Калейдоскоп вечности (СИ)

Сверлящий поток ветра прорезал теплые сумерки, поделив поддерживающие колонны старинного дворца надвое, отметив их тонкой полосой, прошедшей сквозь гранит. И вихрь пролетел мимо вошедшего на балкон гостя, когда его сапоги коснулись пола скорость ветра уменьшилась, обтекая его фигуру так, как вода обтекает камень.

Изумрудные глаза были прозрачнее поднимающейся высокой морской волны, через которую проходили обжигающие лучи солнца. Крупные кудри карамельных волос доходили до поясницы, увитые крохотными золотыми заколками, удерживающие мелкие вплетенные косы. Она носила удивительный по своей красоте сшитый вручную черный кафтан с вышитым на груди золотыми нитями небесным драконом и шелковые штаны с подвязками, облегающие длинные и стройные ноги. Сама утонченность и свобода, такие чувства вызывал ее облик. Скай вдохнул в себя воздух, пробуя на вкус ее ощущения - ничего кроме веселья и развязности, ни страха, ни сомнения, лишь полная уверенность в каждом своем действии и ленивом взмахе длинных рыжеватых ресниц. Бесстрашие этого взгляда его не устраивало. Это раздражало его, куда больше, чем взгляд престарелых нелюдей в Совете, что разглядывали с примесью похоти и страсти его невесту. Эти взоры он разрушал в воображении уже тысячи раз, питая глубокое удовольствие к зрелищу кровавого месива, когда ветер разрезал тела пополам, расплескивая кровь густым веером по залу, и эхом разносился дикий, мертвенно-сковывающий крик, непереносимый ужас. Он стирал их фигуры в ничто, не оставляя ни праха, испепеляя лоскуты ткани их роскошной одежды, в которую были затянуты эти бесформенные сосуды, растворял под давлением кислорода черные песчинки, разъединял связи молекулярных основ, расщеплял атомы, их бытие. Но гнев только распалялся от этого, вскипая в жилах, расползаясь ядом по венам, унося смертельную отраву к самому сердцу.

Она подошла к нему, глядя в упор, остановившись всего в двух шагах от его лица. Скай неотрывно изучал ее лицо, пытаясь найти разгадку в чертах и отражающихся в его глазах ее глаз, сияющих ослепительным золотом, когда лучи солнца преломляются, проникая в глубокие бездонные очи пустоты, обрамленные иссиня-изумрудными волнами - то мед и заря, то жаркое пламя, согревающее в зимнюю бурю. А затем, она улыбнулась, легко и чисто, как невинное дитя, как честный и ближний человек, как верный, добрый друг - то был поистине красивый лик.

- Могу я с тобою поговорить? - спросила Лира, в ее голосе сквозило - Полагаю, что могу задать тебе и несколько вопросов, раз уж твой ветер не порезал меня на кусочки. Это дает даже некую свободу в действиях.

Его брови чуть дрогнули, а взгляд оставался все таким же проницательным и недоверчивым, полный сомнений и многочисленных упреков. Скай тяжело выдохнул в надежде, что все терзающие его мысли и предположения исчезнут, но этого не произошло. Он еще раз посмотрел на девушку, от которой получил красное письмо, и подумал, что пришел на встречу без каких-либо на то оснований, в голове была пустота. Ноги сами сюда его принесли, словно от скуки, юноша хотел позабавиться хоть каким-то событием.

- Вижу, что твои раны исцелились - это хорошо, - произнес он, повернувшись к ней спиной, засунув руки в рукава своего белого плаща. - Но то, зачем ты пришла, ты не получишь.

В его голосе звучала стальная твердость, непробиваемая преграда, через которую не проломится. Нет, не то, то были ветры, сносящие горы снега на хладных вершинах в небе, то был кристальный лед, колющий и обжигающий, лишающий чувств.

- Я же еще ничего не спросила тебя, а ты уже так резок? Дворяне востока все такие? Лира встала на парапет балкона, разводя руки в разные стороны, давая ветру в вышине подхватить ее густые волосы с крупными овальными локонами, блестящие, как звезды в ночном небе. На противоположной башне из красного кирпича раздался звон черных часов, на циферблате стрелки часов передвинулись к ровному значению шести вечера, и из нижних раскрывающихся округлых арок хлынула ледяная вода, быстро заполняющая близлежащие переулки. Вода мягко обтекала стопы людей без тени удивления продолжавших свой путь, дети весело скидывали туфли и, скользя по зеркальным улочкам, разгонялись и хватались друг за дружку, они весело скатывались вниз по дорогам, моча одежду и разгоряченные от смеха лица. Их голоса отдавались эхом на многие мили, отскакивая от высоких стен древних построек.

- Нет, думаю, что будь кто-то другой на моем месте, он бы без промедления лишил тебя головы. Ведь ты мой соперник, не так ли?

