькали искаженные людские силуэты, к воротам крепости. Не сбиться с пути в смертельном тумане не составило труда, так как четыре башни крепости, словно маяки во время шторма, возвышались над призрачным облаком, являясь для Азхольда ориентиром. Наконец, слуга бога огня достиг замка. Немудрено, что стражи около входа и след простыл и, что скорее всего, не только простыл, но и впоследствии трагическим образом исчез со страниц жизни. Ворота во многих местах были перепачканы кровью. Азхольду, чьи виски возбужденно пульсировали в унисон с его сердцем, вместо кровавых клякс на воротах, почудились алые черепа, злобно ухмыляющиеся через бледную пелену тумана. Каменная плитка в холле замка была видна с трудом, однако спирали четырех винтовых лестниц, ведущих каждая к своей башне, кое-как проглядывались сквозь туманную завесу. Где-то вдалеке, еле заметно мерцали свечи в больших золоченых подсвечниках. Как раз там, где поблескивали огоньки, туман был плотнее, нежели на винтовых лестницах, ведущих в башни. Азхольд стрелой метнулся в сторону свечения, даже не думая, что может налететь на какое-либо препятствие, и через мгновение оказался перед узким спуском в подземелье, вход в которое был отделен от зала небольшой дубовой дверью с маленьким решетчатым оконцем на уровне головы. Такая дверь, пожалуй, больше подошла бы темнице. Хотя, кто знает – может, именно в это место и вел Азхольда долгий спуск по череде каменных ступеней. Спускаясь по лестнице, Азхольд более не торопился, ибо его рассудок все же возобладал над страстью установить истину, и теперь Сенвильский кузнец с осторожностью спускался по коридору, заполненному непроглядным смертельным дымом, дабы не свернуть себе шею. А мог ли? Ведь его, в сущности, и не было в этом месте! Проверять не хотелось.

Чем ниже он спускался по каменным ступеням, тем отчетливее становился истеричный хохот, принадлежащий группе людей, доносившийся из глубин подземелья. Азхольд остановился. Шум раздавался неподалеку, а страх, пришедший вместе с неожиданным гулом, острым кинжалом впился в грудь посланника бога. Голосовое трио, холодный, мертвый, смех, находящийся за гранью разума, и в тоже время не принадлежащий сумасшествию, разливался по подземелью, словно ядовитые испарения. Выйдя из мимолетного замешательства, Азхольд, вспомнив, что он лишь посторонний наблюдатель в трагических событиях, происходящих в замке, выдохнул и мигом сбежал по каменным ступеням лестницы, очутившись в огромном зале, который, в отличие от лестничного спуска, практически не был заполнен призрачным дымом и освещался множеством факелов, развешанных на стенах.

Возле серебряного алтаря, на котором стоял большой золотой кубок, источающий из себя смертельный туман, стояли три человека. Облокотившись с разных сторон о края алтаря, трое незнакомцев, казалось, находились в эйфории и, закатив глаза, расплывшись в мерзких улыбках, тряслись и смеялись, будто бы находясь под воздействием алхимических обезболивающих препаратов, которые они приняли сверх меры. Коричневая роба одного из них, прожженная в некоторых местах, могла свидетельствовать о принадлежности этой уже не молодой персоны к числу алхимиков. Другой был одет как придворный вельможа, чей расшитый золотыми нитями красный бархатный камзол, пожалуй, сидел на этом пожилом мужчине как влитой. А последний - здесь не стоило даже и гадать - определенно являлся главой замка. Принц? Король? Одним словом, правитель крепости - юноша, облаченный в отполированный до блеска стальной латный доспех, стоял рядом с алхимиком и вельможей, которые так же, как и он претерпевали эту «таинственную лихорадку».