Лира подставила лицо теплому ветру, и тихо ответила:

- Если бы каждый человек был соперником и врагом, то не осталось бы и самих людей на этой планете. Даже злейших врагов сдерживает мораль и право, понимание крушения собственной идеи в случае неверного хода. Да, мы с тобой не похожи по многим критериям, - она провела по своим ярко-рыжим волосам, золотая пыль тонкой полосой пробежалась по кончикам кудрей. - Происхождением и воспитанием, полом, социальным положением, чувствами, мыслями, критериями мер справедливости и достоинства и даже морально-нравственными принципами, возможно, религией, возможно целью и смыслом жизнью, оценкой самого существования человека. Нас могут обуревать на этой почве чувства превосходства, зависти или безысходности, гордость, тщеславие и жажда власти, полного подчинения одного другим, неугасаемая ненависть, кипящая и бурлящая в наших жилах, завладевающая духом и сознанием, делая тело узником в клетке безликого и ужасного монстра. Но кое-что схожее между нами есть, - Лира постучала по сапфировому камню в левой мочке уха.

- Мы скованы одной цепью судьбы, - звучное завывание ветра сорвало расцветшие цветки со сливовых деревьев и аметистовые лепестки мягко окутывали ритуальную часовню, потонувшую в рдяной реке своим беззвучным водопадом. В воздухе стоял сладкий аромат, пропитанный предвестием перемен, и от царящей в груди эйфории, стремления и возбуждения перехватывало дыхание, кружилась голова и болели глаза. Все казалось нереальным и золотистый пейзаж небосвода, и сверкающие дорогие идеальных улиц со старинными кирпичными постройками и затейливыми фресками на фасадах или каменными монументами в образе мифических животных, усыпанные рубиновыми лепестками, и ветер, что просачивался под кожу, проникая в кровь и кости, пропитывая сознание и душу привольностью и свободой.

Судьба - это слово, что он ненавидел больше всех остальных, словно человек игрушка в руках высших, запрограммированная марионетка, что действует по наказам хозяев, зомбированное ничтожество, неспособное на собственные волевые поступки и решения. К чему жить, если знаешь, что будет завтра? Острота и яркость блекнут, как блекнет солнце в закатном огниве. И проклятые слова прорицательницы, что в народе называли ведьмой, змеиным наречием отдавался эхом в голове, прожигающие его естество.

- Ты ведь собираешься участвовать в Турнире, разве нет?

Вопрос несказанно удивил его, заставил изумиться, отчего сконцентрировавшейся в пространстве струйный поток воздуха разбился на осколки, разогнав красный дождь, и он, не веря, посмотрел на нее, словно увидел девушку в первый раз. Все тот же чуть заостренный нос и живительные темно-зеленые глаза, россыпь ярких веснушек, полосой проходящей по лицу.

- Почему ты задаешь этот нелепый вопрос? - тихо спрашивал он, скрывая лицо за светлой челкой своих волос. - Чем ты руководствовалась, произнося слова еретиков?

- Еретиков? - с насмешкой выдавила она, намеренно не замечая его гнева, который она ощущала на кончике языка. - Мне можно говорить все что заблагорассудится, и ни одна из Империй не вынесет за мои действия, ненароком брошенные фразы смертельный приговор, как это вышло с тем парнем, которого ты пришил на глазах у всех остальных участников.

В его глазах помутнело при этих словах, когда он вспомнил, как под давлением его силы раздробил внутренности человека, что наставил клинок на Софию. Одна мысль о том, что он мог потерять ее, приводила его в бешенство. Он представлял, как ее лицо искривляется в страхе, а тело цепенеет, не давая возможность разуму протиснуться сквозь баррикаду нервной системы. И этот человек не заслуживал жизни. Он детально помнил, как выпучились глаза, а из горла высокой струей вылетела густая кровь, как свернулась шея, а на месте физической оболочки спустя секунды осталось кровавое пятно и груда разорванной одежды, перепачканной грязной кровью. Он измельчил на кусочки врага, выдавливая из того все соки, как если бы слуги выдавливали воду из половых губок, которыми начищали дворцовые полы. Смотрел на уничтожающее выражение паники на лице безжалостного убийцы. Око за око. Позволь он ему уйти, закончил бы тот свое черное дело, успела бы его невеста одеть свадебное золотое платье, и подарить ему утреннюю улыбку на рассвете их первой брачной ночи? Он не желал задаваться этими вопросами. И с честью принял указание Императора выполнить свой долг. Но позже, когда тьма покинула его душу, та, что окутывает своим ночным шлейфом белоснежную луну, он решил, что мало чем отличался от убийцы, пускай и делал все во славу закона. Он отнял чужую жизнь, и есть ли разница, кто это был. Бурлящее возбуждение и неистовое желание расквитаться с преступником помогло ему почувствовать и попробовать кровь. И можно ли после такого не превратиться в бездушного палача. Его тошнило до тех пор, пока изо рта не потекла желчь, потому что это было не кошмарным сном, а жестокой реальностью. Он стоял под ледяной водой в ванной комнате, надеясь, что обжигающий холод сможет стереть с него греховный проступок, но он не стирался, не исчезал, а воспоминания не покидали разум - они останутся там навсегда, вместе со зловонным запахом гнилого трупа.